Лекарство от хандры - Варвара Клюева

Лежа в темной утробе дивана, я пригрелась и размякла. Вялотекущие мысли то и дело сбивались в сторону, путались, обрывались. В доме звучали шаги, скрипели и хлопали двери и дверцы, изредка Вася с Толей обменивались короткими деловыми фразами. В суете сборов им даже не пришло в голову обыскать дом. Если поначалу я еще боялась, что они случайно или намеренно поднимут сиденье дивана, и судорожно цеплялась здоровой рукой за деревянную поперечину, то постепенно страх улетучился, и я незаметно для себя уснула.

Разбудила меня неудачная попытка повернуться на бок. В первый момент я не сообразила, где я и что со мной. А если уж совсем честно, то и — кто я. Абсолютная тишина и темнота, а также теснота моего ложа наводили на мысль об уютном гробике, покоящемся в недрах заброшенного кладбища. Я пошевелила затекшими членами и со свистом втянула в себя воздух. Боль в правой руке мгновенно вернула мне память. Немного послушав тишину, я уперлась здоровой рукой и головой в крышку саркофага и после недолгих, но энергичных физических упражнений оказалась на свободе — весьма относительной, как выяснилось несколько позже.

Комната была погружена в темноту, и сперва я подумала, что умудрилась проспать до позднего вечера, но, присмотревшись, разглядела тонкие, как паутинки, полоски света за окном. Подойдя поближе, я убедилась в том, что окна забраны ставнями. «Сюрприз номер один», — подумала я, еще не вполне понимая, чем он для меня обернется.

Нашарив на стене выключатель, я нажала на кнопку, но без всякого эффекта. Благоразумные Вася с Толей перед отъездом вывернули пробки. К счастью я вспомнила, что видела счетчик в прихожей, иначе неизвестно, сколько бы мне пришлось ковыряться в потемках. Прихватив из комнаты стул, я приставила его к стене справа от клеенчатой двери и довольно быстро ввернула пробки на место. Вспыхнула лампочка под абажуром, и мне хватило ее света, чтобы найти выключатель в прихожей.

Здесь меня поджидал сюрприз номер два. Дверь чулана с инструментами была закрыта на массивный навесной замок. Сюрприз номер три был вполне уже предсказуем: дверь, ведущая в сени, тоже оказалась заперта.

Предположив, что окна второго этажа ставнями не забраны, я поднялась по лестнице и еще раз толкнула каждую из четырех дверей. Ни одна из них не подалась. После бесплодных поисков выключателя я в полной темноте взобралась по приставной лестнице к люку на чердак и провела рукой по крышке. Здесь меня тоже не ждало ничего хорошего — пальцы сразу наткнулись на тяжелую железяку висячего замка.

В глубокой задумчивости я вернулась в комнату и подошла к кухонному столу-тумбе неподалеку от печи. Выдвинув оба ящика, я обнаружила целую кучу жестяных и пластмассовых крышек, моток шпагата, кусок пемзы, две стеганые тряпичные ухватки, старую засаленную колоду карт, бутылочные пробки, деревянную толкушку, несколько алюминиевых ложек и вилок да два тупых столовых ножа с закругленными концами.

Я задвинула ящики на место и открыла дверцы. Обе полки тумбы были заставлены банками и кастрюлями. Еще на полке для посуды стояли глубокие и мелкие тарелки, кружки, несколько стеклянных стопок, сахарница, заварной чайник и две глиняные крынки. Оглядев все это хозяйство, я пересекла комнату и в изнеможении опустилась на диван.

«Ну и положеньице! С запасом алюминиевых ложек и тупых столовых ножей двери и ставни не вышибешь. Тут нужен топор или хотя бы стамеска с молотком. И то, и другое я видела в чулане, на котором теперь висит аккуратный замочек массивный чугунный куб со стальным стержнем. Сбить его невозможно, да и нечем. Значит, открыть чуланную дверь можно единственным способом: отодрать от фанеры железное ушко, в которое продет стержень замка. Но ушко держится на двух глубоко утопленных и замазанных краской шурупах. Будь у меня отвертка, можно было бы попытаться вывинтить их, но отвертки хранятся все в том же чулане, а вилкой здесь не поорудуешь».

Обдумав положение со всех сторон, я пришла к выводу, что единственная надежда на избавление — материал двери чулана. Фанера, хоть и толстая, — не сплошное дерево. Вкрученные в нее шурупы держатся менее крепко. Если проковырять ее ножом, можно просунуть лезвие в щель и, орудуя ножом, как рычагом, потихоньку расшатать шурупы в гнездах. Правда, удовольствие затянется надолго и действовать нужно очень аккуратно, потому что столовые ножи не особенно прочны. Но другого выхода у меня, похоже, не было.

