Жизнь прекрасна, братец мой - Назым Хикмет

— Сворачивай налево.

Они оказались на тесной площадке, зарешеченной с четырех сторон, справа и слева, сверху и снизу обмотанной каким-то трубами, трубочками и спутанными электрическими проводами. Измаил, свернув налево, начал опять подниматься по трапу. «Ведут на допрос. Но зачем? О чем будут спрашивать? Что им надо от меня?»

Они вышли на палубу — в ночь, на прохладу.

— Иди вперед. Не оборачивайся.

Впереди у Измаила — никого, кроме звездной ночи. На палубе безмолвие. Шум двигателей забивает ропот волн. В темноте — безбрежное море без конца и без края, и только белеют гребешки. Корабль «Эркин» медленно плывет по волнам. «А ведь никто не знает, что я здесь, — вдруг пришло в голову Измаилу. — Но ведь когда меня забирали из тюрьмы, подписывали же какие-то бумаги. И куда же мы теперь направляемся? Страшно ли мне? Еще нет…»

— Иди и не оборачивайся.

Уже и идти-то некуда. Через пару шагов будет борт.

— Стой!

Он остановился. Услышал за спиной щелканье затворов. Внезапно ему вспомнился Мустафа Субхи и его товарищи. «Значит, мне выстрелят в спину и бросят в море. Но почему? Если эти мерзавцы решили от меня избавиться, то можно было сделать это гораздо проще. И почему они решили избавиться именно от меня?» Мысли пронеслись у него в голове беспорядочным роем. «Нужно повернуться и броситься на них». Он обернулся. Увидел в темноте белую форму офицера и стволы двух винтовок со штыками, нацеленные на него. И в тот же миг рядом с первым офицером возник второй. Что-то прошептал тому на ухо. Первый офицер приказал Измаилу:

— Повернись, шагай!

Они спустились по тому же трапу. Измаил вновь вступил в темноту трюма. Разделся. Лег на канатах. «Фокусы мне показывают. Но зачем же они привезли меня сюда?»

Той ночью Измаилу приснился сон. Они с Нериман на галеоне, в кормовой надстройке. Галеон мчится на всех парусах. Парусов так много и они так надуты, что, кажется, галеон сейчас взлетит. Штурвал — даже не штурвал, а огромный ворот — крутит Хайр ад-Дин Барбаросса.[42] Борода у Барбароссы — ярко-рыжая. Нериман спрашивает у Барбароссы:

— Почему у вас такая рыжая борода?

— Вместо того чтобы смотреть на мою бороду, — отвечает Барбаросса, — взгляни лучше на бороду своего мужа.

У Измаила до пупа тянется огромная зеленая борода. Внезапно они с Нериман оказываются посреди некошеного зеленого луга где-то у Босфора — где именно, Измаил понять не может. Они лежат на спине и смотрят на большие белые облака. Протянув руку, он словно невзначай касается груди Нериман.

— Что ты делаешь? — спрашивает Нериман.

— Разве я тебе не муж?

— Мы же еще не поженились!

— Почему не поженились?

— Потому что мое свадебное платье не готово.

— Ну а когда будет готово?

— Завтра.

Хайр ад-Дин Барбаросса говорит:

— Мы направляемся в Одессу. Если ветер не стихнет.

Нериман говорит:

— Я в Одессу не поеду.

Измаил говорит:

— Я познакомлю тебя с Крупской.

— Крупская разве не умерла?

— С чего бы ей умирать? — спрашивает Измаил.

Но он понимает, что не может узнать, умерла Крупская или нет.

Ахмед с Осман-беем, а еще — Юсуф, но лица Юсуфа Измаил не видит. Они в комнатке над конюшней постоялого двора «Погонщик». Им слышно, как звенят колокольчики и подвески на сбруе мулов; они проводят заседание суда. Ахмед говорит Измаилу:

— Сегодня ночью ты, Измаил, будь прокурором вместо меня.

Измаил просит пять лет тюремного заключения для офицера в белой форме, который светил ему в глаза электрическим фонарем. Нериман говорит:

— Ты безжалостный.

— Какая может быть жалость? — кричит Измаил.

Нериман плачет. Измаил обнимает Нериман.

Они целуются. Офицер в белой форме с электрическим фонарем кричит:

— Довольно! Огонь!

Пули входят в спину Измаилу и выскакивают из его груди и с треском сыплются перед ним на палубу. Измаил, подскочив на месте, проснулся.

