Голос из глубин - Любовь Руднева

— Передайте месье Мартино тысячу благодарностей, — сказал, усаживаясь в машину, Андрей, — мы уезжаем перегруженные самыми удивительными впечатлениями.

— Надеюсь, ваше судно выдержит их тоннаж? — ответил маленький пожилой шофер, с ходу оправдав репутацию французского остроумия.

— Вы выручили нас. Сегодня вечером мы ожидаем на судне визита учителей с вашего острова, радистов и, кажется, английского губернатора в придачу, — ответил Ветлин и осведомился: — Не захочет ли месье присоединиться к ним?

Шерохов неотрывно смотрел на мелькавшие за окном машины камни и кустарники.

— Надеюсь, — сказал он капитану, — наши отряды петрографов возвращаются сейчас на «Митурича», набрав всевозможные образцы базальтов. Все пойдет впрок, когда мы углубимся в характеристику поднятий подводного плато Святой Елены. А у меня, признаюсь, дух захватывает, что вот-вот и мы доберемся до хребта Китового и в ответ на все наши усилия, — а работа предстоит напряженнейшая, — он подаст голос. Ну, а остров не обманул наших ожиданий…

11

Уже в океане Ветлин, выверяя курс «Петра Митурича» по карте, сказал Шерохову — тот пришел разделить с капитаном ночную вахту:

— Встреча все же произошла, хотя б потому, что могли мы во что-то вглядеться и в себя самих. И в обстоятельства наших дней, они-то рельефнее проступают, когда пытаешься разобраться в прошлом, чье дыхание нет-нет, а обдает, даже обжигает нас. И еще подумалось после знакомства с Пьером, наверное, психологическая фантастика Саймака рождена доверием к природе, вот такой, как на этом потухшем вулкане.

— Саймак и вправду чем-то смахивает на Пьера Монестье, он как бы вступает в заговор с таинственными растениями, и вы, Василий Михайлович, правы, я даже подозреваю, наш новый добрый приятель состоит с ним в духовном родстве. Пожалуй, Кларк и Саймак только мне и по сердцу из всей фантастики. Ну, если не считать еще Шекспира, он дал им фору на четыреста лет вперед, а все ходит, хитрец, в реалистах.

Ветлин рассмеялся.

— А с Наполеоном ох как не просто. И какая уродливая, но железная закономерность: блистательная личность, ума палата, талантище, а, став тираном, развел вокруг себя сонмище посредственностей. Приближал к себе чуть ли не заведомых предателей, чего стоят Фуше и Талейран, хотя они-то по-своему были уникальны. Но тут, на Святой Елене, он поздновато, а все же, кажется, предъявил себе счет. Ну, смолоду, сдуру, ошибаемся иной раз в людях. Порой даже катастрофично расплачиваемся за это всю жизнь. Но он-то?!

Ветлин внимательно посмотрел на Андрея, выражение горького сожаления скользнуло по его лицу. Капитан понял: темная тень Эрика Слупского в этот поздний час наведалась к ним.

Ничего тут не попишешь, Ветлин ходил в рейсы и с бывшим другом Шерохова. Мог оценить его незаурядные знания, внешнюю выдержку, но и понять двойственность его позиций, лукавство, тщательно замаскированный и сильнейший эгоцентризм. Не раз и во время тех экспедиций прямо, а чаще косвенно Слупский пытался принизить, обесценить работы Шерохова, он третировал или переманивал в свою лабораторию учеников его. Ни дли кого не было секретом, что травля, какую он исподволь вел против друга своей юности, продолжалась.

Андрей размышлял:

— При уме и опытности Бонапарта такие просчеты? Тщеславие ли, гордыня оболванивают даже выдающихся людей. Болезни посредственности сокрушительны для личности незаурядной, вы не находите этого, Василий Михайлович?

— Я за жизнь устал от дурачья, грешен. Потому, хотя и совпадаю с вами в оценках, разрешил себе роскошь грустноватую, прямо скажем, сокрушаться во время визита в Лонгвуд по поводу кривых путей, которые прочертила такая блистательная комета. И еще отвратительно мне, хотя Наполеон и нами всяко судим, трусливое изуверство его английских тюремщиков.

— Да, аналогии мучают всех нас, выпрыгивают, как бесенята, из уважаемой современности. Но заход на Святую Елену все едино подарок судьбы! А образцы, собранные на острове, и что возьмем на Тристан-да-Кунье, помогут проследить связь структур островов и подводного хребта.

Два дня работали неподалеку от Святой Елены, драгировали вершины и склоны подводных гор, обнаружили много подводных вулканов.

Уже взяли курс к югу от острова, направляясь к подводному хребту Китовому, но капитан, Шерохов и старший штурман, изучая синоптические карты, поняли: надо немедленно идти к островам Тристан-да-Кунья, расположенным в самой южной части океана, неподалеку от Антарктики.

