Крысиная башня - Наталья Лебедева

— И кто же из них должен выиграть?

— Лучший. Не забывай: у нас честное шоу.

Второй выпуск шоу Полина тоже смотрела на работе — дома у нее телевизора не было. К началу программы холл опустел, пациенты расселись по креслам, открыв напряженные рты навстречу вращающимся жалам бормашин, и ее никто не отвлекал. Она уже немного привыкла к роли зрителя и теперь внимательно всматривалась в лица десяти человек, среди которых был Мельник, бледный от напряжения, серьезный и странно скованный в движениях. Когда Мельника представляли зрителям, о нем сказали: «ясновидящий». Полина пожала плечами.

Участникам должны были завязать глаза и проводить их в комнату, в которой находился известный человек. От них требовалось рассказать о нем все, что можно: программа во многом жила за счет того, что влезала в интимную жизнь звезд.

— Наша звезда, — говорила Анна, — не верит в магию и сверхспособности. Этот человек подвергнет сомнению каждое сказанное медиумами слово. Проверьте себя: может быть, вы сможете сказать о нем больше, чем любой из участников «Ты поверишь!»?

Первой к испытанию приступила невысокая женщина лет пятидесяти с круглым восточным лицом. Ее красивое имя — Айсылу — Полина сразу запомнила. Было видно, что она чувствует себя очень неуверенно из-за вынужденной слепоты. Айсылу шла от двери к центру комнаты, крепко вцепившись в руку одетого в черное ассистента, а когда он ушел, встала, раскинув руки и покачиваясь, будто искала опору. Она описала гостя как высокого мужчину, широкоплечего и с черной бородой, но ничего больше сказать не смогла.

Анна сняла с Айсылу повязку, и над гостем студии включился свет. На диване сидела светловолосая девушка с большими кукольными глазами, ее имени Полина не знала. Увидев ее, Айсылу разочарованно вздохнула, потом прищурилась и сказала:

— Низ живота больной. Подлечить бы.

Айсылу проводили к дверям. Анна подсела к блондинке, и они стали беседовать вполголоса, словно для того, чтобы ни зрители, ни съемочная группа не слышали их, хотя аппаратура исправно записывала каждое сказанное ими слово.

— Мне как-то не по себе, — прошептала блондинка. — Все, что связано со здоровьем, — бррр… Вдруг это правда?

— Сложно сказать, — задумчиво ответила Анна, — если вы сомневаетесь, сходите к врачу.

Анна отошла от блондинки, свет над той погас, и в зал вошла новая участница. Это была черноволосая растрепанная женщина с хищными крючковатыми пальцами и плотно сжатыми злыми губами. Поверх ее черной атласной блузы висел яркий серебряный амулет. Делая паузы, шевеля пальцами будто в попытке ощупать сидящую вдалеке женщину, она стала говорить. Угадала рост блондинки, вес, цвет волос и глаз. Потом стала говорить о подробностях личной жизни. Каждый раз, когда участница угадывала, в углу экрана загоралась желтая надпись: «Правда!»

Надпись вспыхивала часто, и это мигание оказывало на Полину почти гипнотический эффект. Она верила.

С медиума сняли плотную повязку, и Полина увидела умные, цепкие, пугающие цыганские глаза. Над блондинкой зажегся свет, она была бледна и казалась очень напряженной. Какая-то женщина подбежала к ней, схватила за руку, стала успокаивать. Заговорила Анна:

— Наша съемочная группа была в шоке от увиденного! Невозможно передать, что творилось на площадке после ухода Эльмы. Это было поразительно! Просто поразительно!

Анна говорила настойчивей и резче, чем обычно. Ее голос вернул Полину к реальности и тут же отбросил в прошлое, где именно таким голосом лгали, пытались растоптать, подчинить, внушить мысль, что всегда прав только один человек, и этот человек — не Полина.

Полина закрыла глаза, пытаясь перебороть приступ тошноты, вызванный воспоминанием о матери. Ей вспомнилась плотная, крупная фигура: широкие бедра, обтянутые плотной тканью юбки от делового костюма; лицо и плечи, размытые, будто в тумане. Полина не поднимала на мать глаз, она боялась злого сумасшедшего взгляда. Краем глаза ловила движение рук, видела длинные пальцы с острыми ногтями. Пальцы тянулись к ее голове, она старалась отстраниться, но это было бесполезно. Как только приходили в движение руки, сразу включался и голос — жесткий, с металлом, чтобы убедить себя и дочь, что все делается правильно.

— Ты совсем не стараешься! Будешь плохо учиться, будешь работать дворником!

Убедительности в голосе всегда было с избытком.

Пальцы зарывались Полине в волосы, острые ногти царапали кожу. Ладонь сжималась, и крепкая рука приподнимала ребенка над полом, встряхивала и отбрасывала в сторону. Голову жгло огнем, было очень больно и страшно.

Чтобы окружающие не заметили испуганного взгляда ее узких, глубоко посаженных глаз, Полина отгораживалась от мира густыми каштановыми волосами, которые любила и ненавидела одновременно.

Полина подняла руку и потрогала колкий ежик своей короткой стрижки. Теперь она твердо знала, что никогда не поверит такому, как у Анны, голосу, потому что он скрывает страх, болезнь, слабость, а главное — ложь.

Полина фыркнула, отвернулась от экрана и не поворачивалась, пока не стали показывать Мельника. Он вышел из дверей твердой походкой, засунув руки в карманы, будто на глазах его не было плотной повязки. Встав на середину павильона, он тихо сказал имя девушки и описал ее внешность. Ничего личного говорить не стал — в этом был весь Мельник, деликатный, участливый, старающийся не навредить ни словом, ни делом.

Угадал еще один медиум, но Полина уже не верила. Особенно смешно ей стало в конце, когда блондинка начала изображать сомнение. Произошло это, когда угадывал участник по имени Константин. Прервав его слова, блондинка вдруг встала с дивана и подошла прямо к нему.

— Повязка точно не просвечивает? Может быть, он подглядывает? — спросила она.

С Константина сняли повязку, завязали глаза блондинке. Она повертела головой, разочарованно сказала:

— Нет, ничего не видно.

Полина фыркнула и углубилась в заполнение бумаг. Теперь, когда голос выдал Анну с потрохами, ей стало очевидно, что все происходящее — ловкий фокус. Зрителя заставляли смотреть на ту руку, в которой не было монеты. Полине было абсолютно ясно, что ничего бы не изменилось, если бы участник видел сидящую на диване девушку. На лбу у нее не было написано ни про пьющую маму, ни про перелом руки несколько лет назад, а популярна она была не настолько, чтобы эти подробности были общеизвестны. Гораздо проще было предположить, что имя блондинки сказали медиуму заранее, и он ее просто прогуглил.

Из кабинета в сопровождении врача вышел пациент. Врач надиктовал список к оплате и ушел, а пациент оперся о стойку и навис над Полиной. Это был высокий молодой мужчина лет тридцати с прижатым к распухшей щеке синим, в цвет бахил, мешком со льдом. Челюсти пациента двигались с большим трудом, и говорил °н очень смешно: