Сводный монстр (СИ) - Ветрова Роза

Парнишка достал из рюкзака, что лежал у его ног, пузатый термос и, открутив крышку, налил что-то горячее. Протянул мне.

— Глинтвейн, угощайся, — добродушно предложил Даня, и я благодарно приняла напиток. Соревнования еще не начались, а я уже замерзла сидеть ровно на месте, почти не двигаясь.

Вскоре на трибуне появился ведущий, и все началось. Он оглашал имена участников, добавляя в описание каждого уже имеющиеся титулы и победы. Ну или ничего.

Когда выступил первый фристайлер, у меня захватило дыхание. Он так высоко взлетал на трамплинах, лихо крутился, выделывал невероятные финты. Мне, как неискушенному зрителю, это казалось великолепным выступлением. И настолько опасным. Один неверный шаг — и тут же шею себе можно свернуть в три счета. Переживала потом за каждого участника, так мне было страшно.

— Офигеть, — присвистнула я, после первого выступившего, поделившись с Даней своими эмоциями. — Это невероятно!

Впрочем Даня выглядел не особо впечатленным.

— Сойдет. Я даже имя его впервые слышу. Вот увидишь, найдется масса людей, которые обойдут его в два счета. Но первым всегда трудно выступать.

— Хочешь сказать, будет еще лучше? — пораженно улыбаюсь. Мне здесь определенно нравится, чувствую общую энергию, небольшое волнение.

— Ну конечно, — хлопает по плечу. — Еще не выступали Борковский, Деккер, Фишер… Куго, в конце концов, и Уилсон. Тут море талантов.

Услышав фамилию брата в череде незнакомых фамилий, тихо сжала зубы, но все-таки задала вопрос.

— Деккер выиграл в прошлом сезоне?

— Ага, а говоришь не сечешь, — Даня выглядел удивленным. — Деккер забирает золото уже который год. Думаю, и в этот раз заберет. Он — машина. Его уровень, это мечта каждого участника. Фишер и он друзья, но уверен, Фишер его тихо ненавидит. Деккер особо далеко не ездит, что странно. Только это Фишера и спасает. Берет золото в других странах Европы, но в Австрии и Германии, пока будет Деккер, ему ничего не светит.

Я с интересом слушаю. Затем меня осеняет догадка.

— А Фишера не Эрвином случаем зовут?

— Он самый. Они тут все вместе крутятся. Знаешь их?

— Встречала пару раз в отеле, — нехотя ответила я, сворачивая разговор. Слушать дифирамбы Максу и его дружку не хотелось.

Даня подлил нам обоим глинтвейна и вдруг наклонился ко мне.

— Кстати, ты знаешь ту девицу, что сидит три ряда впереди то нас, справа? Она от тебя глаз не отрывает, вся извертелась, — шепотом спрашивает паренек, и я послушно отыскиваю эту девушку.

В поле зрения попадает ярко-красный комбинезон, и я тут же встречаюсь взглядом с Паулой. Раздраженно закатив глаза, отворачиваюсь от скривившегося лица. Я совсем про нее забыла, и в отеле ее не видно. Когда полезла в комнату Макса, совсем не думала о ней. По всей видимости, она где-то шаталась. Ах, если бы она только была в его комнате. Она бы вышвырнула меня оттуда, и на этом бы все закончилось…

Прикрываю глаза, пытаясь не вспоминать ужасную ночь, его непоколебимое лицо и сильные руки, что крепко держали мои бедра, когда он брал меня силой. Проклятый мерзавец, гори ты синим пламенем.

Я знаю, что ты готова сама мне отдаться, и течь, стонать и изгибаться. Но я хочу чтобы тебе было больно, дрянь, чтобы у тебя там все горело, и болело, и кровоточило. Горело как в аду, точно так же, как в моей голове! Каждый день сжигая заживо.

Теперь я снова его ненавижу. Действительно ненавижу, не придумывая ничего в голове. Он прав, теперь есть за что ненавидеть. Но от этого ни черта не легче, а в стократ хуже. Ощущение, будто я сама совершила ошибку, обвиняя его в том, что произошло в детстве. Да он был отчасти виноват, но… Я тогда умышленно соврала, сказала что он ПЫТАЛСЯ меня изнасиловать.

Ведь когда я очнулась в больнице, после проведенных операций, и мне сказали, что один глаз застыл навсегда, я почувствовала это. Разъедающую до костей ненависть, кипящую злобу, что поднималась с самых затаенных недр моей души. Я не хотела анализировать, оправдывать, искать причины. Я хотела найти виноватого. Хотела, чтобы он получил по заслугам.

