Полное собрание сочинений. Том 12. Октябрь 1905 ~ апрель 1906 - Владимир Ленин (Ульянов)

Граждане! от царского правительства отвернулись все, кроме черных сотен. Объединяйтесь же вокруг революционного правительства, прекратите платеж всех податей и налогов, направьте все усилия на организацию и вооружение свободного народного ополчения. Действительная свобода будет обеспечена России лишь в той мере, в какой революционный народ окажется победителем над силами черносотенного правительства. В гражданской войне нет и не может быть нейтральных. Партия белых – одно трусливое лицемерие. Кто сторонится от борьбы, тот поддерживает хозяйничанье черносотенцев. Кто не за революцию, тот против революции. Кто не революционер, тот черносотенец.

Мы берем на себя объединение и подготовку сил народного восстания. Пусть к годовщине великого дня 9-го января в России не останется и следа от учреждений царской власти. Пусть весенний праздник международного пролетариата застанет уже свободную Россию с созванным свободно всенародным учредительным собранием!

Вот как рисуется мне развитие Совета рабочих депутатов в временное революционное правительство. Вот какие задачи поставил бы я в первую голову всем организациям нашей партии, всем сознательным рабочим, и самому Совету, и предстоящему в Москве рабочему съезду, и съезду Крестьянского союза{46}.

Первая страница большевистской газеты «Пролетарий» № 25, 16 (3) ноября 1905 г. с передовой статьей В. И. Ленина «Приближение развязки» (Уменьшено)

Приближение развязки

Силы уравновесились, – писали мы две недели тому назад[16] при первых известиях о всероссийской политической стачке, когда стало обнаруживаться, что правительство не решается пустить в ход сразу свои военные средства.

Силы уравновесились, – повторили мы неделю тому назад[17], когда манифест 17-го октября был «последним словом» политических новостей, знаменуя перед всем народом и перед всем миром нерешительность царизма и отступление его.

Но равновесие сил нисколько не исключает борьбы, а, напротив, делает ее особенно острой. Отступление правительства, как мы уже говорили, есть лишь выбор им новой, более удобной, с его точки зрения, позиции для схватки. Объявление о «свободах», которые красуются на бумажке, называемой манифестом 17-го октября, есть лишь попытка подготовить моральные условия для борьбы с революцией, – в то время как Трепов во главе всероссийских черносотенцев подготовляет материальные условия для этой борьбы.

Развязка приближается. Новое политическое положение обрисовывается с поразительной, только революционным эпохам свойственной, быстротой. Правительство стало уступать на словах и начало тотчас готовить наступление на деле. За обещаниями конституции последовали самые дикие и безобразные насилия как бы нарочито для того, чтобы еще нагляднее представить народу все реальное значение реальной власти самодержавия. Противоречие между посулами, словами, бумажками и действительностью стало бесконечно ощутительнее. События стали давать великолепное подтверждение той истине, о которой мы давно уже твердили и всегда будем твердить читателям: пока не свергнута фактическая власть царизма, до тех пор все его уступки, вплоть даже до «учредительного» собрания, – один призрак, мираж, отвод глаз.

Революционные рабочие Петербурга выразили это с замечательной яркостью в одном из тех ежедневных бюллетеней{47}, которые еще не дошли до нас, но о которых все чаще стали сообщать заграничные газеты, пораженные и напуганные могуществом пролетариата. «Нам дарована свобода собраний, – писал стачечный комитет (мы переводим обратно с английского на русский, отчего неизбежны, конечно, известные неточности), – но наши собрания окружены войсками. Нам дарована свобода печати, но цензура продолжает существовать. Обещана свобода науки, но университет занят солдатами. Дарована неприкосновенность личности, но тюрьмы переполнены арестованными. Дарован Витте, но продолжает существовать Трепов. Дарована конституция, но продолжает существовать самодержавие. Нам все дано, но у нас ничего нет».

«Манифест» приостановлен Треповым. Конституция задержана Треповым. Свободы разъяснены в их истинном значении тем же Треповым. Амнистия изуродована Треповым.

Да что же такое этот Трепов? Необыкновенная личность, которую особенно важно было бы убрать? Ничего подобного. Это – самый обыкновенный полицейский, который выполняет самую будничную работу самодержавия, распоряжаясь войсками и полицией.

Почему же этот зауряднейший полицейский и его обыденнейшая «работа» приобрели вдруг такое необъятно большое значение? Потому, что революция сделала необъятно большой шаг вперед, приблизила настоящую развязку. Руководимый пролетариатом, народ мужает политически не по дням, а по часам, – или, если хотите, не по годам, а по неделям. И если перед народом, политически еще спящим, Трепов был самым обыкновенным полицейским, то перед народом, сознавшим себя политической силой, Трепов стал невозможен, воплотив в себе всю дикость, преступность и бессмысленность царизма.

Революция учит. Она дает всем классам народа и всем народам России отличные предметные уроки на тему о сущности конституции. Революция учит тем, что выдвигает подлежащие решению очередные задачи политики в их самой наглядной, осязательной очевидности, заставляя массы народа прочувствовать эти задачи, делая невозможным самое существование народа без решения этих задач, разоблачая на деле негодность всех и всяких прикрытий, отговорок, посулов, признаний. «Нам все дано, но у нас ничего нет». Ибо нам «даны» только посулы, ибо у нас нет настоящей власти. Мы подошли вплотную к свободе, мы заставили всех и вся, даже царя, признать необходимость свободы. Но нам нужно не признание свободы, а действительная свобода. Нам нужна не бумажка, обещающая законодательные права представителям народа. Нам нужно действительное самодержавие народа. Чем ближе мы подошли к нему, тем нестерпимее стало отсутствие его. Чем заманчивее царские манифесты, тем невозможнее царская власть.

Борьба подходит к развязке, к решению вопроса о том, остается ли реальная власть в руках царского правительства. Что касается признания революции, то признали ее теперь уже все. Признал довольно давно г. Струве и освобожденцы, признал теперь г. Витте, признал Николай Романов. Я обещаю вам все, что хотите, говорит царь, только сохраните за мною власть, позвольте исполнить самому мои обещания. К этому сводится царский манифест, и понятно, что он не мог не толкнуть к решительной борьбе. Все дарую, кроме власти, – заявляет царизм. Все – призрак, кроме власти, – отвечает революционный народ.