А началось с ничего... - Николай Егоров

Клавка вот-вот разревется. Она села к столу. Усталая-усталая. Будто смену камни ворочала.

— Может, встретимся, все-таки завтра? — мямлил Сергей.

— Никогда. Уходи, уходи!

До чего сложно все в жизни.

Сергей сбежал вниз, хлопнул дверью.

«Гляди-ка ты: краля. Да я сам не женился бы на тебе. Водишь каждого встречного-поперечного. Вторая Любовь Андреевна: хоть за кого, лишь бы с карманом. Думаешь, так себе заработком моим ты интересовалась?»

В Сергее ворочалось задетое самолюбие. Выставили. Его! А самолюбие через край делает человека дальтоником, для которого синее ли, зеленое ли — все черное.

Человек никогда не скажет: хватит, у меня все есть. Людская потребность бесконечна. Сергей уже и так подолгу стоял у раскрытого шифоньера, собираясь в театр, но Ее Величество Мода заставляла искать, спрашивать, где ты достал, толкаться в очередях. Чем он хуже других?

— Вовка, ты не знаешь, где можно пуловер купить?

Шрамм растерялся: очень уж какой-то неподходящий к обстановке вопрос: кругом груды железа, искры веером и… пуловер.

— Это который свитер без рукавов?

— Ну, — подтвердил Сергей.

Вовка глянул из-под рукавицы в нагревательную печь, не пора ли подавать заготовки на штамп.

— Холодноватые еще. Завтра у нас что? Воскресенье? Вместе поедем.

— Куда?

— На барахоловку. Подкову надо купить.

— Какую подкову? — раскрыл рот Сергей.

— Обнаковенную, лошадевую.

— На барахолке?

— О-о, там в конце месяца атомную бомбу можно купить…

Барахолка бурлила. Вовка скоро отстал и потерялся. Потеряешься, столько миру. Люди тискались в обнесенном забором квадрате, трясли штанами, лифчиками, пуховыми шалями, зонтиками, полушубками, чулками с черной пяткой, босоножками, валенками, рядились за каждый рубль, бились по рукам, не сходились в цене и расходились, чтобы сойтись, божились, ругались в бога, хаяли и расхваливали товар, роились, как пчелы вокруг ульев, около автолавок с зеленым трафаретом на кузовах «Росглавшвейторг», просили, требовали, приценялись к обновкам. Конец месяца.

Где-то у забора отчаянно заверещал милицейский свисток.

«На помощь зовет!»

Сергей, оставив очередь, запродирался на выручку.

Бойкая баба в плащ-накидке поверх полушубка и армейской шапке-ушанке с полудюжиной веретен шерстяной пряжи в поднятом кулаке шла на милиционера, как со связкой гранат на танк.

— Ты кого щупаешь? — на всю барахолку кричала она. — Нет, я спрашиваю: ты кого лапаешь? Ровня я тебе?

Милиционер пятился, циркал сверчком и водил глазами по сторонам, ожидая подкрепления.

«Так это ж Юсупов!» — узнал его Сергей.

— Гражданочка. Гражданка! — Он схватил тетку за руку и давнул книзу, но торговка вырвалась, крутнулась к нему и снова занесла над головой связку веретен.

— Ложись, мина! — крикнули из толпы и загоготали.

— Сережка, будь ты холера проклятой! — Она медленно, будто жалея, что даром замах пропал, опустила руку. — Здорово, Демаренок!

— Тетка Агафья? Ты чего воюешь?

— Пескулянт он, твой Агафий, — осмелел Юсупов. Он махнул рукой и ушел.

— А ты замолчи, если не отличаешь спекуляцию от товарообмена.

Агафья воровато поозиралась, подступила вплотную к Сергею и зашептала:

— Я ведь зачем здесь, Сереженька-батюшка? Стыд сказать: за детским приданым. Ойкнула не вовремя дура старая, теперь рожай в сорок-то пять лет. А? Милиционер-то думал, у меня под полушубком вещи натолканы, а у меня там будущий человек. Чего стоим? Веди в гости. Женился, поди-ка, уж? Да что я? Так видно: холостяк, — тараторила Колесиха, успевая следить, чтобы ее не толкнул кто нечаянно. — А пряжу эту вместе с веретешками меня сватья продать попросила: тонкую работу вязать — глаза не берут, толстая из моды вышла. Зажила деревня, лоскутным одеялом ее не удивишь, так вот приехала за атласным.

Легко с Колесихой беседовать: молчи да молчи, она и спросит, и ответит. Агафья, замолкнув на полуслове, втерлась с передней площадки в подошедший трамвай, упала на свободную скамью, поставила рядом все шесть веретен, попробуй сядь кто, и заоглядывалась, поджидая Сергея.

— Место на тебя заняла, айда сюда.

Она сняла накидку, двинула со лба шапку. Одно ухо торчком, другое обвисло. В сером полушубке и в этой шапке Колесиха походила на зайца русака, только что ушедшего от погони.

