Джип из тыквы - Елена Логунова

– Зачем хрустишь? – эхом вторит ему лысый старче. – Береги зубы смолоду! Кашку ешь, она полезная!

– По какому лезвию? – переспрашивает седой.

И, не дождавшись ответа, орет на весь зал:

– Девушка! Нам приборы не положили, одного ножа не хватает!

– У меня все есть, спасибо, не беспокойтесь!

Я пытаюсь успокоить похвально галантных, но огорчительно глухих старцев, но поздно, они уже бушуют вовсю.

– И бумажных салфеток нет! – возмущается лысый.

Клеймить позором работу местного общепита – его любимое занятие.

– И цветочек в вазе не поменяли, наша розочка увяла!

– Обидели нашу козочку! – подхватывает седой, по-отечески щекоча меня под подбородком.

Кормящиеся за другими столиками привычно веселятся, наблюдая очередное шоу старых скоморохов. Теперь я понимаю, что чувствует зритель в цирке, когда его неожиданно вытаскивают на арену и превращают в непрофессионального клоуна.

Встаю из-за стола, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не укусить шаловливые пальцы седого деда:

– Спасибо, я наелась.

– Нормально оделась! – кричит мне вслед лысый клоун. – Хорошая юбочка, так и ходи!

Выбегаю из столовой, едва не сбив у двери тумбу с расписанием экскурсий.

Трогаю свои щеки – сейчас они по всем статьям должны быть похожи на разогретые летним солнцем тугие помидоры. Фу, как стыдно!

Короткую юбочку, приглянувшуюся дедуле, я напялила в специальном расчете на встречу с Санычем, и теперь чувствую себя в ней полной дурой.

Что за глупое кокетство? Мини-юбка на инвалидке – это как седло на корове.

Мне, правда, казалось, что шерстяные колготки скрывают неровности оперированного бедра, но хромать-то я не перестала и, стало быть, в попытке быть хоть немножко женственной выгляжу просто жалко.

Злые слезы переполняют глаза, выкатываются на помидорные щеки, и в этот момент я замечаю темно-зеленый джип.

Он катится по аллее целеустремленно и с грозным рокотом, как мяч в боулинге.

– А, ч-ч-чеерт!

Я понимаю, что переодеться в джинсы уже не успею, и рукавом промокаю глаза и щеки.

Болоньевая куртка совершенно не гигроскопична. Джип останавливается в метре от меня, а я запрокидываю голову в глупой надежде, что солнышко живо просушит мокрые разводы на моей физиономии. Потом соображаю, что со стороны это выглядит так, будто я заносчиво задираю нос, и опускаю голову.

Тоже плохо: теперь я смотрю исподлобья.

«Ай да Маша, – сердито шепчет мой внутренний голос. – Умеешь незабываемо встретить!»

Я снова краснею (куда еще?!) и нервно одергиваю юбку.

Темно-зеленый джип плавным движением открывает дверь со стороны пассажира.

Пауза.

Наконец до меня доходит, что это приглашение, и я ковыляю к машине.

– Утро доброе? – не глядя на меня, произносит Саныч.

Значит, заметил мои мокрые глаза и щеки.

– Ага. Но, кажется, дождик начинается, – бормочу я, как поросенок Пятачок в мультфильме про Винни-Пуха, и шмыгаю носом.

– Прогноз хороший, – говорит на это Саныч и мягко посылает джип в галоп.

– Куда едем? – спрашиваю я, стараясь голосом не выдать беспокойства.

Я сильно сомневаюсь в том, что правильно одета для романтического путешествия, и очень сожалею об оставленных дома джинсах.

– В город, – отвечает Саныч. – Не волнуйся, ненадолго.

То есть он все-таки заметил, что я волнуюсь.

Делаю вид, будто абсолютно довольна окружающим миром и своим местом в нем. Поскольку Саныч молчит, развлекаю себя тем, что показательно любуюсь картинами природы, но постепенно втягиваюсь и в самом деле получаю удовольствие от того, что вижу.

Плотная стена леса вдоль дороги похожа на барельеф из ценных цветных металлов: здесь бронза, медь, золото – их чистые теплые цвета дополнены тусклой зеленью патины. Если бы не рык мотора, наверное, слышен был бы мелодичный перезвон металлических листьев. А буро-коричневые стволы деревьев походят на тронутое ржавчиной железо.

«Бронзовый век! – иронизирует мой внутренний голос. – Слава богу, каменный ты уже пережила».

Он намекает на недавнее время, когда я была заперта в четырех стенах: сначала в клинике, потом в санатории. Конечно, это не было тюремным заключением, и все же я чувствовала себя очень одинокой.

Теперь – другое дело. У меня есть верная подруга, добрые соседи и Саныч, роль которого в моей истории еще не определена, хотя я готова считать его героем.

