Колдовские страсти - Жукова-Гладкова Мария

Я вздохнула: не судьба мне похудеть, наверное. Вот поэтому и нет у меня любовника…

Но тут приехала Людка и заняла нас с Анной Ивановной своими проблемами.

В общем, Боярова нашла у своей старшей дочери Светы два каких-то странных пакетика.

– Ты копаешься в ее вещах? – откровенно удивилась я, не слышавшая о таком раньше. Сама я не позволяю ни себе, ни Анне Ивановне совать нос в Петькины, даже стараюсь без надобности не заходить в его комнату: он ее сам убирает. Я считаю, что у каждого человека должно быть какое-то свое укромное местечко, свой угол, который принадлежит только ему и куда чужие глаза никогда не заглянут, хотя в «распашонке» такое не всегда возможно.

Людка тут же стала мне объяснять, что мать обязательно должна быть в курсе того, чем живут дети.

– Но для этого необязательно копаться в их вещах! – завопила я.

Меня поддержали бабушка и сын, как раз вернувшийся домой незнамо откуда. Но я в принципе считала, что я в курсе его жизни. А если в ней произойдет что-то экстраординарное, то я это замечу, как, впрочем, и любые значительные перемены.

– Тебе с мальчиком спокойнее, – вздохнула Людка. – По крайней мере, в подоле не принесет. А у меня две девки.

– Рано твоим еще, – заметила Анна Ивановна.

Людка тут же рассказала про то, в каком возрасте у нас сейчас в городе рожают и каким девчонкам Боярову с Людкиной сестрой приходится делать аборты. Хотя я и работаю в том самом гинекологическом объединении, но про подобное слышала впервые. Или просто не интересовалась? Да и Бояров не всех клиентов пропускает официально.

В общем, от Людки я узнала, что однажды некие родители привезли одиннадцатилетнюю дочь в роддом (государственный) вместе с младенцем, появившимся на свет дома. Но самым интересным оказался не факт рождения ребенка одиннадцатилетней девчонкой, а то, что мама с папой даже не догадывались, что доченька на сносях. Интересно, глаза у них в какой части тела находятся?

А Людка, зная подобную статистику (черпаемую не только от мужа и сестры, но и из газет, в которых подружка всегда умеет выбрать чернуху), для себя решила не допустить подобного у своих дочерей и ревностно за ними следила. Вещи проверяла (втайне от них, естественно), все выспрашивала и выпытывала, с подружками общалась под видом заинтересованности, сама тем временем прознавая про одноклассников мужского пола.

Два полиэтиленовых пакетика с порошком оказались спрятанными под подкладкой портфеля старшей дочери.

– Ну ты понимаешь, Таня, там внизу проложено как бы второе дно, – поясняла Людка. – Продавалось так. Я случайно туда полезла. Я думала, оно намертво пришито, или приклеено, или как-то там закреплено. Я ведь просто содержимое портфеля проверяла. А потом чувствую – что-то внизу лежит. Я опять подумала, что изначально так было, на фабрике подложено, а потом решила: надо взглянуть. Я подкладочку тихонечко ножничками подрезала и глядь – пакетики. А потом смотрю, с другой стороны подкладочка сама отходит, зря я ее порола. Ну Светка и хитрюга, да я все равно хитрее.

– Когда ты к ней в портфель лазала? – уточнила я.

Людка проводила поиски прошлой ночью. Бояров остался у Ленки, Людке делать было нечего, не спалось, дети заснули, ну она и провела ревизию.

– А взамен ты ничего не положила? – посмотрела на Людку бабушка.

– Положила, – кивнула она. – Лаванду. Очень похоже по цвету. Знаешь, от моли такие пакетики продают? Я их в карманы шуб на лето запихиваю.

Я не знала, потому что в нашем доме шубы отсутствовали, так как для того, чтобы сшить шубу на меня, зверей в лесу просто не хватит, бабушка уже вышла из тех лет, когда мечтают о мехах, ну а Петя относится к мужскому полу. Правда, есть мужики, в особенности на нашей эстраде, меха уважающие, но мой сын, к счастью, к ним не относится. Да и я, признаться, как-то не очень люблю мужиков в соболях… Времена царей и горностаевых мантий все-таки миновали. Или это только мне так кажется?