Добро на заход получили, а перемена обстановки к худшему могла вот-вот сделать такой зигзаг невозможным. Померкло солнце, тропики оказались позади, и их сияющий свет представлялся чуть ли не миражем, как и чистое небо, и синий океан. Море отливало тусклым металлом, а то и чернело, не предвещая легкого плавания, солнце укрылось облаками, участники экспедиции натянули на себя свитера и куртки.

Шерохов, еще не выйдя на Китовый хребет, обдумывал детальные полигонные исследования и тревожился, что дадут драгировки коренных пород хребта. Наступило то состояние, когда необходимо было сказать своим коллегам: пора! Пора ответить на разные вопросы, что поднимаются со дна океана, далеко не однородного происхождения. Но простые истины и вызывали возмущение совсем не мальчиков, а мужей науки, среди них первую скрипку играл Слупский. Ему, Андрею, одному из пионеров тектоники плит, дрейфа континентов, спустя полтора десятка лет, теперь необходимо было обосновать гипотезу о том, что не все явления в образовании дна океанов вызваны рифтогенными процессами, расширением океанического дна за счет них. Под слоем осадков порой встречались почти до неузнаваемости измененные породы несомненно континентального происхождения. Пока публично Шерохов воздерживался до конца высказать то, что выстраивалось в цепь доказательств новой гипотезы, еще во время рейсов на «Гломаре Челленджере-2» и на «Эваристе Галуа».

И сколько ж ученых, сперва в штыки принявших в начале шестидесятых годов освободительные в ту пору, даже революционные в геологии доказательства тектоники плит, теперь хотели быть правовернее папы. Среди них Эрик Слупский. Тогда он презрительно говорил: «Затянули бедного собрата мыслишки о дрейфе материков, мол, в районе срединно-океанических хребтов выходят глубинные породы, постепенно растекаются по обе стороны хребта, дно океана расширяется, а тут и подвижка плит на пластичной подстилке — астеносфере, — во-он как увлекательно!». И избегал Эрик серьезных дискуссий, подыгрывал демагогам.

Тогда Андрея обвинили в ереси, теперь опять, но шли от обратного: как осмелился усомниться в универсальности теории тектоники плит?! Он же стремился понять природу явлений, которые не укладывались в привычные толкования.

А Китовый хребет должен был, хотела того подводная громадина или не хотела, вступить в диалог с Андреем. Драги и колонки, ленты записей сейсмопрофилографами должны помочь доуяснить то, что подсказывали уже материалы, добытые со дна океана, и с помощью бурового судна «Гломар Челленджер-2». Ведь Андрей сам принимал участие в тех экспедициях, ища ответа на загадки, что загадал океан.

Пока Шерохов беседовал с учеными разных стран, выслушивал их еще предварительные суждения по уже собранному материалу, Ветлин готовил экипаж к заходу, не сулившему им легкой работы.

— Там, у Тристан-да-Куньи, всегда крайне сильное волнение, а добираться в закрытую бухту придется на малом суденышке, на шлюпке, «Петр Митурич» должен оставаться на рейде. Но ковш бухты закрытый, меж двумя бетонными молами проход узкий, и если захлебнется мотор лодки, выкинет на скалы, — пояснил капитан Шерохову.

Андрей зашел в радиорубку, где и застал Ветлина. В этот момент с Тристан-да-Куньи пришла радиограмма: «Высаживайтесь на вертолете».

— Трогательная забота, они не допускают, что у нас его просто нет, — усмехнулся Ветлин. — Да, надо бы иметь и вертолет, и автономную подводную лодочку для исследований. Ах, как надо б! Урванцев и Большаков Слава спят и видят, когда наконец-то будет выбран один из вариантов из их проектов подводной лодки.

Но сетования обычно терпеливого Ветлина были прерваны получением другой радиограммы, в ответ на ветлинскую: «В вашем распоряжении самоходная баржа».

За два рейса баржа доставила участников экспедиции на остров. Быстро и точно ныряла она в горловину ковша-бухты, проскользнув стремительно через угрожающее у мола клокотание волн.

Издали остров казался фиолетовым, сплошь скалистым, вблизи он радовал глаз зеленью прибрежных лугов, деревья тут и вовсе не росли. По лугам бродили коровы и овцы, а пастырями у них были крупные, смахивающие одновременно на колли и лайку собаки.

Радушие немногочисленных островитян располагало. Напоив гостей молоком, разместили их на двух тракторах с прицепами. Посмеиваясь, молодые парни в ярких свитерах — ведь остров продувало со всех сторон — не только рассказали, но и издали показали свою достопримечательность: единственный автомобиль, «фольксваген» местного полицейского, стоял на приколе. Как они пояснили, «сунуться» на нем тут и некуда было, здешние кручи оставались для него недоступными.