Анж Питу - Александр Дюма

Грозное войско ринулось в глубину улицы, неся с собой ужас и смерть! На тротуаре остались лежать только трупы. Живые убегали по прилегающим улицам. Окна затворились. Восторженные крики и гневные возгласы сменились скорбной тишиной.

Бийо, по-прежнему удерживаемый осторожным Питу, выждал немного; затем, поняв, что опасность удаляется вместе с шумом, он встал на колено, меж тем как Питу, подобно зайцу в норе, поднял не голову, но ухо.

– Я вижу, господин Бийо, – сказал Питу, – вы были правы: мы прибыли как раз вовремя.

– Давай-ка помоги мне.

– А что нужно сделать? Убежать отсюда?

– Нет; юный щеголь убит, но бедняга савояр, я думаю, просто лишился чувств. Помоги мне взвалить его на спину, мы не можем бросить его здесь на растерзание этим чертовым немцам.

Слова Бийо задели Питу за живое. Не говоря ни слова, он выполнил приказание. Приподняв окровавленное бесчувственное тело савояра, он взвалил его, словно куль, на плечи могучего фермера, который, решив, что улица Сент-Оноре свободна, двинулся вместе с Питу к Пале-Роялю.

Глава 11.

НОЧЬ С 12 НА 1.3 ИЮЛЯ

Улица показалась Бийо и Питу безлюдной оттого, что драгуны, бросившись в погоню за убегающей толпой, поскакали в направлении рынка Сент-Оноре и рассеялись по улицам Людовика Великого и Гайона, но чем ближе подходил фермер к Пале-Роялю, безотчетно твердя вполголоса слово: «Месть!», тем больше людей возникало на углах улиц и переулков, на порогах домов; поначалу молчаливые и растерянные, они оглядывались вокруг и, убедившись в отсутствии драгунов, присоединялись к траурному шествию, повторяя сперва вполголоса, а затем в полный голос то же самое слово: «Месть!»

Питу шел вслед за фермером с колпаком савояра в руке.

Когда страшная траурная процессия достигла площади Пале-Рояля, хмельной от гнева народ уже держал там совет и просил у французских солдат защиты от чужеземцев.

– Что это за люди в мундирах? – спросил Бийо, указывая на солдат, которые перегораживали площадь Пале-Рояля, растянувшись цепью от главных ворот дворца до Шартрской улицы.

– Это французские гвардейцы! – крикнули несколько голосов.

– Как же так? – сказал Бийо, подходя к гвардейцам поближе и показывая им тело савояра, который к этому времени уже испустил дух. – Как же так? Вы, французы, позволяете немцам убивать нас!

Гвардейцы невольно подались назад.

– Он мертв! – прошептали несколько голосов.

– Да, он мертв! Он убит, и не он один.

– Кто же его убил?

– Драгуны Королевского немецкого полка. Вы разве не слыхали криков, стрельбы, топота копыт?

– Слыхали, слыхали! – ответили разом две или три сотни голосов. – На Вандомокой площади расправлялись с народом.

– Да ведь вы-то тоже народ, тысяча чертей! – воскликнул Бийо, обращаясь к солдатам. – Разве не подлость с вашей стороны – позволять немцам убивать ваших братьев?!

– Подлость? – послышался в ответ угрожающий шепот.

– Да.., подлость! Я это сказал и своих слов обратно не возьму. Или, может быть, вы хотите убить меня, чтобы доказать, что вы не подлецы?

С этими словами Бийо сделал несколько шагов к тому месту, откуда раздались угрозы.

– Ладно-ладно!.. Хватит… – сказал один из солдат. – Вы, друг мой, храбрый малый, но вы буржуа и можете делать, что хотите, а военные – солдаты, они выполняют приказ.

– Выходит, – закричал Бийо, – если вам дадут приказ стрелять в нас, безоружных людей, вы будете стрелять – вы, наследники тех, кто при Фонтенуа позволили англичанам первыми открыть огонь?!

– За себя ручаюсь: я стрелять не стану, – сказал кто-то из гвардейцев.

– И я! И я тоже! – повторила вслед за ним сотня голосов.

– В таком случае позаботьтесь о том, чтобы и другие в нас не стреляли, – сказал Бийо. – Если вы позволите немцам убивать нас – это будет все равно как если бы вы убивали нас сами.

– Драгуны! Драгуны! – закричали сразу несколько голосов.

Толпа, теснимая преследователями, выплеснулась с улицы Ришелье на площадь, а издалека донесся топот копыт тяжелой кавалерии, с каждой минутой слышавшийся все более отчетливо.

– К оружию! К оружию! – кричали беглецы.

– Тысяча чертей! – воскликнул Бийо, сбрасывая наземь тело савояра, которое до этой минуты все еще держал на своих плечах. – Если вы сами не способны пустить в ход ружья, отдайте их нам.

