Гений Сталин. Титан XX века (сборник) - Михаил Ошлаков

Особое внимание в ходе судебных заседаний приковывала к себе фигура вчера еще грозного Генриха Ягоды. За время руководства НКВД Ягода нанес этой здоровой в целом структуре тяжелейший удар. Он открыл дорогу в органы необразованным, не имевшим для нее никаких данных проходимцам, заполнив ими более половины руководящих должностей. Кадры именно этого, «ягодинского набора» принесли в ЧК незаконные методы следствия, которые потом пришлось выжигать оттуда каленым железом несколько десятилетий. Можно только догадываться, какое удовлетворение испытывал Сталин, получив, наконец, возможность усадить Ягоду на скамью подсудимых.

Помимо потрясающего воображение морального разложения, растрат огромных сумм казенных денег на личные нужды, основным обвинением, предъявленным Ягоде, было непосредственное участие в организации убийства С.М. Кирова. В наше время, по сути, общепринятой является версия убийства Кирова гражданином Николаевым на почве не то ревности, не то невозможности трудоустроиться. Однако даже если не принимать в расчет признательных показаний Ягоды, существуют и иные свидетельства непосредственной виновности троцкистов в этом преступлении. Надо заметить, что Троцкий, увлекаясь в Мексике абстрактной писаниной, нередко выбалтывал троцкистские секреты, безбожно подставляя своих же сторонников. В частности, касаясь убийства Кирова, он писал:

1 декабря 1934 года был убит ленинградский наместник Сталина Киров. В дальнейших процессах признано было, что убийство совершено было под непосредственным руководством агентов ГПУ и по прямому приказу Ягоды.

Троцкий полагал, безусловно, что это заявление бросит тень подозрения на Сталина, однако на деле только подтвердил версию непосредственной виновности в организации убийства С.М. Кирова троцкистского подполья.

Вполне естественно, что чистосердечные признания подсудимых и их раскаяния заставили сторонников версии незаконных репрессий искать этому какие-то объяснения. Наиболее распространенным стало утверждение о том, что «в ходе допросов широко применялись шантаж (угрозы расправы с близкими родственниками), пытки и истязания, а признательные показания были вырваны силой».

Между тем, как мы помним, процессы были открытыми, а на заседаниях присутствовала масса иностранцев, большинство из которых только и ждали возможности вцепиться Советам в глотку, однако никаких поводов для этого им так и не представилось. В результате иностранные наблюдатели разделились на две части: одни обходили процессы молчанием или отделывались общими заявлениями, другие же не сомневались в обоснованности и доказанности обвинений.

Так, присутствовавший на заседаниях член британский Палаты общин Деннис Притт заявил: «Я считаю весь процесс и способ обращения с подсудимыми образцом для всего мира».

В таком же духе высказывался и посол Соединенных Штатов Америки в СССР Роджер Дэвис, утверждавший, что работа советского суда была безупречной. Что касается государственного обвинения, то Вышинским Дэвис, этот прожженный американский юрист, откровенно восхищался, ставя его на одну доску с крупнейшими юристами в истории своей страны.

«Нью-Йорк таймс». По единодушному мнению иностранных корреспондентов и дипломатов, за исключением германских и японских, Вышинский доказал виновность подсудимых. Он решительно опроверг доводы Радека, Пятакова и др., претендующих на то, что они являются политической партией. Вышинский великолепно вел процесс. Невозможно опровергнуть тщательно собранные данные, выдвинутые Вышинским против подсудимых.

«Ньюс хроникл», Лондон. Подсудимые на нынешнем процессе признались в заговоре против государства. Такие заговорщические группы, несомненно, существовали в СССР с момента высылки Троцкого. Предположения, что признания получены путем впрыскивания какого-то таинственного снадобья, вывезенного из Тибета, дики и бессмысленны. Подсудимые признались потому, что они изобличены огромной массой исчерпывающих доказательств.

