Обладание - Мэдлин Хантер

На нее обрушился водопад смятенных чувств. Смутная благодарность за то, что он проявил сдержанность, и болезненное разочарование оттого, что он не пошел дальше. Колючее негодование из-за того, что единственный раз, когда она этого хотела, он ее отверг.

Мойра бросила взгляд на озеро, и в ее затуманенное сознание ворвалась реальность. Она наконец поняла, насколько они открыты любому постороннему взгляду.

Аддис протянул ей руку, и она подняла на него взгляд. Неожиданно Мойра представила, как они выглядят со стороны — полуголая крепостная женщина, лежащая у ног лорда. Судя по всему, и он тоже видит все именно так. В голове эхом зазвучали последние слова Аддиса и истинный смысл, крывшийся за ними. Ее оглушило осознание того, что она совершила ужасную и непоправимую ошибку.

Уклоняясь от отголосков страсти, она нашла в себе силы, чтобы вернуться к здравому рассудку. Не сейчас? Никогда! Она поправила лиф платья, поднялась с земли и в смятении отвернулась от Аддиса.

— У тебя есть другая одежда? — спросил он.

— Там, на берегу… где я стояла.

Он ушел и вернулся с одеждой в руках. Затем вошел в воду, а она шмыгнула под деревья, чтобы переодеться, прислушиваясь по ходу к звукам плещущейся воды. Она надела голубое платье и подумала, что в будущем, несмотря на жару, нужно будет надеть сорочку. Закрепив на голове покрывало, она набросила полотняную накидку, прикрывая шею и плечи, хотя подобное убранство в дороге наверняка будет доставлять неудобство.

Запакованная в одежду с головы до ног, Мойра легко зашагала вдоль берега озера и присоединилась к Аддису у повозки. У него в волосах и на загорелой груди искрились капельки воды, мокрая одежда облепила сильные ноги. В темных глазах проглядывала напряженность, которая с самого начала вызывала ее беспокойство. Теперь ей стало ясно, в чем причина. Как она могла не понимать этого раньше?

Он играет не по правилам. Почему он не приставал к ней, не распускал руки, как другие мужчины, чтобы все сразу стало на свои места? Почему он не мог остаться чужим для нее человеком, а не тем, кто, по старой памяти, просто не мог воспринимать ее как одну из многих? Наверное, ей все-таки следовало настоять на своем и вернуться с попутной повозкой, а не оставаться с ним. Теперь же они вместе следовали в Лондон, и произошедшее будет стоять между ними постоянно, создавая Бог знает какие проблемы. Возможно, по его убеждению, она должна стать его любовницей, и время от времени у него возникает впечатление, что такое положение ее устраивает. Очень неловкое положение, очень сложное и, не исключено, весьма опасное.

Мойра начала подниматься по склону холма. За спиной раздавался скрип колес повозки. Опасность, подумала она, исходит не только от него, но и от нее самой. Там, позади, держа в руке вожжи, шагает воплощение ее детских мечтаний. Рядом, совсем рядом идет обещание страсти и тепла — красивое, статное, скользкое после купания, блестящее под солнцем. В голове зашевелилась предательская мыслишка о том, что, возможно, все это стоит того, чтобы примириться со стыдом и унижением. Мойра ужаснулась собственному безумию.

Святые угодники, что же она натворила? С тяжким внутренним стоном она осознала однозначный ответ. Она поставила под угрозу все — свой шанс нормально жить в будущем, планы выйти замуж и обзавестись семьей, право на уважение, даже уважение к самой себе, — и все ради нетерпеливого желания и жажды поцелуя.

— Я немного пройдусь, — бросила она через плечо, когда они выбрались на дорогу. Повозка двигалась следом. Оглянувшись, Мойра увидела, что Аддис сидит на повозке. Некоторое время спустя она оглянулась еще раз и заметила, что он набросил тунику, что в некоторой степени помогло, но солнечные блики так соблазнительно играли у него на лице, а это уже было совсем ни к чему. При таком освещении он, загорелый и сильный, казалось, весь состоял из граней, углов и плоскостей, и в самой глубокой тени скрывались следившие за ней глаза.

Ничего, кроме одних только неприятностей. Она грустно вздохнула. В последние несколько дней ее душа напоминала чашу, до краев наполненную эмоциями, и вот часть содержимого все-таки выплеснулось через край, а как справиться с этим, Мойра не представляла.

Она шла пешком, наверное с час, когда повозка догнала ее, и на своем плече она почувствовала теплое дыхание осла.

— Забирайся сюда, — сказал Аддис. — Из-за тебя мы движемся слишком медленно.

Она промолчала и продолжала идти. Скрип колес стих. Через мгновение ее подхватили мускулистые руки и оторвали от земли. Он пронес ее мимо осла, усадил на охапку травы, затем вспрыгнул на повозку сам и взялся за вожжи.

— Не будь ребенком. Я тебя не съем.

Взгромоздившись на повозку как можно дальше от него, она поправила платье так, чтобы вздутые, бесформенные складки скрывали ее фигуру. Аддис со смешанным чувством досады и снисходительности наблюдал за ее маневрами. Неужели она действительно считает, что одежда имеет какое-то значение? Стоит только взглянуть на нее, и услужливая память тут же восстанавливает увиденный совсем недавно образ пылающей страсти, сменяющий недовольное выражение ее лица. Ему не составляло ни малейшего труда мысленно сорвать с нее это голубое платье и обнажить соблазнительное тело и жаждущую ласки грудь. Строгая и неподвижная поза не могла заставить его забыть гибкие линии ее стана, охваченные дрожью удовольствия. Плотно сжатые губы лишь сильнее напоминали о сладости и жаре поцелуя.

Удивительное наслаждение поцелуя. Он уже позабыл, когда в последний раз получал удовольствие, целуя женщину. С тех пор прошла целая вечность. Наверное, только в юности. С Эвфемией они почти не целовались, не говоря уже о проститутках, с которыми доводилось иметь дело до нее. Поцелуи — это нечто из того периода жизни, когда он был всего лишь оруженосцем; небольшие вехи на пути к цели, которой он часто не достигал со служанками и деревенскими девушками, заменявшими благочестивую Клер. Не будь они у всех на виду, он был бы готов часами напролет лежать рядом с Мойрой, покрывая поцелуями ее губы и тело.

Она явно сожалела о случившемся между ними. Если бы он намекнул ей, что все понял, она, наверное, дошагала бы пешком до самого Лондона. Ее раздражение свидетельствовало о том, что он дал ей основания для сожаления. А нужно было вести себя по-другому. Там, в пыли рядом с озером, он заявил о своих правах на нее, вместо того чтобы подумать, насколько унизительным окажется для нее поспешное совокупление на виду у проезжающих по дороге путников, случись такие. По большому счету, она крепостная, его крепостная; он же отступил, как будто перед ним была недотрога-девственница из благородных дам, которая не может обойтись без пуховых матрасов и вельветового полога над ложем. Судя по ее виду, вновь пробудить в ней желание будет непростой задачей.