– Если на то пошло, мы, черт подери, пустим их в ход сами! – сказал солдат, к которому обратился Бийо, и отобрал у фермера ружье, за которое тот уже ухватился. – Живо, живо! Заряжай! Пусть только австрийцы попробуют сказать слово этим парням!

– О, дьявол! – закричал Бийо, топнув ногой. – Угораздило же меня оставить дома охотничье ружье! Но если только одного из этих австрийских псов подстрелят, я заберу у него мушкетон.

– А покамест возьмите этот карабин, он заряжен, – произнес чей-то голос, и какой-то человек сунул в руки Бийо дорогой карабин.

В ту же самую минуту драгуны ворвались на площадь, опрокидывая и рубя саблями всех, кто оказывался у них на пути.

Офицер, командовавший французскими гвардейцами, выступил на четыре шага вперед.

– Эй, господа драгуны! – крикнул он. – Стойте! Остановитесь, прошу вас.

То ли драгуны не услышали его, то ли не захотели услышать, то ли так разогнались, что не смогли остановиться, но они метнулись по площади вправо и сбили женщину и старика, которые тут же исчезли под копытами их лошадей.

– Раз так – огонь! Огонь! – закричал Бийо. Он стоял рядом с офицером, так что можно было подумать, что команду эту дал офицер. Гвардейцы вскинули ружья и дали залп, остановивший драгунов. Эскадрон пришел в замешательство.

– Эй, господа гвардейцы, – сказал, выезжая вперед, немецкий офицер, – знаете ли вы, в кого стреляете?

– Черт подери! Еще бы нам не знать, – сказал Бийо и выстрелил в офицера. Тот упал.

Тогда французские гвардейцы произвели второй залп, и немцы, поняв, что на этот раз имеют дело не с горожанами, обращающимися в бегство от первого же удара саблей, но с солдатами, готовыми принять бой, развернулись и воротились на Вандомскую площадь; вслед им раздался такой оглушительный вопль восторга, что немало лошадей понесли и сломали себе шею.

– Да здравствуют французские гвардейцы! – кричал народ.

– Да здравствуют солдаты отечества! – кричал Бийо.

– Спасибо, – отвечали гвардейцы. – Мы видели, как стреляют, и получили боевое крещение.

– И я, – сказал Питу, – я тоже видел, как стреляют.

– Ну, и что ты скажешь? – спросил Бийо.

– Скажу, что это не так страшно, как я думал.

– Теперь, – сказал Бийо, осмотрев карабин и убедившись, что он стоит больших денег, – теперь я хотел бы знать, чье это ружье?

– Моего хозяина, – отозвался из-за его спины давешний голос. – Но вы так ловко пустили его в ход, что мой хозяин раздумал забирать его назад.

Бийо обернулся и увидел доезжачего в ливрее герцога Орлеанского.

– А где он, твой хозяин? – спросил он. Доезжачий показал ему приоткрытые жалюзи, из-за которых герцог мог видеть все, что происходило на улице.

– Значит, он за нас, твой хозяин? – спросил Бийо.

– Он душой и сердцем за народ, – ответил доезжачий.

– В таком случае скажем еще и еще раз: да здравствует герцог Орлеанский! – закричал Бийо. – Друзья, герцог Орлеанский за нас, да здравствует герцог Орлеанский!

И он указал толпе на жалюзи, за которыми скрывайся герцог.

Тогда они отворились полностью, и герцог Орлеанский трижды кивнул толпе.

Затем жалюзи вновь затворились.

Каким бы коротким ни был этот эпизод, он привел толпу в исступление.

– Да здравствует герцог Орлеанский! – возопили две или три тысячи голосов.

– Взломаем двери оружейников! – предложил кто-то в толпе.

– Пойдем в Дом инвалидов! У Сомбрея двадцать тысяч стволов! – подали голос солдаты.

– В Дом инвалидов! – кричали одни.

– В Ратушу! – призывали другие. – У купеческого старшины Флесселя есть ключи от склада, где хранится оружие гвардии, он даст их нам.

В результате толпа растеклась по трем указанным направлениям.

Тем временем драгуны собрались вокруг барона де Безанваля и принца де Ламбеска на площади Людовика XV.

Бийо и Питу, не последовавшие ни за одной из трех партий, на которые разделилась толпа, и оставшиеся на площади Пале-Рояля в почти полном одиночестве, об этом не знали.

– Ну, дорогой господин Бийо, куда мы пойдем теперь? – спросил Питу.

– Вообще-то, – отвечал Бийо, – у меня большая охота последовать за этими храбрыми парнями. Не к оружейникам, потому что у меня теперь есть отличный карабин, но в Ратушу или к Инвалидам. Но поскольку я прибыл в Париж не затем, чтобы драться, а затем, чтобы разыскать господина Жильбера, мне сдается, что нам следует пойти в коллеж Людовика Великого, где учится его сын; а уж когда я повидаю доктора, я с чистой совестью ввяжусь в эту драку.

И глаза фермера сверкнули.