Оборванные нити. Том 3 - Александра Маринина

«Нет, — думал Саблин, лихорадочно натягивая на себя куртку и застегивая „молнию“, — никаких двух-трех дней рядом с мамой. Немедленно в кассу, брать билет на ближайший рейс».

Он не поверил ни одному ее слову. Чушь какая! Как это — ему противопоказано быть начальником? Что она понимает в его работе и в жизни его Бюро? Просто она убита горем, пытается держаться и от этого говорит глупости, о которых сама же пожалеет потом. Он не сердился на мать и не обижался, он был уверен, что все ее жестокие и обидные слова — не более чем проявление эмоций, результат стресса и попытки хотя бы на что-то отвлечься. Но ему нужно срочно вернуться на работу, потому что…

Он не стал формулировать для себя продолжение фразы, ибо чувствовал подсознательно: не нужно. Не нужно додумывать до конца мысль, которая может оказаться разрушительной. Просто он — хороший начальник и не хочет надолго оставлять своих подчиненных без отеческой опеки.

Вернувшись в Северогорск, Саблин вышел на работу и первым же делом поинтересовался результатами исследования трупа Рыкова.

— Сергей Михайлович, я не очень сведущ в экспертизе трупов, — признался Вихлянцев, — так что не могу объективно оценить качество работы Филимонова. Виталий Николаевич сказал, что исследовал кишечник вдоль и поперек и ничего не нашел.

— «Негоден тот солдат, что отвечает „Не могу знать“», — пробормотал зло Саблин. — Это сказал Суворов. Вы не имеете права говорить о том, что несведущи в экспертизе трупов. У вас на руках сертификат врача — судебно-медицинского эксперта, вы обязаны в равной мере разбираться в экспертизе живых лиц и мертвых. Если вы забыли, я вам напомню: ровно в той же мере вы обязаны разбираться в гистологии и анализе медицинской документации. Так что ваших оправданий я не принимаю. Вы читали акт Филимонова по Рыкову?

— Но акт еще не готов.

Отправив Вихлянцева вести амбулаторный прием, Сергей потребовал у Филимонова акт исследования трупа, пусть и в незавершенном виде. Прочитал несколько раз очень внимательно. Да, пневмония действительно есть, в этом никаких сомнений быть не может, тут Филимонов не ошибся. Попросил Светлану узнать, кто из санитаров и медрегистраторов работал вместе с Филимоновым при повторном исследовании, вызвал их, задал несколько вопросов и убедился: действительно, первичное исследование было проведено поверхностно, поскольку признаки пневмонии видны были при макроскопическом исследовании, и эксперт решил, что этого вполне достаточно для постановки диагноза и утверждения о причине смерти; а вот просвет тонкого и толстого кишечника не вскрывался, органы исследованы «на месте», то есть они не отделялись от органокомплекса. Но зато при повторном исследовании, которое длилось несколько часов, Виталий Николаевич сделал все как полагается, тщательно и внимательно. И ничего не нашел.

Саблин какое-то время пребывал в растерянности, не понимая, как это может быть. Главный врач поликлиники утверждает, что опухоль была, весь город знает о том, что дочь Рыкова добивалась госпитализации отца в институт онкологии в Москве, а никаких следов этой самой онкологии в трупе не обнаружено. Колдовство какое-то! Если бы знать точно, в каком месте была опухоль и какая именно… Но оригинал выписки из онкоцентра находился в амбулаторной карте, а карта — у дочери Рыкова. Тупик.

И он обратился в онкологическое отделение городской больницы. А вдруг старику Рыкову назначали курс полихимиотерапии? Тогда он проходил ее именно здесь. Так и оказалось. Рыков трижды госпитализировался в городскую больницу для прохождения курса, и в каждой из трех историй болезни нашлась копия выписки из московского онкоцентра с указанием характера и локализации опухоли, удаленной при операции. Там же было и патогистологическое заключение о структуре опухоли. Опухоль — аденокарцинома — находилась в нисходящей ободочной кишке и имела экзофитный рост на ножке, поэтому была удалена эндоскопически путем отсечения ножки, без резекции части кишечника. Теперь понятно, почему Филимонов ничего не увидел! Там просто нечего было видеть, кишечник не тронут.

И все-таки… Опухоли действительно не было. Но надо было поискать возможные метастазы, тем более теперь Сергей точно знал место локализации опухоли. Он размышлял недолго. Нужно провести еще одно исследование. Он приказал доставить труп Рыкова в секционную и вызвал Филимонова. Тот не мог понять, для чего его позвал начальник, но терпеливо стоял рядом со столом и наблюдал за действиями Саблина, который послойно исследовал мягкие ткани забрюшинного пространства и таза. В конце концов, в паховой области слева был обнаружен пакет спаянных между собой, увеличенных в размерах и уплотненных лимфоузлов. Это были явные метастазы опухоли, но в момент проведения операции в Москве они были еще малозаметны и ускользнули от внимания онкологов. Несмотря на проведенные курсы полихимиотерапии, злокачественная опухоль продолжала жить и развиваться, только уже в другом месте, никем не замеченная.

