Пропавшее приданое - Либи Астер

— Думаю, меня бы это очень обидело.

— Еще бы! А как бы тебе понравилось жить в доме, где муж и его родня смотрели бы на тебя свысока, потому что ты — дочь бедняков, да не честных бедняков, а обманщиков, которые хитростью выдали замуж дочь-бесприданницу?

— Наверное, мне бы это вовсе не понравилось. Но, Ханна, Голдсмиты — хорошие люди. Они не станут презирать тебя за бедность. Они увидят твои достоинства и будут ценить тебя за них.

— Если бы они подписали брачный договор, зная о моем денежном положении — тогда, возможно, было бы так, как ты говоришь… хотя я и в этом очень сомневаюсь, Ребекка. Есть множество других молодых леди, знаешь ли.

Ребекка прекрасно об этом знала, и поэтому ей пришел на ум Брайтон и все тамошние леди. Она вздрогнула, вообразив себе, как у одной из них налаживается шидух[7] с завидным и внезапно освободившимся женихом. Но тут Ребекка отвлеклась от своих тревожных мыслей, увидев, как Ханна накидывает шаль, зажигает свечу, стоящую у кровати, ставит ее на письменный стол и сама садится за стол.

— Ханна, что ты делаешь?

— Я напишу мистеру Голдсмиту. Объявлю ему, что хочу расторгнуть помолвку.

— Ты не можешь так поступить!

— Я должна.

— Нет, Ханна, надо дать мистеру Меламеду возможность что-нибудь сделать. А вдруг он отыщет вора?

— Может быть. Но даже если отыщет, он не вернет все остальные деньги отца. Мы все равно останемся бедняками.

— Но все может измениться в один миг. Разве ты не веришь в это?

— Конечно, верю.

— Тогда почему бы не подождать? Ты ведь не обязана писать мистеру Голдсмиту прямо сейчас. Дождись хотя бы, пока он вернется из Брайтона.

Стук в дверь перепугал девушек.

— Кто там? — спросила Ханна.

— Это я, мисс Ханна, Перл, — прошептали по ту сторону двери.

— Входи, Перл, — сказала Ханна, и горничная открыла дверь.

— Простите за беспокойство, мисс Ханна. Вы только не подумайте, что я невежа, раз вот так пришла к вам…

— Конечно, не подумаю, Перл. Что-то случилось?

— Ну, кое-что ведь случилось, верно? Я не собиралась, но просто не смогла удержаться и подслушала кусочек разговора в гостиной. Мы с родителями посоветовались и решили… мисс Ханна, мы хотим подарить вам вот это, чтобы помочь заплатить за свадьбу. Здесь не так много, но нам очень хочется помочь.

Перл достала из кармана фартука платок — его уголки были собраны в узел, образуя небольшой мешочек, куда могло поместиться несколько монет.

— Пожалуйста, возьмите, мисс Ханна.

Ханна поглядела на белый платок. Ее глаза наполнились слезами.

— Спасибо тебе, Перл. И поблагодари от меня родителей. Я очень тронута вашей добротой, но не могу взять эти деньги. Не могу.

Ханна опустила голову на стол и заплакала. Перл молча смотрела на нее, а затем, повернувшись к Ребекке, проговорила:

— Все переменилось, да?

Ребекка медленно кивнула:

— Да. Все переменилось.

А в другом доме, неподалеку от Девоншир-сквер, тоже горела свеча. Она принадлежала мистеру Меламеду, который, как и сестры, не мог уснуть. Он стоял у открытого окна своей библиотеки и смотрел на звездное небо.

Глядя, как над его головой разворачивается небесное действо, он не мог не подметить вопиющее различие между стройным порядком, царящим в космосе, и вечным беспорядком поднебесного мирка. В вышине мерцали тысячи тысяч светил, однако они не теснили друг друга и не ссорились. Ни одна из звезд не желала похитить чужой свет, чтобы сиять ярче. Между ними пролегали определенные границы, и звезды чтили их. И, в отличие от людей, они знали: мир, который не уважает границ, установленных Творцом, обрекает себя на хаос и разрушение. Такой мир никогда не познает возвышенных даров гармонии.

Удивительно, к чему может привести одно-единственное преступление, подумал мистер Меламед, переведя взгляд с ночного неба на письмо, которое держал в руке. Всего одна кража — как та, что произошла в лавке мистера Лиона, — способна выпустить на волю разрушительные силы хаоса. Жизни, до того мирно текшие к достойному завершению, меняют свой ход и устремляются неведомо куда. Так, Ханна Лион и Дэвид Голдсмит уже готовились создать свой дом — а теперь, возможно, они навсегда расстанутся и семейный очаг так и не будет зажжен. Дом родителей Ханны, где до недавнего времени царили покой и согласие, теперь гудел от пререканий и ссор. А Саймон? Лишь несколько дней назад мальчик был на добром пути: все говорило о том, что он вырастет честным юношей, его ждала работа на складе мистера Лиона. Теперь же, по-видимому, его ждет виселица.

Представляет ли вор — кем бы он ни был, — сколько бед он натворил? Неужели он никогда не смотрел в ночное небо, с благоговением и восторгом наблюдая тончайшую гармонию Вселенной и принимая к сведению уроки космоса?

Раздумывая над этими вопросами, мистер Меламед вновь ощутил, какую огромную ответственность он взял на себя. Как и прежде, он надеялся хотя бы отчасти возместить ущерб, причиненный вором, и поэтому вернулся к письму.

Он писал на континент, но обращался не к старшей дочери, жившей там с мужем, а к ребе — главе хасидской общины, к которой присоединились его дочь и зять. Говорили, что этот ребе — чудотворец, дочь нередко писала мистеру Меламеду о том, как он чудесным образом спасал своих последователей от всяческих бед.

Не то чтобы мистер Меламед одобрял деятельность всех этих хасидов; он всегда читал письма дочери с изрядной долей недоверия. Но в тот вечер он сам нуждался в чудесном спасении. Он обязан был разоблачить вора и восстановить равновесие в своем маленьком мире, поэтому и решил написать ребе письмо, обратиться к нему за напутствием и помощью.

Поскольку благотворительность открывает все двери, в письмо мистер Меламед вложил переводной вексель — ребе сможет обменять его на деньги и раздать их бедным. Мистер Меламед знал: помогать деньгами следует тайно, чтобы бедняки не знали, откуда пришла помощь: это позволяет им сохранять достоинство.

Он же совершил ошибку, открыв свои благотворительные планы супругам Лион и их дочерям. Он не собирался этого делать. Если глава семьи решил рассказать домашним о своем финансовом крахе — это был его выбор. Но мистер Меламед должен был настоять на том, чтобы поговорить с мистером Лионом с глазу на глаз. Единственное его оправдание состояло в том, что, увидев отчаяние миссис Лион, он захотел немедленно предложить их семье какую-то помощь. Но то была ошибка, нельзя было позволять состраданию взять верх над здравым смыслом.

Однако он допустил это, и теперь дочь Лионов презирала его. Мистер Меламед понимал ее состояние; окажись он на ее месте, он, вероятно, чувствовал бы то же. Но он надеялся, что девушка не станет делать глупости — например, писать Голдсмитам о случившемся. Все еще может обернуться к лучшему. Они должны верить в это.