Еще две ночи водили Измаила по палубе корабля «Эркин». А затем привели в офицерскую кают-компанию, к военному прокурору. Во время обысков в шкафах матросов и унтер-офицеров были найдены книги одного поэта-коммуниста. Эти книги свободно продавались в магазинах. Одну из книг нашли у унтера Ферхата. Ферхат сказал: «Книга не моя, мне ее в шкаф кто-то подложил». Его поприжали. Тогда он сказал: «Знаю одного коммуниста по имени Измаил». Все это Измаил узнал из обвинительного заключения. Ему не в чем было признаваться прокурору, да и тот явно не проявлял интереса к его показаниям. Смуглый, низкорослый человечек. Увлекается радиотехникой. Ремонтирует радиоприемники. Он узнал, что Измаил перед последним своим арестом работал в радиомастерской, поэтому они говорят, главным образом, о радио. Их общие интересы создали некоторое подобие близости между ними. Прокурор приказал, чтобы Измаила перевели из трюма в каюту одного из унтеров. Однажды Измаил спросил:

— Шериф-бей, зачем меня в первые дни, как я попал сюда, по ночам водили по палубе? Хотели сделать вид, что застрелят меня в спину и бросят в море?

— Начальник штаба флота вычитал в какой-то немецкой книге про психологический нажим. А ты не поддался. Когда я приехал и узнал об этом, сказал, чтобы подобные прогулки прекратили, сказал, что у нас нет в этом необходимости.

Суд проходил на корабле, в главной кают-компании. В тот день, когда должен был зачитываться приговор, между обвиняемыми и членами суда поставили три ряда стульев — надо думать, для того, чтобы обвиняемые не набросились на судей. Шериф-бея Измаил видел в последний раз за неделю до начала заседаний. Опять говорили о ремонте приемников. А затем Шериф-бей, ковыряя карандашом в своих белоснежных зубах, сказал:

— Измаил, мы оба в своем деле тертые калачи. Ты уже заметил, сколько я раз тебя спросил, организовал ли ты ячейку с Ферхатом. И я давно убедился, что не организовал. Но дело не в этом. Нам предстоит вступить в войну на стороне немцев. Нам предстоит отобрать у англичан Мосул, у русских — Батум, у французов — Алеппо. Понимаешь? Требуется чистка, и, начав с вас, мы закончим теми, кто настроен проанглийски. Увидишь, ты еще встретишься в тюрьме с Исмет-пашой.[43] (Измаил так и не встретил в тюрьме Исмет-пашу. Турция не вступила в войну на стороне немцев. Начальник штаба флота был отправлен в отставку по требованию англичан за слитком явную связь с немцами. С Шериф-беем ничего не случилось.)

К старому сроку наказания Измаилу добавили новый. Вместе с ним осудили еще трех матросов и пятерых унтер-офицеров. Выяснилось, что книгу в шкафчик Ферхату подложил старшина Али, с которым Ферхат враждовал из-за одной бабы. Но оправдать Ферхата значило бы оправдать Измаила. А оправдание Измаила показало бы беспочвенность подозрений о «коммунистическом заговоре на флоте».

Измаила отправили в тюрьму, находившуюся в Центральной Анатолии. Тюрьма окружена высокими стенами, оставшимися, как говорят, со времен генуэзцев. В Центральной Анатолии про любое старинное здание либо развалины какого-нибудь древнего памятника всегда говорят, что «это от генуэзцев». Камни стен, огромные, нагромождены друг на друга без какой бы то ни было извести. Стены широченные. По ним прохаживаются два жандарма с винтовкам. Маленькие вакуфные[44] мастерские на первом этаже тюрьмы сдаются в аренду заключенным. Один портной, один лудильщик, два столяра, четверо сапожников, один зеркальщик. Камеры на верхнем этаже за балкончиком без перил, который тянется вдоль всего здания. Кроме того, имеются канцелярия, комната главного надзирателя, две одиночки и карцер. Во дворе — чешма да крохотное деревцо. Кто знает, что это за дерево? Измаила посадили в третью камеру. Спустя месяц приехала Нериман. «Найду себе здесь место учительницы, — сказала она. — Уверена, что найду». Женитьбу они отложили до назначения Нериман. «Это, братец мой, тактика, знаешь ведь, кого мы собираемся провести; если в министерстве узнают, что ты — моя жена, никто тебя сюда не назначит». Нериман уехала. Измаил старался не думать: «Вот уже несколько лет я связываю девушку; сколько лет еще ей ждать меня; брось ты ее; пусть уходит, пусть ищет счастье в другом месте». Не успела она получить назначение и вернуться, он разузнал у начальника тюрьмы, как они могут оформить брак. А когда вернулась, было сделано оглашение и найден адвокат, который стал также их доверенным, они поженились в муниципальной канцелярии по регистрации браков. Поднялись в полумраке по деревянной шатающейся лестнице. Нериман была в сером костюме, с Измаила сняли наручники перед чиновником канцелярии. Чиновник усталым голосом, но очень искренне пожелал им «долгих счастливых лет совместной жизни». Поздравил. Свидетелями стали главный надзиратель да привратник канцелярии.