Всадник. Легенда Сонной Лощины - Генри Кристина

– Конечно, я пойду, – заявил Дидерик. – А ты оставайся, Янссен.

На том и порешили. Все передали поводья Хенрику Янссену. Бром подошел ко мне.

– Я пойду первым, ладно, Бен?

– Но ты же не знаешь, куда идти.

– Я отчетливо вижу твои следы. – И он улыбнулся мне улыбкой Брома Бонса, той самой, от которой сердце мое всегда наполнялось любовью. – А ты держись прямо за мной, на тот случай, если я ошибусь.

Но он, конечно, не мог ошибиться. Бром был прекрасным следопытом, но вызвался идти первым не поэтому. Он хотел прикрыть меня в случае опасности, и мне стыдно было признаться, даже самой себе, что за его спиной мне спокойнее. Хотя, наверное, мне нужно было пойти рядом.

В любом случае Бром в меньшей опасности, чем ты. То существо в лесу охотится только на детей.

(и овец)

Но почему? Зачем ему дети?

И не просто дети. Пока оно забирало только детей определенного возраста. Моего.

Бром взял лампу у Сэма Беккера, и судья пристроился за мной. Дидерик Смит замыкал шествие. Я оглянулась прежде, чем Хенрик Янссен с лошадьми остался вне круга света, и увидела, что он наблюдает за нами со странным выражением на лице.

Я вновь уставилась в спину деда, чувствуя смутное беспокойство. Что-то в этом Хенрике Янссене меня смущало. Слишком его стало вдруг… много. Он просто фермер, и даже не такой авторитетный, как Бром, думала я. Почему он вообще оказался здесь посреди ночи?

Сэм Беккер шел слишком близко ко мне. Несколько раз он наступил мне на пятки – и даже не извинился. Я слышала его хриплое дыхание, очень громкое, не дающее уловить что-либо иное. Всем было ясно, что он боится и плохо это скрывает. И все мои тревоги вскоре подавило раздражение.

– Проклятье, не шуми так, Беккер, – сказал Бром. – Я собственных мыслей и то не слышу.

Медленно и осторожно Бром двигался по моему следу. Такой темп несколько затруднял проход сквозь колючий кустарник, так и тянущий ветви, готовые вцепиться в нашу одежду. Но Бром не жаловался, и я тоже (надеялась только, что тупой Сэм Беккер весь завтрашний день проведет, выковыривая из плаща шипы).

Дидерик Смит молчал. Оставалось только гадать, о чем он думает. Может, боится того, что мы найдем в чаще, мелькнуло в голове.

А что, если бы мы искали Брома? Что бы ты чувствовала?

Я тряхнула головой, отгоняя жуткую мысль. Вдруг эта мысль обернется проклятьем? Нет, с Бромом никогда ничего не случится. Он неуязвим для любого зла.

(Пожалуйста, пусть будет так.)

Мне вдруг жутко захотелось схватить Брома за руку, оттащить его назад, заставить спрятаться за моей спиной.

(Пожалуйста, пусть с Бромом ничего не случится.)

Бром никогда не допустит, чтобы я защищала его. Да я и не знаю, получится ли у меня.

А что скажет Катрина, если ты вернешься домой без него?

Нет, этого не случится. Бром всегда будет возвращаться домой, всегда будет стоять в прихожей, раскинув объятия для меня и Катрины.

Дед продрался сквозь последние шипастые кусты. Он заслонил меня своим могучим телом от самых неприятных уколов.

Сэм Беккер выбрался на прогалину, бранясь и выдергивая из одежды колючки.

– Заткнись, Сэм, – на сей раз Дидерик опередил Брома.

Сэм бросил на меня мерзкий взгляд:

– Зачем ты побежала сюда, глупая девчонка? Не могла выбрать тропинку и не проламываться сквозь кусты?

– Не зовите меня глупой девчонкой.

Кажется, мой тон шокировал его.

– Тебе следует научиться себя вести!

– Я знаю, как себя вести. И поведу себя так, как вы заслуживаете.

За моей спиной фыркнул и тут же закашлялся Бром, безуспешно пытаясь скрыть смех. Потом приподнял лампу и спросил:

– Куда, Бен?

В темноте трудно было различить очертания отдельных деревьев, но я точно знала, что направлялась домой, когда столкнулась с лесным чудовищем. Тогда, спрыгнув с дерева, я в ужасе понеслась в противоположную от дома сторону – и вломилась в кустарник.

– Туда, – я показала направо.