— Чем там старики мои занимаются?

— А всяк своим: папаша в хлебе копается, Анна — в коровьем навозе. Не живется тебе с ними. Поклон-то передать?

Сергей не ответил.

— Ух, какой ты настырный. Вылитый Илья Анисимович. Видно, серьезно кось-накось пошло у вас с ним. Бутылек возьмем для встречи?

— Можно красненького.

Агафья нетерпеливо вошла в Сергееву комнату и остановилась: две койки, две тумбочки, два стула, стол и шифоньер на двоих. Около дырки в плинтусе дремал котенок, уткнув мордочку в пустое блюдце.

— Вот ведь что-то есть же, мои матушки, — умилилась Колесиха, — корыстный ли зверь, а уже промышляет. И ведь не отходит.

— А он привязан.

Агафья всплеснула руками:

— Да будь вы холеры, чего придумали. Холостежь, вы, холостежь несуразная. Съедят вас мыши без нас. Ты не стой, не стой, готовь угощение, если пригласил.

Сергей убежал на кухню и пока возился там, соображая закуску, Агафья подмела пол, заправила постели, протерла окно.

— Чего опешил? Думаешь, номером ошибся? Давай, что у тебя на сковородке.

Выпив, она раскраснелась и обмякла, уставясь на недоеденный пластик колбасы.

— Дожили: хлеб — не хлеб, мясо — не мясо. Не сказывала я тебе, Абросим-то мой оклемался, людей чураться перестал.

Колесиха попыталась встать, рассмеялась над своим бессилием, щелкнула пальцами и запритопывала валенками в галошах:

Я спецовочку носила,Он винтовочку носил…

— Маленький у нас будет, Сережка! А на Петьку ты не серчай: время такое было. Которая твоя кровать? Помоги добраться. Через ча… Через часик разбудишь, я по… погоди, дай сказать, уни-вер-ма-гам порыскаю еще. Ни черта на вашей хваленой барахолке нету. Давненько у меня такой заботы не было. Х-хэ! Вот жизнь…

25

— Давай, Серега, вставай скорей на ноги, да оженим тебя. — Яша подсел рядышком.

Смена вечерняя, начальства нет, заготовок тоже. Кури.

— На ком, если не секрет? — нехотя поддерживает беседу Сергей: пробовал он тут недавно жениться, больше не манит.

— Найдем, невест в нашей деревне много. Юла, замуж хочешь?

— Не мешало бы, — притворно вздохнула Юлька. Притворно ли?

— Обручальных колец нет, — отшучивается Сергей.

— Во! Загоревал. Штамп свой, скуем — трактором потом вас не разъединишь.

Яша пошуршал шершавыми ладонями.

— Эх и гульнем. Громче меня «горько» никто не кричит.

— Во! На свадьбу напросился уже.

— Мы вятские хватские.

— Яш, Яш, — заерзал Вовка, — я слыхал, болтают, будто у вас в Вятке вредительство открыли.

— Ка-кое? — насторожился Яша.

— Семь миллионов пар лаптей на одну ногу наплели.

Яша запустил в Вовку рукавицей, Шрамм поймал ее, зачерпнул из корыта воды, зажал устье, давнул, из дырочки на большом пальце циркнула струйка, Яша заотплевывался, Юлька по-детски взвизгнула и прижалась к Сергею.

— Играемся? — вывернулся из-за штампа Киреев. — Так, так. Смотри мне, бригадир.

— Что бригадир? Что бригадир? — загорячился Сюткин. — Сперва работой обеспечьте, потом спрашивайте.

— У нас как в отсталом аду: смола есть — дров нет.

— Ты мне, Шрамм, такие разговорчики оставь, поймаешь. В чем дело?

— Заготовки кончились.

— Должны снабжать. По скользящему графику…

— По скользящему графику одна Исакова рекорды ставит, она на коньках, а мы на подшитых валенках не в ту степь можем усклизнуть, Матвей Павлович.

Киреев задумчиво почесал темечко через кепку.

— М-да. Дайте-ка закурить, я свои все сжег.

Яша в поисках кисета хлопнул по оттопыренному карману, из кармана брызнула вода: Вовка когда-то успел варежку туда тихонько опустить.

Ну, теперь курева долго ждать: первый подручный кинулся ловить второго. Матвей Павлович, набирая скорость, помчался к заготовителям выяснять, в чем дело.

— Собачья должность у нашего Киреева. Начальник маленький, участок большой!

— Конечно, — соглашаются с бригадиром. — Рабочему легче. Отзвонился — и с колокольни. У Киреева план: ни сна, ни покоя.

— Меня тоже в мастера агитируют…

— В бригадирах оно спокойнее. Киреев с Доски почета не слезал, пока штамповщиком был. Ну, воткнул он в кармашек эту хитрую линейку… как ее…

— Логарифмическую, — подсказал Сергей.

— Во-во. А дважды два на бумаге множит.

— Глядите, глядите! Заготовку везут. Выколотил.