Покахонтас - Сюзан Доннел

— Я могу побыть с тобой?

Ее нервы отозвались на звук его голоса. Он был неотразим, но она не поняла, понравился он ей или нет. Одним быстрым движением он сел рядом с ней. Покахонтас ощутила неловкость, ее тело отзывалось на его присутствие без участия разума.

Она попыталась думать трезво. Земли чикахомини находились под управлением Паухэтана, но их вождь был всегда до некоторой степени независим. Это не беспокоило великого вождя, но и не радовало. Иногда он говорил о том, что нужно попытаться соединить два племени путем браков. Не окажется ли это ее брак?

Раковины и барабаны отбивали ритмичную мелодию. Этот танец воинов и их женщин не имел ничего общего с вежливым приветствием тассентассам. Кокум протянул руку, и Покахонтас приняла ее, чувствуя дрожь во всем теле. Ритм захватил их обоих. Танец выражал свободное влечение и отклик плоти. Ритм и слова сочинялись для того, чтобы воспламенить и распалить страсть. Тела танцующих двигались как одно, глаза искали, соприкосновений рук было достаточно, чтобы сердце Покахонтас забилось в горле.

Покахонтас исполняла этот танец много раз. Ей нравилось увертываться от ищущих рук мужчин, как, например, от Памоуика. И при этом она всегда смеялась. Но на этот раз она двигалась в полубессознательном состоянии, и единственно настоящими были глаза мужчины напротив нее. Кокум ей не понравился, пока нет, но когда она чувствовала, как его взгляд пробегает по ее телу, она отвечала ему невольно таким же горячим взглядом. Она осознавала, что он уже считает ее своей, но несмотря на огонь, зажегшийся в ее теле, она не хотела пока еще принадлежать Кокуму. И в то же время она испытывала незнакомое ощущение. Она чуть не споткнулась, когда его рука тронула ее грудь. Внизу живота разлилось приятное тепло.

Ее чувства были почти непреодолимы. Но она знала, что не поступит как все и не станет уединяться с ним в лесу. Она раньше думала, что превращение в женщину освободит ее, сделает более самостоятельной. Но эта лихорадка нарастающей чувственности, которая заставляет терять самообладание, видно, будет новым бременем. О, Ахонэ, почему все так сложно? Она пропустила шаг, но удержалась на ногах. «Я уже никогда не буду свободна от своего тела, — подумала она. — Всегда будет мужчина и то, что мы будем делать вместе».

Она подумала о своих сестрах. Как жаль, что ни одной из них нет сейчас рядом, ей не с кем поговорить, не у кого узнать, как совладать со слабостью, временами охватывающей ее. Люди Починса добры к ней, но они всего лишь ее знакомые.

Танец закончился, и она отвернулась.

Покахонтас не желала думать о Кокуме. Внезапно ей расхотелось становиться женщиной. По крайней мере, не сейчас. Она не хочет ложиться с Кокумом, становиться его женой. Когда он подошел ближе, жар, исходивший от его тела, заставил ее затаить дыхание. Она отодвинулась, не грубо, но решительно, и покачала головой, показывая, что расположена к нему дружески, но не ляжет с ним даже ради того, чтобы доставить удовольствие Починсу и своему отцу.

Покахонтас откинулась к стене женского дома. Она говорила целый час, тихим голосом, чтобы слышала только Наха. Она удивилась, что рассказывала так свободно. Но в отсутствие сестер каким облегчением было поведать свою историю восхищенной и сочувствующей женщине, которая, не в пример другим, действительно могла ее понять. Покахонтас благоразумно опустила вопросы политики в отношениях между Паухэтаном и Починсом.

Скука женского дома одолевала Покахонтас. Большинство женщин пережидали свои дни, радуясь этому естественному перерыву в повседневных хлопотах. У них появлялась возможность посидеть и посплетничать. Они знали, что никто их не побеспокоит: их дух считался временно нечистым.

Сейчас они болтали о тассентассах. Женщины, которые не видели их, с жадностью расспрашивали тех, кому посчастливилось поглядеть на них. Их разбирало любопытство, но они боялись этих врагов, как и Покахонтас, и ни одной из них не пришло бы в голову в одиночку пойти посмотреть на огромные каноэ. Они обсуждали уродливый вид тассентассов, ужасный запах, грубые манеры.

Разговаривали и о замужестве Покахонтас.

— Может, ты выйдешь за тассентасса, — сказала одна из самых остроумных кекоутанок, и все засмеялись. Совершенно немыслимое предположение.

Кто-то сказал, что она, возможно, станет женой Кокума. Другая прибавила, что Кокум весьма симпатичный, а его отец обладает властью, которую сын может унаследовать, если он такой хороший воин, как они слышали. Две самые молоденькие подробно рассказали ей, какое несравненное наслаждение он им доставил. Будь она в Веровокомоко, Покахонтас просто ушла бы, как только женщины начали сплетничать, но в женском доме некуда было деться. В любом случае, ей было интересно. И она много думала о Кокуме.

Глава 6

Джеймстаун, май 1607 года

— Джеймстаун. — Он дал звукам на мгновение повиснуть в воздухе. — Назван в честь короля Якова.

Низина, песчаная почва, но три корабля смогли бросить якорь в нескольких футах от берега. Джон Смит обвел взглядом раскинувшиеся до самого леса луга. Потом он разочарованно посмотрел на землю: она оказалась даже более сырой, чем он боялся. В последний раз он видел такую почву в болотистых местах Анатолии. Люди там заболевали и мерли, как мухи, едва приходила жара.

Понадобилось две недели тщательных поисков, пока нашли место, понравившееся и Уингфилду, и Ньюпорту. Капитаны и их команды бросали лот, обходили луга, пробовали воду. Но сверх меры уставшие люди стали угрюмыми и раздражительными. Они отчаянно хотели остаться на суше.

Однако было совершенно необходимо найти достаточно глубокий залив или реку, чтобы корабли могли встать на якорь близко от берега и в случае атаки прикрыть людей. Сразу у берега должна была быть большая глубина. Наконец в один из дней, когда подул порывистый, соленый ветер с моря, капитаны нашли место, полуостровом выступавшее в реку, в нескольких милях от огромного залива. Местность было низинной, холмистой и обширной, здесь росли высокие, но не очень толстые деревья, местами спускавшиеся прямо к воде. Береговой выступ занимал господствующую по отношению к заливу позицию, а устье реки было широким. Смит прикинул, что расстояние до противоположного берега превышало милю.

Сам Джон Смит насчитал несколько мест, по его мнению, более подходящих, но с ним никто не посоветовался, хотя он являлся членом руководящего совета. Его освободили всего два дня назад, и он все еще находился под подозрением.

На исходе тяжелого трудового дня Смит сел на недавно поваленное дерево. Он смотрел на восемьдесят с лишним человек, находившихся поблизости. Только половина из них работала. Акционеры-джентльмены прогуливались, как и каждый день, дышали воздухом, беседовали о политике и писали письма. Смит с презрением наблюдал за ними. В то же время Смит заметил, что рабочие нагрузили корабли породами ценных деревьев и образцами почв даже раньше, чем построили себе какое-то жилье. Они не были даже акционерами, а подписали договор, по которому плату получали за год. Если бы он только мог донести до сознания этих праздных людей, что работать на новой земле не унизительно, а необходимо, даже жизненно необходимо...