— Вера, так он насиловал или нет? Это очень важно, малышка. Я понимаю, тебе тяжело, но мы должны выяснить это сейчас. — Юрген сжимает мои руки, пока я лежу на больничной койке. Рядом плачет мать.

— Я… Мне трудно говорить об этом… — Да, мне трудно сказать «нет», ведь это будет значить для него полное оправдание. Но и сказать «да», я тоже не могла. Просто не могла, не смотря ни на что. И тогда я нашла другой выход. Я соврала, но уговаривала себя, что была близка к правде. — Он почти изнасиловал. Он раздел меня, заставил все снять, угрожал осколком…

— О, детка, — всхлип матери, яростный блеск глаз Юргена.

— И? Он сделал это или нет?

Долгая тишина. Кажется прошла вечность. Прежде чем я снова пошевелила языком.

— Нет, но он уложил меня на кровать, сказал что сделает, — на удивление ложь давалась легко, я и сама начинала верить в то, что говорила. В то, что он хотел меня изнасиловать. — Потом он порезал меня, я закричала… А дальше ты пришла, мам. К этому моменту он отпустил меня из кровати, и я оделась.

— Подонок, малолетний ублюдок, — словно не веря прошептал Юрген. — Это просто… Боже… Прости, Вера… Прости, малышка.

Он обнял меня, успокаивая. Я вдруг ощутила на своих щеках слезы. В голове копошится крохотный червячок, тихо шепчет «он не хотел», «все совсем не так», «это неправда». Но мир, видимый ровно пополам, и даже хуже из-за упавшего зрения, заполонило черным. Ненависть и злость, и обида. Которые утихли с годами, припорошились пылью. Годами позже мне даже казалось что я простила его.

Но в тот миг мне хотелось, чтобы он тоже страдал. В конце концов если бы не он, меня бы здесь не было. Так какая разница как все было на самом деле, если итог один?

Когда я вернулась из больницы в тот дом, Макса уже не было. Его отправили куда-то к дальним родственникам в Австрию. Но и наша жизнь не задалась в Мюнхене, и мы все вместе переехали в Россию, изредка навещая тот дом. Сначала хотели срезать эти качели, но затем, в спешке из-за переезда, махнули рукой.

В России я пропустила почти год из-за операций и долгого восстановления. Вернулась в обычную школу, переживая, что буду объектом насмешек. Но меня особо не трогали, может потому что я была старше всех в классе, может по другой причине… Не знаю. Вскоре я научилась скрывать эмоции, прятать лицо за волосами. И в целом мне жилось вполне комфортно. В институте я даже стала встречаться с парнем, ощущала себя самой обыкновенной девчонкой. Влюбилась во Влада, как ненормальная.

— Эй, ты че? — внезапный толчок в бок заставил вернуться с небес на землю.

— Я… Э-ээ… — Я растерянно посмотрела на снежный холм. Пропустила троих участников.

— Капец, тебя унесло подруга. Шольца твоего объявили, передумала болеть? — усмехнулся Даня.

— Нет, я задумалась, — смущенно ответила я и посмотрела в сторону участника.

Во всей экипировке, маске и шлеме его было не узнать, но походка позволила признать в нем Томаса. Мысленно пожелала ему удачи и приготовилась смотреть. Как по мне, выступил парень очень хорошо, может совсем немного нервничал, потому что прыжок с последнего высокого трамплина вышел слегка смазанным, дерганным. Он кое-как приземлился, проехал сотню метров и остановился.

Я хлопала ему с остальными болельщиками, которые поддерживали всех участников, и ждала оглашения результатов, уже зная, что высоких баллов ему не видать. И как бы я не желала ему победы, я понимала, что выступление Томаса далеко от идеала.

Вскоре я увидела и выступление Эрвина Фишера, и даже Уве Шмидта, который тоже оказался тут. Эрвин собрал самые высокие баллы, на что Даня коротко прокомментировал:

— Деккер его уделает.

Катание Макса меня уже порядком заинтриговало, мне просто хотелось посмотреть на его исполнение. Потому что Эрвин необыкновенно поразил, и даже не верилось, что есть кто-то, кто может лучше. Он высоко прыгал, кувыркался, делал какие-то невообразимые трюки, а в конце приземлился и манерно обдал стоящих болельщиков, которым не хватило места на трибуне, россыпью снега при резком торможении.