Чистилище. Дар учителей - Александр Токунов

Прибывшим надлежало устроиться в так называемом секторе УЛЬТРА, где для них уже были приготовлены спальные места.

Москва, бункер под ЦКБ Управления делами президента (улица Маршала Тимошенко, дом 15), первый день после начала Заражения

Максим мог сказать, что ему крупно повезло: шеф, видимо, опасаясь за свою жизнь, поселил его в Премиум-секторе, почти рядом с собой. Комнаты Премиум-сектора были сравнимы с хорошими номерами европейских пятизвёздочных отелей: большая кровать, собственные туалетная и душевая кабины – правда, с чрезвычайно экономным расходом воды, но это Максима не расстроило, он и в своей квартире такого душа не имел… А ведь они с Оленькой только-только закончили ремонт. После долгих скитаний по гарнизонам ЗабВО[8] собственная квартира казалась счастьем. Вот уже шесть лет как его перевели в Москву, а год назад родился Володька – сын, наследник. Где же они теперь, его Оленька с Володькой… Тоска полоснула по сердцу. Максим очень надеялся, что Костя сможет о них позаботиться.

Работа тоже была не особо пыльной – следить за безопасностью шефа да, бывало пару раз в месяц, отвозить его пьяного из казино домой, ничего экстраординарного. Да и Аликберов относился к Максиму в общем-то неплохо. Пару раз даже денег давал, не в долг, не под проценты, а просто от широты души. Хотя Максим понимал, что его хозяин такой же политик, как и все остальные – политика дело грязное и чистых там нет, – но не мог относиться к нему плохо. Нужно было сегодня же поговорить с Аликберовым, чтобы он подключил свои связи, насколько это возможно.

Вчера была своеобразная планёрка (или, как сейчас модно говорить, брифинг), там некий майор Титов показывал видеозаписи того, что творится на поверхности. Картина заставляла содрогнуться – люди ели друг друга живьём, казалось, что они превратились в зомби и ими теперь движет единственный порыв – жрать. До ЦИТО было примерно семнадцать километров, и Максим не был уверен в том, что это расстояние можно будет преодолеть по земле – с учётом того, что там творится.

В докладе генерала Соболева говорилось, что Москва охвачена эпидемией полностью. Единственное надёжное место – это убежище. Бункер ЦКБ имеет хороший запас автономности, заражённые и мутировавшие пока не проявляли себя активно. Решением совета директоров холдинга «Славянский» бункер переходит на систему пищевых талонов и недельных нормативов. Человеку выдавалось определённое количество талонов на продукты в соответствии с его недельным потреблением, как во времена перестройки. Для солдат и офицеров введён в действие график дежурств на внешнем периметре и блокпостах. В бункере объявлен также запрет на курение как часть алгоритма эпидемиологической безопасности, разработанного профессором Цессарским.

О самом алгоритме Максим знал немного, он не был учёным, и ворох цифр и графиков, приведённый Цессарским, ему ровным счётом ничего не сказал. Максим запомнил главное. Инкубационный период Штамма, именно так Цессарский именовал вирус, который, по словам учёного, имел не свойственные вирусам характеристики, составляет около получаса, поэтому перед входом в бункер необходимо сдать оружие и полчаса ждать в карантине. Вирус боится температуры выше ста пятидесяти градусов по Цельсию, поэтому следующим этапом обработки становится своеобразная сауна, изолированное помещение с очень высокой температурой. Основным переносчиком вируса является вода, поэтому далее следует помещение с предельно низкой влажностью. В бункере тоже поддерживалась низкая влажность.

Откуда Цессарский столько узнал о вирусе, ведь с момента первой его вспышки не прошло и семи дней? Максим думал, что, возможно, были организованы вылазки и эта информация получена эмпирическим путем – опыт, написанный кровью. Впрочем, если все предосторожности и ограничения профессора спасут бункер от вируса, это неважно.

Внезапно его отвлёк от размышлений тренькающий звон входящего сообщения. Максим протянул руку к тумбочке, нащупал телефон, поднёс к глазам. СМС от шефа гласило: «Жду у себя через полчаса».

Максим сел на кровати и подумал, что нельзя заставлять шефа ждать. Привёл себя в порядок, оделся. Оставалось ещё двадцать минут. Всё-таки Элькин был немного пижоном, потому что в бункере был даже свой оператор сотовой связи и вай-фай. Впрочем, наличие сотового оператора можно было отнести к желанию заработать ещё немного денег с постояльцев. Деньгами были карточки на продукты, хотя ходили долларовые и рублёвые купюры со штампом в виде размашистой подписи Элькина, курс доллара к рублю был уравнен один к одному – Элькину одним росчерком удалось сделать то, что удавалось только Сталину. Вся прочая наличность, равно как и сигареты, алкоголь, наркотики и лекарственные препараты, были изъяты при входе в бункер. И хотя нормативы постояльцев секторов ВИП и Премиум были на порядок больше, чем нормативы всех прочих постояльцев, военных и технического персонала, Элькин старался построить сбалансированную систему, которая исправно функционировала бы. В этой системе не было места никакой демократии. В своём вечернем выступлении по внутренней информационной сети Элькин подчеркнул, что все силы бункера должны быть мобилизованы для выживания в сложившейся обстановке. Сразу после записи этого выступления были организаваны банкеты, пиршества перед выходом на новый этап жизни, который ознаменовался чудесным спасением. Впрочем, Максим считал, что в их спасении не было ровным счётом ничего чудесного – всё банально, просто большие деньги, большие связи.

Оставалось три минуты. Максим вышел в коридор, подошёл к двери комнаты шефа, постучал. Аликберов открыл дверь, он был ещё не готов и попросил Максима подождать, однако велел пройти в комнату и кратко обрисовал обстановку:

– Элькин вызывает на закрытое совещание с Соболевым, Буровым и Цессарским. – Шеф поправлял перед зеркалом галстук. – Они хотят обсудить размещение в бункере. Соболев говорит, что нужно пересмотреть ряд вопросов относительно посольских и военных.

Войдя в небольшой конференц-зал в ВИП-секторе, Максим увидел, что все приглашённые уже разместились на предназначенных для них местах, хотя кресло во главе стола пустовало – Элькина ещё не было. Расположившийся неподалёку Бегемот, казалось, успел задремать, сложив руки на груди. Сегодня он тоже был при параде: надо же было показать, кто тут Герой России. Тер-Григорян, напротив, что-то усердно чертил и записывал в блокноте. Цессарский просматривал свои бумаги, а Данаифар сидел с отсутствующим видом. На лице Соболева не было никаких эмоций, но по его решительной и спокойной позе чувствовалось, что генерал готов к трудному разговору, готов отстаивать свою точку зрения.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});