Лес шелестел вокруг нас – сновали мелкие зверьки, сухие листья падали с веток. Я шла рядом с Бромом, двое мужчин следовали за нами, отставая на пару шагов. Сэм Беккер тихо бормотал что-то Дидерику Смиту. Я не сомневалась, что он поносит грязными словами меня и мой жуткий характер, но мнение Сэма Беккера меня нисколько не волновало.

– Знаешь, твоя бабушка сказала бы, что тебе следует быть повежливее, даже если он тебе не нравится, – шепнул Бром.

– Знаю.

– Но я и сам считаю его жалким червяком, так что не беспокойся.

Я ухмыльнулась, но в этот момент ноздрей моих коснулся запах гнили, и я замерла. Потянулась к руке Брома, и моя ладонь утонула в его лапище.

– Как овца, – выдавила я. – Смердит, как та овца.

Мне не хотелось идти дальше. Я боялась того, что мы можем увидеть.

– Опа? Ты так и не сказал мне. Что сталось с Кристоффелем?

Он покачал головой.

– Я так и не выяснил, Бен. Я отвез тело ван ден Бергам, они внесли его в дом, и после этого никто не видел, чтобы они выходили. Они не откликнулись даже на стук соседей.

Я подумала о Кристоффеле, гниющем в собственном доме. Разлагался ли он так же быстро, как та овца? И тут до меня дошло кое-что. Если тела начинают гнить почти сразу после смерти, значит, Кристоффель погиб незадолго до того, как Юстус нашел его и побежал к его отцу.

Нашел? Как бы не так. Юстус наверняка был там, когда это случилось. Они, видно, играли в лесу, совсем как мы с Сандером в тот же день.

Меня пробрал озноб. То существо в лесу – клудде, если верить Шулеру де Яагеру, – могло в тот день забрать не Кристоффеля, а Сандера.

Или меня.

Шулер де Яагер говорил, что клудде довольствуется лишь одной жертвой. Но на этот раз он взял двух – трех, если считать овцу.

(Но можно ли верить словам Шулера де Яагера? Ведь та тварь убила твоего отца, а он был уже не ребенком.)

Почему мне раньше не пришло это в голову? Бендикс был не просто взрослым – он был взрослым, у которого уже был свой ребенок.

Шулер де Яагер вместе с хлебом с маслом скормил мне ворох странных историй, а я только сейчас заподозрила, что большинство из них – вранье. Но почему? Зачем? Он что, нарочно пытался сбить меня с толку, ввести в заблуждение? Была ли вообще в его рассказах хоть какая-то правда?

– В чем дело? – придушенно выдавил Сэм Беккер. – Чем это так воняет?

Я настолько погрузилась в размышления о Шулере де Яагере и клудде, что почти забыла, где нахожусь и зачем мы пришли.

Я посмотрела на остановившегося рядом со мной Дидерика Смита. Лицо его было таким белым, что почти светилось во мраке. На скулах ходили желваки. Не хотелось мне быть тем, кто скажет ему, что эта вонь исходит от его сына.

Мы двинулись дальше, очень медленно, и Бром опять выступил вперед. Думаю, он не хотел, чтобы Смит раньше всех увидел останки Юстуса, а может, просто опасался, что мы в темноте споткнемся о тело.

Смрад сделался почти невыносимым, как будто нас закупорили в бутылке с его источником. Ветер нисколько не освежал, а лишь загонял запах гнили глубже в ноздри. Я прикрыла ладонью рот и нос, но от этого вонь отчего-то стала еще хуже. Отравленными миазмами она пропитывала нашу одежду и, кажется, даже кожу.

Бром поднял руку, приказывая всем остановиться, потом сказал:

– Не знаю, стоит ли тебе это видеть, Дидерик.

Смит, оттолкнув меня и Брома, выскочил на небольшую прогалину. Мне не хотелось смотреть, но я отчего-то чувствовала, что должна.

Сделав шажок, я выглянула из-за руки Брома. На земле лежало тело мальчика… ну, или, по крайней мере, некое его подобие. Голова и руки отсутствовали, совсем как у овцы, а оставшаяся плоть плавилась на глазах. Уже показались белые ребра, а между ними в розовом мясе извивались черви.

Одежда тоже исчезла, словно растаяв, хотя каким образом, я не представляла. Неужто черви сожрали и тряпки? Единственное, что можно было опознать, это башмаки. Тяжелые кожаные башмаки с сильно истертыми подошвами, потому что ходил Юстус, сильно шаркая. Его отец вечно ставил ему новые подметки, а парень снова изнашивал их меньше чем за полгода.