— Вы все поняли, Виталий Николаевич? — сухо спросил Саблин, когда санитар ушивал — уже в третий раз! — секционный разрез.

— В принципе, да, — кивнул эксперт-танатолог. — Но вообще-то никому и в голову не могло бы прийти искать там, где вы искали. Ну и интуиция у вас, Сергей Михайлович.

Саблин ничего не ответил и молча вышел из секционной.

Вечером, рассказывая Ольге об очередном исследовании трупа Рыкова, не удержался:

— Оль, ну похвали меня! Мама утверждает, что хороший начальник должен учить своих подчиненных. Вот я сегодня учил Филимонова, преподал ему наглядный урок, как нужно искать метастазы у онкологических больных. Может, мама действительно права? Я много умею, много знаю, почему бы не устраивать периодически мастер-классы, как сегодня?

Ольга бросила на него странный взгляд.

— Саблин, тебе что, в самом деле не стыдно?

— Ты о чем? — оторопел Сергей, уже благодушно расслабившийся после напряженного рабочего дня. — Почему мне должно быть стыдно?

— Потому что ты тайком узнал о месте расположения опухоли, ты никому не сказал о том, что нашел выписку из московского онкоцентра, ты позвал Филимонова в секционную и стал корчить из себя великого танатолога, мага и волшебника. Ты кроликов из шляпы там не вынимал, случайно? Если бы Филимонов знал о локализации и характере опухоли, он бы отлично сам додумался, где и как искать метастазы. А ты не сказал ему, Саблин. Ты нарыл тайком информацию и спрятал в загашник, чтобы потом все тобой восхищались и говорили о твоей невероятной интуиции. Это мерзко. К сожалению, я питаю к тебе слабость, поэтому продолжаю жить с тобой. Хотя по уму — надо бы мне с тобой расстаться.

Она ни на полтона не повысила голос, она даже улыбалась, мягко и тепло, как всегда улыбалась ему. И голос ее звучал так же мягко и так же тепло. Только слова были жестокими и обидными. Он не понимал: за что? Почему?

Ольга отвернулась и продолжила мыть посуду. Закончив, тщательно вытерла руки, смазала их кремом и села за стол напротив Саблина, который так и не проронил ни слова, оглушенный обидой и такой явной несправедливостью. И еще ему стало очень страшно: впервые за восемнадцать лет эта женщина, которую он любил больше жизни, произнесла слово «расстаться». И не просто произнесла, а четко обозначила намерение подумать об этом. Если она его оставит — он не выживет.

— Я люблю тебя, Саблин, — сказала она просто и негромко. — Кроме того, я уважаю твою профессиональную честность, твою добросовестность, твою неподкупность и бескомпромиссность. Мне нравится твоя неуступчивость и то, что ты не подвержен ни чужому влиянию, ни чужому мнению. Да, мне все это очень нравится в тебе. Да, я люблю все эти твои качества. Но Юлия Анисимовна сказала тебе правду: у тебя жуткий, просто катастрофический комплекс, только не неполноценности, а недооцененности. Ты считаешь, что твой ум никем не замечен, ты злишься из-за того, что никто не считает тебя гениальным или хотя бы просто талантливым. Ты хочешь хоть в чем-то быть лучшим в этой жизни, причем так, чтобы это все вокруг знали и признавали. Я не знаю, откуда, из каких детских событий в тебе появился и пустил мощные корни этот комплекс, но он, несомненно, есть. И если когда-то меня это в тебе умиляло и вызывало сочувствие, то теперь проявления этого комплекса просто ужасающи. С годами ты превратился в чудовище. В монстра. В человека, который стоит на грани совершения бесчестных поступков. Сегодня ты еще хитришь и лукавишь, а что будет завтра? Остановись, Саблин. Мне трудно будет уважать себя за любовь к чудовищу. Ты хотя бы меня-то пожалей.

Уж лучше бы она кричала. Или плакала. Или била посуду. Но этого тихого ровного мягкого голоса, произносящего такие страшные слова, он вынести не мог.

Прошло еще несколько дней, и дочь Рыкова объявилась снова с вопросом: когда ей разрешат забрать тело отца. Разумеется, невскрытое. Узнав о том, что вскрытие произведено, свидетельство о смерти выписано и она может его получить, Рыкова разразилась грязной бранью. Но все как-то уже привыкли: история тянулась достаточно долго, и выходки не вполне здоровой женщины уже никого не удивляли и не шокировали. За свидетельством она так и не явилась.