Как мы видим, отсутствие физического воздействия на подсудимых было для всех настолько очевидным, что на Западе даже появились слухи об использовании НКВД некоего «таинственного снадобья». Только спустя много лет, уже в конце 1980-х годов, обличители сталинизма взвыли валаамовой ослицей с версией о пытках и издевательствах. Впрочем, наиболее полное резюме представил в связи с завершением процессов Лион Фейхтвангер, сделавший западной прессе следующее заявление (приведем его полностью):

Можно констатировать, что процесс антисоветского (троцкистского) центра пролил свет на мотивы, которые заставили подсудимых признать вину. Тем, кто стремится установить истину, облегчается, таким образом, возможность расценивать эти признания как улики.

Несомненно, вина подсудимых доказана исчерпывающе. Всякий, кто не проникнут злой волей, должен сверх того признать, что Троцкий играл роль идейного вдохновителя, а в значительной части и фактического организатора действий подсудимых.

Закончившийся процесс представляет величайший интерес с точки зрения психологической, политической и исторической. Что касается его психологической стороны, то процесс вскрыл, если не полностью, то в значительной мере, мотивы, в силу которых подсудимые совершили свои преступные деяния. Процесс показал, что многие из тех извилистых путей, по которым эти люди, – а некоторые из них были когда-то честными, фанатичными революционерами, – докатились до того, что стали всеми средствами разрушать строительство социализма в их стране. Однако западноевропейским людям не до конца ясны причины и исходные мотивы деяний подсудимых и их поведение в суде. Преступления большинства этих людей заслуживают смертной кары…Вызывает удовлетворение ясность политического результата процесса. Он разбил троцкизм внутри СССР и за границей.

Если взглянуть на процесс с исторической точки зрения, то он представляется как зарево, которое яснее, чем многие события последних двух лет, показал, насколько угрожающе фашизм приблизил весь мир к войне. Только исходя из уверенности в том, что война неизбежна, можно объяснить деяния, совершенные подсудимыми. Раскрыв эти деяния, процесс тем самым выбил из рук фашистов одно из важнейших орудий. Факты, установленные на этом процессе, естественно повышают бдительность антифашистов и тем самым усиливают риск для фашистов. Только этот риск и удерживает фашистов от развязывания войны.

Врачи-вредители

На фоне многочисленных высокопоставленных троцкистов особняком стояла группа врачей в составе Л. Левина, Д. Плетнева, И. Казакова, обвиненных в ходе Третьего московского процесса во вредительском лечении Максима Горького, которое, по версии следствия, и привело к смерти писателя.

Наиболее известным из «врачей-вредителей» по праву считался профессор Плетнев, бывший лечащий врач Горького.

Вполне понятно, что врач, обладавший квалификацией профессора Плетнева, мог без труда скрыть последствия намеренного нанесения вреда здоровью пациента и, следовательно, доказать вредительское лечение было невозможно. В чем же состояла логика обвинения, логика Сталина, несомненно выступавшего своего рода теневым истцом по этому делу?

Алексей Максимович Горький был для Советской России совершенно уникальной и особенной фигурой, равной по значению, возможно, только Сталину. Для всего мира Горький являлся живым классиком, одним из крупнейших и, безусловно, авторитетнейших мыслителей и гуманистов ХХ века. Тот факт, что Горький не просто жил в СССР, но и восхищался сталинскими преобразованиями страны, делал нападки троцкистов на Сталина несостоятельными. Как мы помним, троцкисты прикладывали особые усилия, стараясь овладеть умами интеллигенции, и, надо сказать, делали это не без успеха. Однако пока был жив Горький, все их потуги шли даром – в рядах их идеологических бойцов фигур, даже отдаленно близких по масштабу к Горькому, не было и до сегодняшнего дня не появилось.

Неудивительно, что еще и теперь моральные наследники троцкистов идут на все, чтобы скомпрометировать Горького, представить дело так, будто писатель жил в СССР чуть ли не под арестом. В книге английского «историка» Монтефиоре «Сталин. Двор красного монарха» в качестве примера страданий писателя под пятой сталинизма приведена следующая сентенция: «Я окружен, – печально шептал он (Горький . – Прим. авт. ) – Я в западне». Шептал он, понимаете? А Монтефиоре услышал…