Правда и неправда о семье Ульяновых - Гелий Клеймёнов

 В конце июня 1887 г. семья Ульяновых покинула Симбирск, месяц они жили в имении  Кокушкино, а потом в августе, к началу учебного года, семья   переехала в Казань. В имении осталась под надзором полиции Анна. 

 Ольга пыталась найти работу учительницы, но  в Казани, а позже и в Самаре, где семья Ульяновых проживала с 1889 г., получала повсеместно  отказ с обоснованием – «неблагонадежная» - сестра государственного преступника.

 29 июля Владимир  подал прошение ректору Казанского университета о приеме его студентом на юридический факультет. Хотя прошение было от окончившего гимназию с отличием, университетское начальство все же отказалось удовлетворить эту просьбу впредь до представления молодым Ульяновым отзыва от его бывшего гимназического начальства. Такой отзыв был получен, и, наконец, 13 августа 1887 г. Владимир Ульянов был зачислен студентом первого курса юридического факультета Императорского Казанского университета.

 Учебный 1887 г. в университете начался при крайне возбужденном настроении студентов. Непосредственной причиной тому послужило введение в 1884 г. нового реакционного университетского устава, которое окончательно со всеми многочисленными инструкциями было закончено лишь в  1887 г. Университетские и полицейские власти установили чисто жандармский надзор за большинством студентов. Среди 'студентов усилились массовые аресты. Царское правительство пополнило университет профессорами - реакционерами, монархистами.

 Утром 4 декабря 1887 г. в местных газетах появилось правительственное сообщение о студенческих волнениях в Москве, происходивших с 22 по 28 ноября. Московские власти поспешили закрыть Московский университет. Это явилось толчком к организованному выступлению студентов Казанского университета, в подготовке и проведении которого Владимир принимал активное участие.  В аудиториях собралась большая толпа возбужденных студентов. Выступил и Владимир, он призывал бороться за сохранение студенческих прав и свобод и выразить протест  против полицейского режима. Из аудитории студенты направились к ректорскому кабинету. В первых рядах возбужденных студентов шагал семнадцатилетний Владимир. Сходка продолжалась около четырех часов. Студенты упорно настаивали на принятии университетским начальством их требовании. Ректор распорядился: «Немедленно очистить зал в противном случае будет вынужден пригласить полицию». В знак протеста студенты стали возвращать свои входные билеты. Бросил свой входной билет и Владимир Ульянов. Поздней ночью, после событий этого дня, Владимир подал ректору  заявление: «Не признавая возможным продолжать мое образование в университете при настоящих условиях университетской жизни, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать надлежащее распоряжение об изъятии меня из числа студентов Императорского Казанского Университета» .

 5 декабря университет был закрыт (до 5 февраля 1888 года)  В ночь с 4 на 5 декабря Владимир Ульянов был арестован в квартире. Одновременно арестовали и других организаторов и участников студенческого выступления, в их числе был двоюродный брат Ульянова, Владимир Александрович Ардашев. В 1887 г. в Казанском университете обучалось 918 студентов. В сходке участвовали лишь 256, а уволили – 164.  На ходатайство тети Владимира, Любови Александровны Ардашевой, была наложена резолюция – выслать Ульянова  в деревню Кокушкино под надзор полиции. 

 Вместе с Владимиром в Кокушкино переехала Мария Александровна и его младшие сестры Ольга и Мария. Анна находилась под полицейским надзором в имении.  Все они разместились в отопляемом доме Ардашевых, так как большой господский дом, стоявший рядом, использовался только в летние месяцы. Владимир поселился во флигеле, в угловой комнате, где прежде жил Александр Петрович Пономарев - друг дедушки Александра Дмитриевича Бланка и второй муж его дочери Любови Александровны, за которого она вышла в 1870 году после смерти Александра Федоровича Ардашева. Ударили январские морозы, и Владимир целиком погрузился в чтение книг, собранных Александром Петровичем Пономаревым. Среди них  было много редких  и ценных фолиантов.

 «Кажется, никогда потом в моей жизни, - рассказывал Ленин зимой 1904 г. Вацлаву Воровскому, - даже в тюрьме в Петербурге и в Сибири, я не читал столько, как в год после моей высылки в деревню из Казани. Это было чтение запоем с раннего утра до позднего часа. Я читал университетские курсы, предполагая, что мне скоро разрешат вернуться в университет. Читал разную беллетристику, очень увлекался Некрасовым, причем мы с сестрой состязались, кто скорее и больше выучит его стихов. Но больше всего я читал статьи, в свое время печатавшиеся в журналах «Современник», «Отечественные записки», «Вестник Европы». В них было помещено самое интересное и лучшее, что печаталось по общественным и политическим вопросам в предыдущие десятилетия. Моим любимейшим автором был Чернышевский. Все напечатанное в «Современнике» я прочитал до последней строки, и не один раз... От доски до доски были прочитаны великолепные очерки Чернышевского об эстетике, искусстве, литературе, и выяснилась революционная фигура Белинского. Прочитаны были все статьи Чернышевского о крестьянском вопросе, его примечания к переводу политической экономии Милля и то, как Чернышевский хлестал буржуазную экономическую науку, — это оказалось хорошей подготовкой, чтобы позднее перейти к Марксу. С особенным интересом и пользой я читал замечательные по глубине мысли обзоры иностранной жизни, писавшиеся Чернышевским. Я читал Чернышевского «с карандашиком» в руках, делая из прочитанного большие выписки и конспекты. Тетрадки, в которые все это заносилось, у меня потом долго хранились. Энциклопедичность знаний Чернышевского, яркость его революционных взглядов, беспощадный полемический талант меня покорили... Чернышевский, придавленный цензурой, не мог писать свободно. О многих взглядах его нужно было догадываться, но, если подолгу, как я это делал, вчитываться в его статьи, приобретается безошибочный ключ к полной расшифровке его политических взглядов, даже выраженных иносказательно, в полунамеках».

