Наемник - Брэдли Джордж

Стремительным сверлом он крутился и погружался все глубже и глубже. Глаза застилали туманные вихри, завивавшиеся вокруг тесными разноцветными кольцами-фейерверками, а губы сжигал привкус кипящей смолы.

По ощущениям Найлу показалось, что он ушел в породу уже почти по горло.

Перед глазами взмывали ввысь разноцветные сверкающие нити. Пунктирные полыхающие линии поднимались все выше и выше, пока не взорвались и не рассыпались гроздьями красных, желтых, голубых искр с металлическим отливом.

И в этот момент он перестал вертеться и провалился в какую-то красную слизь. Не рухнул, не упал вниз, а завис и начал плавно парить, то поднимаясь, то опускаясь на незримых потоках, но ни разу не ощутив твердую опору.

Внезапно самым краем сознания он отметил, что впереди возникло нечто огромное и угрожающее, – словно темная стена мчалась навстречу, выплывая из стремительно пылающего марева. Найл надрывно закричал и попытался увернуться от столкновения, но не смог шевельнуть даже пальцем и врезался во что-то твердое.

Тьма обрушилась сокрушительно, как тяжкий молот…

… Очнулся он на мокрой траве, скорчившись и обхватив руками колени. Оставался в таком положении долго, – так, по крайней мере, показалось, – пока не улеглась дрожь. Вакуумный костюм надежно согревал, тело дрожало не от холода, а от перегрузок, навалившихся во время мучительного перемещения.

После столкновения он почти ничего не слышал и сначала с отчаянным спокойствием решил, что оглох. Потом откуда-то донеслись журчание воды и шелест листьев. Он прислушался и сообразил, что вокруг стояла полная тишина, и это оказалось совсем неплохо, предстояло еще сосредоточиться и склеить себя воедино после безумного вращения.

Найл не смог бы сказать, сколько времени прошло с тех пор, как на черном сверкающем полу Белой башни его раскрутила неумолимая сила.

Как много он провел в забытьи? Несколько мгновений?.. Один час?.. Тысячу лет?..

Сначала он лежал с закрытыми глазами, не чувствуя собственного тела. Тело словно отсутствовало, и поэтому хотелось ощупать себя. Нужно еще было провести ладонью по лицу, пересчитать пальцы, размять мышцы, потянуться и вообще, погладить каждый дюйм кожи, чтобы убедиться в своем существовании.

Во рту стоял неприятный металлический привкус крови, смешанной с вязкой слюной. Зубы вроде бы все остались на месте…

Скользнув кончиком языка по распухшим губам и внутренним поверхностям щек, Найл обнаружил вместо привычной гладкой поверхности следы собственных укусов, – рытвины и ямки, окруженные ошметками плоти. Хорошо еще, что удалось в беспамятстве сохранить язык, не отхватив его резцами под корень от напряжения…

Прошло не так и мало времени, прежде чем он смог собрать в прежнее состояние мозги, словно брызнувшие каплями в разные стороны от страшного удара.

Помог медальон, висевший на золотой цепочке. Достаточно было дрожащей рукой щелкнуть застежкой вакуумного костюма, нащупать на груди и развернуть ментальный рефлектор тыльной стороной, как магическое действие не заставило себя долго ждать.

Невидимые тончайшие иглы раз за разом пронзали голову насквозь, упираясь во внутреннюю сторону макушки.

Найл даже тихо застонал, когда колкий луч, оживляющий каждый угол рассудка, круговыми движениями очертил изнутри ободы глазниц, отчего за закрытыми веками на мгновение ярко полыхнули изумрудно-серебристые языки пламени.

В такие минуты он обычно видел собственное тело как бы изнутри. Не только зримо представлял себе равномерную пульсацию сердца, но и мог мысленным усилием вообразить себя капелькой крови, циркулирующей по всему организму, – тогда он струился по всем изгибам и даже ясно представлял себе внутренние поверхности артерий и вен.

Зеркальный диск свел в одно целое раздробленные фрагменты сознания и вскоре Найл ощутил себя самим собой. Воспоминания всей жизни внезапно исчезли из головы после удара, а потом снова оказались там, распределившись по нужным углам.

Теперь он способен был сосредоточиться, нагнетая знакомое ощущение единой силы.

Стоило напрячься, как онемелость в руках и ногах начала рассасываться, высвобождая тело от плеч до ступней.

Когда он собрался с силами и смог встать, то в темноте обнаружил, что находится на берегу небольшого озера, окруженного со всех сторон чернеющими стволами деревьев. Плотные тучи, обложившие ночное небо, наглухо закрывали луну, и без яркого фонаря Найлу оставалось скорее догадываться о том, куда попал и что его окружает.