– А если она это твое средство от моли жрать вздумает? – рявкнула я на Людку. – Ты знаешь, что она собиралась делать с этим порошком? – кивнула я на два пакетика, лежавших посередине моего кухонного стола. – Нюхать, в воде разводить, пить, в вену вводить? Ты хочешь, чтобы твоя Светка как моль отравилась?

Людка задумалась на мгновение, а потом ляпнула:

– Лучше лаванда, чем неизвестная гадость.

Я пожала плечами, а бабушка тем временем взяла в руки один пакетик, Петька взял другой.

Это были небольшие (примерно два на два сантиметра) полиэтиленовые, запаянные мешочки, в каждом из которых содержался непонятный порошок – то ли слегка оранжевый, то ли чуть розоватый. Я затруднялась точно определить его цвет. Порошок был не мелкий, но и не крупный. Скорее, гранулы, чем песчинки. М-да, что же это за дрянь такая?

– Чего ты хочешь от меня? – глянула я на Людку.

– Может, вскроем? – предложил Петька, не дав тете Люде ответить.

– И что? – спросила я сына.

– Попробуем, – пожал плечами он.

– Как? Разбавим в воде и в вену себе введем? А если помрешь прямо на месте? Нет уж, Петя, ты о таких экспериментах даже не думай. Не думай, слышишь! Где бы подобная дрянь тебе ни встретилась. Я ясно излагаю?

Сынок только хмыкнул, но пакетик в руках продолжал вертеть. Я забрала его у Петьки, сама повертела, понюхала, но сквозь полиэтилен никакой запах не проникал. Сама я такого порошка отродясь не видела. Хотя где я могла его видеть?

– Отнеси их Боярову, – сказала Людка, прерывая поток моих мыслей.

– Чего? – вылупилась я на подружку. Бабушка с Петей последовали моему примеру.

А Людка затараторила:

– Скажешь, что китаец оставил. Ну или китаянка твоя. Бояров же знает, что ты на китайцах кукукнулась. Скажи, что хочешь знать, что это такое, пусть отдаст своим друзьям в лабораторию. Может, прямо там и проверят. А если нет – Олег отправит еще куда-нибудь. Он лучше нас с тобой знает, где можно выяснить состав этой дряни. Денег я тебе дам. Вручишь моему благоверному.

Анна Ивановна тут же поинтересовалась, почему Люда сама не может отдать пакеты мужу.

– Так он меня тут же пытать начнет, откуда я их взяла, – как само собой разумеющееся заявила Людка. – А если выяснит, что у Светки… Он мне голову оторвет за то, что я плохая мать и не уследила, как дочь пристрастилась к наркотикам, даже если это и не наркотик, а потом и Светке достанется по первое число. Нет, Анна Ивановна, Олегу нельзя говорить, что это от меня идет. Да и Светка тогда точно будет знать, что я ее вещи проверяю…

Я поинтересовалась, не замечала ли Людка за своей старшей дочерью каких-нибудь изменений – или повышенной возбудимости, или, наоборот, депрессии. Подружка покачала головой. Пока никаких изменений не наблюдалось, но это может оказаться временным явлением, если не принять мер.

– Да я ее загружаю, чем могу! – заорала Людка. – Чтобы не связалась ни с какой компанией. Чтобы ей некогда было думать о компаниях и мальчиках. Ан нет – нахожу в портфеле эту дрянь! И что это может быть? О чем она думает? Ты помнишь себя в ее годы, Таня? Разве мы о наркотиках думали? Да мы про них вообще не знали! А ее подружки о чем в пятнадцать лет говорят? Ты не в курсе? О противозачаточных таблетках! Ты в пятнадцать лет знала, что это такое? Да мы в те годы их в глаза не видели! Это теперь – заходи в аптеку и покупай что хочешь.

– Так, хорошо, – заметила я. – Ты считаешь, что те времена, когда презервативы считались дефицитом, были лучше?

– Ну не знаю… – стушевалась Людка.

Петя слушал нас очень внимательно, Анна Ивановна в разговоре не участвовала, только головой качала.

В конце концов Людка просяще посмотрела на меня и спросила:

– Ну отдашь Боярову, а? Тань, ну ради пользы дела? Я ведь все равно их уже у Светки забрала. Надо выяснить, что это такое.

– Отдам, – вздохнула я.

Людка грохнула на стол стодолларовую купюру с большим президентом.

– Думаешь, на столько потянет? – округлила глаза я.