Птичий путь - Сергей Алексеев

Охранники же в черной униформе еще оставались на территории, чего-то ждали, и когда приехал грузовик с ОМОНом, стали отнимать сотовые телефоны у всех подряд, без разбора, а гастарбайтеров и вовсе раздевали, обыскивали и голых укладывали на землю, лицом вниз. Потом подогнали два зарешеченных автобуса, набили их таджиками, узбеками, киргизами и куда-то увезли, а у всех остальных, в том числе у пожарных, взяли подписку о неразглашении и зачем-то выставили свой караул.

Пока горел лабораторный корпус, Корсаков стоял на одном месте и зачарованно взирал на странный огонь. Как только он вспоминал, что еще каких-то три часа назад держал во внутреннем кармане пиджака пакетик с топливом, так сразу начинал испытывать те же самые чувства, что были, когда он вез снаряженный фугас. И даже точно такая же сладострастная боль охватила позвоночник, едва из серого песка и пепла высунулась и окаменела черная стальная рука.

– Надо брать Алхимика, – заявил Сторчак на совещании, состоявшемся тут же, возле пожарища. – Вместе с его кустарной лабораторией.

Церковер живо поддерживал его, сам был готов бежать на задержание, никаких возражений Марата они не принимали и опять угрожали послать Филина. Кое-как удалось уговорить руководство на отсрочку в три дня, дабы не спугнуть Алхимика неосторожными действиями.

То ли так было потрясено воображение Смотрящего, то ли по иной, скрытой причине, но он в течение этих трех суток почти не отходил от остывающего вулкана. Сторчак вообще заметно изменился после покушения: сделался самоуглубленным, задумчивым, разве что иногда по лицу его скользила знакомая высокомерная улыбка – как будто спорил со своим соперником, а лицо все равно оставалось непроницаемым.

Чумазые, пыльные аналитики, как погорельцы, нанесли пробирок, приборов и теперь ковырялись в горячем песке, собирали горошины застывшего металла, пепел, оплавленные камешки – брали пробы на анализ, снимали счетчиками Гейгера уровень радиационного фона и замеряли температуру. Любой результат для них был научным объектом, подлежащим изучению, тем паче такой необычный пожар. Стальная черная рука остывала медленно, и когда совсем остыла, от нее отпилили малую частицу и подвергли экспресс-исследованию.

И тут произошло открытие, потрясшее воображение бывалых ученых-аналитиков: обыкновенная сталь самых расхожих марок переварилась в вулкане и обрела главное новое свойство – превратилась в чистое железо, не подверженное окислению, и по своей структуре стала напоминать одно из чудес света, железные столбы Индии. Вновь обретенные качества тотчас отнесли к необычному воздействию топлива и чуть не закричали «Эврика!», поскольку разгадка, как Алхимик варит драгметаллы, казалась совсем близка.

На четвертый день Сторчак вновь устроил совещание возле пожарища и спросил аналитиков, отчего загорелись образцы похищенного топлива, словно только этот вопрос его и мучил, притягивая воображение, – про чистое железо он даже не вспомнил. Те лишь пожимали плечами, косились на Церковера и сдержанно отвечали, мол, случившееся предстоит еще проанализировать в спокойной обстановке.

– Надо отложить задержание Алхимика, – вновь напомнил о себе Корсаков. – И еще понаблюдать. Узнать хотя бы, как он топливо разжигает и как тушит.

Черную руку, торчащую из песчаного конуса, хорошо было видно с Московской кольцевой дороги, и многие водители останавливались посмотреть, что за монумент возник на пустынной территории бывшего НИИ зернобобовых. Сторчак это заметил и велел немедленно чем-нибудь закрыть памятник от посторонних глаз. А поскольку гастарбайтеров не стало, исполнять приказ бросились начинающие гении. В один день они сварили из профиля четырехугольный конусный каркас и натянули на него плотную зеленую строительную сетку, отчего получилась пирамида.

– Подумайте, он хранит топливо в обыкновенной московской квартире! – возразил Корсакову Церковер. – Почти в пределах Садового кольца! А если у него полыхнет? Надо брать Алхимика!

– У него не полыхнет, – уверенно заявил Марат. – А потом, он не реагирует на Роксану как на женщину.

– Внешне не реагирует, – ухмыльнулся Сторчак. – Потому что она – формально твоя жена. Стесняется – скромный, воспитанный… Прикажи ей соблазнить! Устрой скандал, развод, наконец, сделай ее свободной и увидишь реакцию… Быть такого не может, чтобы молодой самец не запал на такую самку! Или ты выбрал неподходящий вариант.

– Надо подождать. Когда у них завяжутся отношения…

– Ждать некогда! – перебил Супервизор. – Ключи от его квартиры у вас есть, пошли Роксану ночью. Пусть сама заберется в постель, к сонному. Об этом мечтают все мужчины – проснуться, а рядом прекрасная незнакомка.

– Это невозможно…

– Если невозможно, прикинься бабой и сам соблазняй! – рявкнул Сторчак. – Но гений должен быть здесь в самый кратчайший срок. И с тяжелой уголовной статьей!

– Изнасилования не будет в любом случае, – отрезал Корсаков. – Я этого не допущу.

– То есть как не будет? Что за разговоры?!

– Имитируем попытку…

– Хватит имитаций! – Сторчак наливался гневом. – Все должно быть натурально и доказательно. Для суда присяжных! Для Страсбургского суда!

5

Серебряный венец в ее волосах, заколотый по-старушечьи, на затылке, стоял в глазах неподвижно – так непоколебимо ровно она несла свою увенчанную головку, возможно из-за семенящего шага. Никем не замеченные, они вышли со двора на улицу и скоро повернули в Трехгорный переулок.

– У меня там гитара осталась, – вспомнил Сколот. – Я вернусь…

– Обойдешься, – прошелестел ее голос.

– Тебя Стратиг прислал?

– Молчи.

– Наконец-то вспомнил меня вершитель судеб. Активизатор топлива не действует? Верно?

– Какого топлива?

– Солариса…

– Ничего не знаю… Рот закрой.

В переулке, по-прежнему не оборачиваясь, она распахнула заднюю дверцу машины. И только сейчас Сколот заметил несоответствие: ноги у женщины были длинными и стройными, а ступни – маленькими, детскими и обуты, несмотря на теплую погоду, в ботинки на плоской подошве.

Он сел и получил приказ:

– В затылок смотри! И ни о чем не думай.

– Как тебя зовут? – не унимался Сколот. – Пора бы познакомиться.

Спасительница была старше, может, года на два, однако взирала на него с неким возрастным превосходством.

– Зазноба, – бросила она. – Нравится?

– Звучит как прозвище.

– Это теперь имя мое. Ну всё, лишенец! Замри.

Сколот замолчал, уставившись в увенчанный затылок, но остановить мысли не смог: в ушах завис крик Роксаны, перед глазами, на фоне серебряного гребня, парил ее полубезумный образ.