Невероятное перемещение в прошлое изменило его ощущения, мгновенно включив весь опыт прожитой жизни. Одновременно он чувствовал себя Главой Совета Свободных и босоногим парнем, осторожно крадущимся по ночной каменистой пустыне.

Он вглядывался в плотный мрак, пытаясь понять, где находится, и был готов встретиться с любой опасностью, подстерегавшей его когда-либо в прошлом.

К тому же он оказался совсем без оружия: мало того, что под рукой не было жнеца, в случае опасности нельзя было даже ощериться примитивным копьем с острым кремниевым наконечником, не раз выручавшим в хайбадских краях.

В темноте силуэты высоких деревьев вокруг озера казались мясистыми бирюзовыми стволами гигантских кактусов. Из тени цереуса могли выскочить челюсти ненасытной саги, страшного сверчка огромной величины, бросавшегося на жертву даже с десяти метров и способного за целый день без труда проглотить всю семью, ютящуюся в пещере, от крохотных сестренок до иссушенного прожитыми годами деда Джомара. В юности Найл после заката солнца очень редко выходил из своего логовища, потому что каждый шаг за пределами укрытия означал смертельную угрозу. Голодные хищники в обманчивой тишине в поисках добычи рыскали по ночной пустыне, поджидали в зарослях, зарывались в песок.

И сейчас, бесшумно продвигаясь вперед, Найл был начеку и готовился к тому, что в любой момент из тумана может стремительно взмыть изогнутый хвост песчаного скорпиона. Если сразу не уклониться от укуса, сопротивляться было бы уже бессмысленно, яд этих тварей действовал почти мгновенно, парализуя волю, после чего невозможно было даже двинуть пальцем, и оставалось только безропотно ждать, когда скорпион с голодным шипением набросится на тебя, – впиваясь, вгрызаясь в тело, разрывая в клочья, чтобы нетерпеливо пропихнуть истекающие кровью куски в смрадную утробу.

Пока Найл осторожно продвигался вглубь небольшой рощи, то вздрагивая от треска сучьев под ногами, то принимая изогнутый корень за влажные клыки тарантула, между темными облаками обозначился просвет. Яркий свет полной луны, щедро пролившийся с небес, позволил сделать небольшие открытия.

Сливаясь со стволом дерева на краю зарослей, Найл зорким взглядом жителя пустыни уткнулся в темноту и обнаружил, что опушка пересечена тремя узкими полукруглыми дорожками, усыпанными чем-то вроде гравия и разбегавшимися в разные стороны.

Да и сама поляна оказалась обширным газоном, даже в темноте было заметно, что сочная трава вокруг идеально круглых цветочных клумб подстрижена так ровно, словно над ней работал опытный парикмахер с острыми ножницами. Значит, сообразил Найл, его выбросило не в дикую местность, где-то поблизости должны встретиться люди.

Ментальный рефлектор помог собрать мысли в узкий пучок, направленный в мрачный туман.

Мысленный щуп продвигался вперед, раскидываясь в разные стороны невидимой пульсирующей сетью, но не мог обнаружить даже слабых признаков живого существа. Сознание встречало лишь сонные отклики растений, отдыхавших в ожидании восхода солнца.

Все равно, открытое пространство еще со времен юности всегда рождало чувство незащищенности, поэтому он с трудом подавил в себе желание продвигаться дальше ползком.

Подходящей защитой стали заросли густого декоративного кустарника, обрамлявшего каждую дорожку с обеих сторон. Пригнувшись и по-прежнему ступая легко и бесшумно, он пошел вдоль аккуратной сплошной полосы, устремлявшейся в густую мглу.

Вскоре однообразная картина изменилась, и из тумана проступили очертания человеческой фигуры, замершей на возвышении. Найл приблизился и понял, что перед ним мраморная статуя, вознесенная на парапет примерно метровой высоты.

Скульптура, выполненная в рост человека, явно относилась к классическому стилю, возможно изображая какого-нибудь древнеримского императора, триумфальным жестом встречавшего победившие центурии.

Мраморную голову мужчины с царственным профилем украшал лавровый венок, а складки патрицианской тоги величественно вздыбились, напоминая канелированные колонны храма Юпитера.

Примерно через двадцать шагов слабо угадывался другой неподвижно стоящий силуэт, за ним еще, и еще, – во мглу уходила целая вереница фигур, вытянутых в одну линию на массивной балюстраде.