 В семье все считали, что Володя и Ольга должны  продолжить образование, и средства на их обучение предполагалось  выделить. 9 мая 1888 г. Владимир и Мария Александровна направили в Петербург два прошения: он - министру просвещения И. Д. Делянову, она - директору Департамента полиции П. Н. Дурново. Оба прошения были отклонены. Попечитель Казанского учебного округа в своей докладной в заключение записал, что родной брат государственного преступника Александра Ульянова  «ни в нравственном, ни в политическом отношении лицом благонадежным пока быть не может».  15 июля Мария Александровна вновь обратилась с прошением к графу Дурново. Но Департамент полиции и на сей раз отклонил просьбу, считая, что прием В. Ульянова в Казанский университет преждевременен. В конце августа в Казань прибыл сам министр просвещения Делянов, и 31-го числа  Марии Александровне удалось лично вручить ему еще одно прошение. «Сын, - писала она, - единственная опора моей старости и троих меньших детей, оставшихся сиротами после смерти их отца, прослужившего 30 лет по министерству народного просвещения». Ответ пришел быстро,. 1 сентября министр наложил резолюцию: «Ничего не может быть сделано в пользу Ульянова». Ранее, 19 августа, по решению административного отдела кабинета министерства императорского двора  фамилия В.И. Ульянов была внесена в секретную книгу лиц («Черную книгу»), которых  запрещалось брать на государственную службу.

 6 сентября 1888 г. Владимир написал  новое прошение на имя министра внутренних дел: «Для добывания средств к существованию и для поддержки своей семьи я имею настоятельнейшую надобность в получении высшего образования, а потому, не имея возможности получить его в России, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне отъезд за границу для поступления в заграничный университет». И на эту просьбу пришел отказ. Владимир продолжал искать выход из положения, прошел медицинское обследование, которое выявило у него «желудочную болезнь», и стал  проситься за границу для лечения на водах, но получил в ответ: «Лечиться можно и на Кавказе».

 Примерно в конце 1888  г. из-за болезни Анны Ульяновым разрешили вернуться в Казань,  а в мае 1889 г. семья Ульяновых переехала из Казани в купленный Марией Александровной хутор около деревни Алакаевка, в который входило 83, 5 десятины (85 гектаров) земли, из них четвертая часть была под оврагами, водой и дорогами. За все имение было уплачено 7 500 рублей. Мария Александровна, покупая хутор, хотела, чтобы ее сын вел хозяйство. В первый год приобрели  скотину, посеяли пшеницу, подсолнух, гречиху. Но скоро молодому Ульянову роль управляющего имением надоела, и он, как пишет Валентинов, «стал вести на хуторе беспечную жизнь „барина", приехавшего на дачу». Здесь Владимир написал свою первую работу - статью «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни». Описывая в своих работах формы эксплуатации крестьян и земель, Владимир  критиковал возникавшие на селе   язвы капитализма: ростовщичество, аренду и кулачество. Однако когда собственный опыт хозяйствования оказался плачевным, семья предпочла сдать земли в аренду, оставив за собой только дом с садом, который стал их летней дачей. На четыре года был подписан договор с предпринимателем Крушвицем. Арендатор аккуратно платил за землю Ульяновым, существенно пополняя их семейный капитал.  Осенью 1889 г. семья Мария Александровна вместе с девочками и Дмитрием переехали в Самару, жили на квартире у Марка Тимофеевича. Маняша, прекрасно подготовленная Ольгой, поступила во второй класс гимназии, а Дмитрий был принят в пятый класс мужской  гимназии, находившейся на улице Заводской. В 1863 г. здесь же сдавала экзамены экстерном на звание домашней учительницы Мария Александровна. С мая 1890 г. по август 1893 г. семья Ульяновых снимала квартиру на углу Сокольничьей и Почтовой. Квартира находилась на втором этаже. Зимой семья Ульяновых жила в Самаре, а летом до 1893 г. приезжала отдыхать  на хутор, который продолжали сдавать в аренду до конца 1897 г. Как описывала Мария Ильинична: «...как дача Алакаевка была очень хороша, и мы проводили в ней каждое лето. Особенно хороши там были степной прозрачный воздух и тишина кругом. В нескольких десятках саженей от старого одноэтажного дома был старый запущенный сад, обрывом спускавшийся к ручью. У каждого из нас был там свой любимый уголок. „Один клен“, — говорили мы. И действительно, вторую мою сестру чаще всего можно было застать за книгой около высокого старого клена. Анна Ильинична больше любила березовую аллейку. В старой липовой аллее, лучше всего сохранившейся, было слишком много тени: верхушки деревьев почти сходились, образуя точно купол. На этой аллее сидели и гуляли больше по вечерам. Минутах в десяти ходьбы от дома был пруд, куда мы ходили купаться. А кругом раздолье: долы, холмы, леса! Невдалеке был так называемый Муравельный лес, в котором было много лесной малины, и мы нередко отправлялись за ней. Террасы в доме не было, ее заменяло крылечко с крышей, достаточно, впрочем, большое для того, чтобы наша семья могла разместиться на нем за самоваром. По вечерам на этом крылечке, чтобы в комнаты не налетели комары, зажигалась лампа, и вся молодежь усаживалась за стол с книгами».