Последний берег - Катрин Шанель

– Мне жаль.

– Я пришлю вам подарок. И будь добра, сообщи мне дату свадьбы заранее. Мне хотелось бы сшить тебе платье. Кстати, в чем ты будешь завтра?

– О, это неважно!

– Это очень важно! – разумеется, возразила мама. – Надень то, из японского шелка, с цветами и птицами, хорошо? Только пусть кто-нибудь из подруг поможет тебе завязать сзади пояс.

Мама забыла, что у меня нет подруг. Разумеется, я не могла пригласить Рене. Она приехала бы с мужем, а он был членом правительства Виши. Его появление могло быть неуместным.

– А вы уже выбрали, куда поедете в свадебное путешествие?

Свадебное путешествие! Вдруг у меня стало легко на душе. Я подумала, что мы с Франсуа можем уехать… Уехать далеко. У меня довольно денег. Мне представлялись роскошные купе международных экспрессов, каюты океанских лайнеров, номера отелей. Шелковое белье, шампанское, цветы и любовь… Любовь без конца.

Любовь изменила меня. Впервые в жизни мне хотелось роскоши, хотелось утонченной красоты вокруг себя. Мать всегда высмеивала меня из-за моей аскезы, но теперь я удивлю ее.

– Знаешь, мне очень хочется поехать, – призналась я. – Может быть, в Америку, а потом в Австралию. Может быть, мы поживем на каком-нибудь тропическом острове, в крошечной гостинице, и чтобы по утрам пахло магнолиями…

– Как прекрасно, моя дорогая. – Голос матери изменился, потеплел, заиграл нежными нотами. – Наконец-то ты захотела посмотреть мир. Я знала, что это произойдет, как только ты полюбишь. Твое сердце раскрылось, и теперь оно готово вместить в себя весь мир.

Это были прекрасные слова. Правда, закончила мать весьма прозаически:

– Надеюсь, ты позволишь мне оплатить все расходы, связанные со свадьбой и путешествием?

– Это очень щедро, мама. Спасибо.

– Ты не отказываешься! – поразилась мать. – Нет, ты и в самом деле изменилась. И мне это нравится.

Я думала пригласить кого-нибудь из клиники, может быть, Лолу, симпатичную медицинскую сестру, с которой часто пила кофе в маленьком кафе в Сен-Клу. Но Франсуа с улыбкой попросил, «чтобы были все свои», и я согласилась. Отчего-то я целый день была на нервах, хотя, казалось бы, ну что тут такого? Формальное предложение уже сделано, а до свадьбы еще далеко, так к чему же этот мандраж? Я не могла проглотить ни кусочка, не могла прочитать ни строчки в истории болезни нового пациента, и когда Жанна подошла ко мне в холле, смогла обронить только несколько ничего не значащих слов.

Я едва дождалась окончания своего рабочего дня. Забрала свой дневник из ящика стола – право же, не стоило оставлять его здесь, если я пишу в нем такие личные вещи… Вот и доктор Дюпон смотрит на меня искоса, одновременно с сожалением и с торжеством. О боги, он что же, полагает – я до сих пор переживаю из-за его измены и женитьбы? Странно, он же несколько раз видел, как меня увозил Франсуа. Право же, этот самоуверенный индюк слишком много о себе думает! Как они все удивятся, когда я выйду замуж и уеду. Впрочем, доктора Дюпона здесь уже наверняка не будет – отчалит в Америку вместе с Жанной. Посмотрим правде в глаза: вряд ли мне удастся так быстро, за несколько сеансов, снять с нее гнет, наложенный излишне властной матерью, а теперь еще и корыстным муженьком. Так не проще ли будет отпустить ее, дать ей в кои-то веки сделать выбор, свой собственный выбор, пусть даже первый и последний раз в жизни?

Это были дурные, эгоистичные мысли. Счастье вообще эгоистично. Но я устыдилась их. Нет, я непременно поговорю завтра с Жанной. И буду работать с ней столько, сколько потребуется. Или столько, сколько мне позволят.

Усевшись в машину, я раскрыла дневник. Не помешает вспомнить, что я писала вчера…

Прямо поперек страницы было написано крупными скачущими буквами:

УЕЗЖАЙ. УЕЗЖАЙ. НЕМЕДЛЕННО УЕЗЖАЙ.

Это было написано с таким яростным нажимом, что кое-где перо прорвало плотную бумагу, и на странице остались микроскопические брызги чернил.

Разумеется, я сразу поняла, кто это писал.

Спичка.

Я едва не расхохоталась – надо же, нахальная девица мне угрожает!

Нужно признаться, я совершила огромную глупость, не прихватив с собой дневник, оставив его раскрытым на столе. Конечно, Спичка прочитала мои записи, вероятно, она мало что поняла, но кое-что дошло и до ее поврежденного перманентными завивками мозга. Ее возлюбленный только-только решился довести свою жену до растительного состояния, чтобы самому славно повеселиться на ее денежки, и тут какая-то пигалица встревает, угрожает такому близкому счастью! Но что она сделает мне? Подсыплет мышьяку в кофе? Плеснет кислотой в лицо? Фу, как это мелко.

Вилла «Легкое дыхание» сияла всеми огнями. В маленькой столовой был накрыт легкий ужин, благоухали в вазах цветы, мадам Жиразоль вихрем пронеслась мимо меня с подносом тартинок.

– C чем это, мадам Жиразоль?

– C тапенадом, самые вкусные!

Я ухмыльнулась. Моя экономка была родом из Прованса и обожала тапенад – густую пасту из измельченных оливок, анчоусов и «тапен», так южане называют каперсы. Я дала мадам Жиразоль полную волю в том, что касалось стола, значит, тапенадом будет нафаршировано все, включая и профитроли.

Я оказалась права. Утка была с тапенадом, но очень вкусная. Мне показалось, в последнее время я стала острее чувствовать вкус еды. После ужина и пары бокалов вина я впала в некую сонную прострацию – словно меня, маленькую и сонную, укачивали чьи-то теплые всемогущие руки. Я почти не участвовала в общей беседе, тем более что ничего в ней не понимала. Часто повторялось знакомое мне имя Жана Мулена[6].

– Это, кажется, префект департамента Шартр? – спросила я точно в полусне.

Франсуа, смеясь, рассказывал, как в Париже он обнаружил, что если кого и видели с немецким коллаборационистским журналом «Сигнал» в руках, так это бойцов Сопротивления, которые использовали это издание, чтобы узнавать друг друга при встрече в общественных местах.

– Если бы немцы арестовывали всех, кто вертел в руках «Сигнал», они бы моментально подавили Сопротивление!

Все засмеялись. Рахиль наклонилась ко мне и шепнула:

– Знаешь, Сопротивление устроило мой отъезд. В одну из ближайших ночей меня с девочками отвезут в Швейцарию.

Я переводила взгляд с одного гостя на другого. Все же это очень странно – идет моя помолвка, но многих, кто сидит за столом, я вижу первый раз в жизни. И я рада этим людям, ведь у меня всегда было мало друзей, мне некого было бы усадить за этот огромный стол. Мне было приятно, что рядом со мной сидит румяная от радости Рахиль, что ее дочки увлекают меня в свои игры. И все же я скучала по Рене… Вот и Рахиль вскоре уедет, спасая свою жизнь.