– У меня даже чудесная собака есть! – восклицаю я вслух.

– И где же она? – косится на меня Саныч.

Он так смотрит, словно ждет, что я достану чудесную собаку из кармана или выпущу ее из рукава, как Василиса Прекрасная лебединую стаю.

Я начинаю хихикать.

Саныч вопросительно шевелит бровями. В сочетании с невозмутимым лицом это выглядит уморительно, и я смеюсь, как глупый маленький ребенок, которому снисходительный взрослый показывает «козу».

Саныч заламывает брови, изображая легкое прискорбие, и вздыхает, как опечаленный слон.

Я в восторге: мой Терминатор умеет шутить!

Вот так, любуясь видами и развлекаясь незатейливой пантомимой, мы приезжаем в город.

Я перестаю веселиться, но старательно удерживаю улыбку и жду, что будет дальше.

Джип пробивается в старый центр, лавирует в лабиринте узких улиц и наконец осторожно притискивается к обшарпанному дому, из недр которого доносятся такие звуки, как будто там в режиме аврала работает кузнечная мастерская.

– Приехали, – сообщает Саныч и ждет, пока я выберусь из машины. – Нам туда.

Туда – это в подземную кузню без каких-либо опознавательных знаков.

Очень старые резные двери в две створки снабжены чрезвычайно тугой пружиной. Мне не удается их продавить, но Саныч открывает дверь одной левой, и я проскальзываю в подъезд с высоким арочным сводом и тусклой лампой-таблеткой на стене.

– Вниз, – командует Саныч. – Держись за перила.

Длинный лестничный марш уводит нас к основанию здания, в глубокий подвал. Тут, как ни странно, светло и очень шумно: лязг железа дополняет тяжелый рок.

– Вперед, – все так же лаконично распоряжается Саныч и за руку ведет меня через небольшой спортивный зал, заставленный тренажерами.

Некоторые из них оккупированы представителями сильной (очень сильной!) половины человечества. Все мужики мускулистые, как герцог мрака Ладислав, но при этом ни один из них не синий. Это радует. От подвала можно было чего угодно ожидать.

Я опасливо обхожу громилу с пудовой гирей, которую тот играючи перебрасывает из правой руки в левую, чтобы поздороваться с Санычем. Другие скудно одетые громилы приветствуют моего спутника поднятыми кулаками, кивками и даже пионерским салютом. Разговаривать тут, похоже, не принято.

Я соображаю: Саныч привел меня в свою стаю. Наверное, это хорошо?

«Аналог знакомства с родителями», – язвит мой внутренний голос.

Впрочем, зал с тренажерами мы проходим без остановки, так что о знакомстве речи нет, это максимум показ. Я чувствую, что мужики меня осматривают, и тихо злюсь.

Тут, наверное, ого-го какие красотки бывают – бодибилдерши с рельефными фигурами и звериной пластикой. В сравнении с ними я мокрая хромая курица.

– Сюда, – Саныч заводит меня в неприметную дверцу. – Здоров, Вано!

– Саныч!

Бритоголовый дядька, квадратный во все стороны, раскрывает объятия.

Поскольку кубатура помещения немногим больше, чем габариты дядьки, раскинуть руки как следует он не может и сворачивает их крабьими клешнями. Саныч делает то же самое, происходит аккуратная стыковка, и комнату оглашают гулкие звуки: приятели хлопают друг друга по спинам.

Обращаю внимание на характерное отсутствие долгих приветственных речей.

– Так, – разомкнув сцепку с Санычем, квадратный дядя Вано всем корпусом поворачивается ко мне.

Это выглядит пугающе – как будто танковая башня развернулась.

– Я Маша, – пищу я.

– Хороша Маша, да не наша, – бормочет дядька, осматривая меня с головы до ног взглядом разборчивого людоеда. – Так.

Он выбрасывает вперед могучую руку и неожиданно мягко охватывает пальцами мое колено. Сгибает его. Подержав на весу мою ногу, спрашивает:

– Когда?

– В начале июня, – отвечаю я.

Жду, когда он спросит: «Что?» и заранее напрягаюсь, стесняясь говорить о своих увечьях при Саныче, но Вано, похоже, уже сам поставил мне диагноз.

– А рука? – спрашивает он, отпустив мою ногу, чтобы пощупать локоть.

– Тогда же, там же, – отвечаю я, начиная получать некоторое удовольствие от общения в столь лаконичном стиле.

– Понятно, – Вано отпускает меня и поворачивается к Санычу. – С ногой придется работать с полгода. Это если пахать.

Он сурово глядит на меня, и я киваю.

Пахать так пахать. Я мало что знаю о себе в прошлой жизни, но в этой – характер у меня не самый слабый и упорства мне не занимать.