Я еще раз обошла комнату. От печи веяло теплом, и ее размеры позволяли надеяться, что остывать она будет долго. Две небольшие охапки дров, оставленные Васей и Толей в прихожей, конечно, не позволят как следует прогреть ее еще раз, но если во время топки открыть дверцу, температура в комнате поднимется довольно ощутимо. Значит, около полутора суток можно не опасаться смерти от переохлаждения. Запас украденного мною провианта позволял продержаться еще дольше. Самой большой удачей была вода, оставшаяся в ведре. То ли похитители о ней забыли, то ли им было неизвестно, что, замерзая, вода коробит днище ведра, но так или иначе они ее не вылили. С туалетом дело обстояло хуже, но не безнадежно, учитывая количество пустых банок и отсутствие общества в доме.

Одним словом, шансы на выживание у меня есть. Только бы не подкачала проклятая фанера.

Селезнев закончил интервью с жителями очередной квартиры и, повернувшись, обнаружил зрителя, который внимательно наблюдал за ним с лестничной площадки пролетом пониже. Поймав взгляд Дона, кучерявый круглолицый парень двинулся ему навстречу.

— Вы — Селезнев? — осведомился он на ходу. — А я Миша, ваш новый шофер. Временно. Машина внизу у подъезда. — Он полез во внутренний карман куртки и протянул ему сотовый телефон. — Это тоже вам. Только сначала скажите мне свои паспортные данные, я позвоню хозяину тачки — он сейчас оформляет на вас доверенность. А пока бумажки нет, возить вас буду я.

Растроганный Селезнев молча вытащил паспорт и протянул парню. «Персонального шофера у меня до сих пор не было. Ай да Сандра! Не девушка чистое золото! Приеду к ней — паду ниц».

Между тем кучерявый Миша перебирал быстрыми пальцами кнопки телефона.

— Алло, Константин Николаевич? Миша… Да, записывайте: Селезнев Федор Михайлович, паспорт серии ха палка ха эм ю… Да, девятнадцать римскими…

Дон не стал дожидаться окончания разговора и позвонил в следующую квартиру. Дверь открыла девочка лет тринадцати с некрасивым шишковатым лицом.

— Вы к маме? — быстро спросила она, не дав Селезневу поздороваться. — А она до двенадцати на дежурстве. Приходите лучше после обеда — ей до дома не меньше часа добираться.

Девочка собиралась захлопнуть дверь, и ей это почти удалось, но в последний миг Дон успел сунуть в щель ногу.

— Одну минуту! Собственно, я не совсем к вашей маме… вернее, не только к ней.

— А бабушка гостит у сестры в Орле и вернется не раньше мая. Доктора запрещают ей жить зимой в нашем климате…

Селезнев понял, что болтливая барышня сейчас снова попытается закрыть перед его носом дверь. Он хорошо знал эту породу. Такие трещотки, точно тетерева на току, слышат только себя. И они еще не худшие свидетели, надо признать. Из их болтовни порой удается выловить что-нибудь стоящее. Но направить словесный поток в нужное русло — та еще задачка.

— Эй ты, тараторка! — услышал он вдруг голос Миши у себя за спиной. Тебя что, не учили со старшими разговаривать? Сначала выслушай, а уж потом трещи в свое удовольствие.

Конечно, Селезнев был признателен своему шоферу за помощь, хотя и предпочел бы, чтобы ее оказали более деликатно. Девочка могла обидеться и замкнуться в гордом молчании. Но его опасения не подтвердились. Характер у юной болтушки оказался довольно покладистым.

— Ох, извините! Мама всегда меня ругает за то, что я никого не слушаю. А бабушка только балаболкой и зовет… Ну вот, опять! Так что вы хотите?

Обрадованный Селезнев поспешил заполнить брешь в ее монологе:

— Вчера около пяти часов вечера у вашего дома пропала девушка. — Он протянул Балаболке Варькину фотографию. — Посмотрите, пожалуйста, повнимательнее — вы ее не видели?

Девочка взяла снимок и близоруко прищурилась.

— Да! Видела, видела! С ней еще была такая большая тетенька с косой. Я ходила в обувную мастерскую подклеить подошву у сапога — надоело ходить с мокрыми ногами… Ну вот, а они там стояли…

— Где?

— Недалеко от мастерской. Тетенька с косой что-то фотографировала. Но потом, когда я вышла, их уже не было.

— А сколько времени ты там провела? — Селезнев решил, что девочка не из тех, кого можно обидеть обращением на «ты».

— Минут двадцать. Приемщица сказала, что на сапог должен посмотреть мастер, а то вдруг он не возьмется за починку. А мастер ушел перекусить, и мне пришлось ждать…

«Двадцать минут. За это время Сандра, наверное, успела поправить в подъезде пленку, щелкнуть свою вывеску, хватиться Варьки и уйти».