Пётр Машеров. Беларусь - его песня и слава - Владимир Павлович Величко

высшим достижением. Столь благородно­му делу служило и проведение всевозможных турниров, конференций, олимпиад. Вовсе не удивительно, что из ее стен выходили увлеченные, хорошо подготовленные выпускники, которые поступали в ведущие вузы Советского Союза, пополняли затем ряды высококвалифицированных специалистов, талантливых ученых-исследователей.

Конечно, это одна из целей школы. Но она является еще и человекообразующим институтом, задача которого — воспитание достойных граждан страны, готовых к жизни в высокотехнологичном и кон­курентном мире, умеющих добросовестно трудиться, быть профессио­налами и новаторами.

Страна переходила на всеобщее среднее образование. Никто никогда не ставил такой задачи в масштабах большого государства. Педа­гогическая наука тоже не предлагала оптимальных методик, вариантов, направлений.

И здесь опять-таки проявилось стратегическое мышление Машеро­ва. Он казался «человеком из будущего».

Я тогда еще не работал в ЦК КПБ. А вот профессор-историк Саве­лий Ефимович Павлов, сподвижник Петра Мироновича, был не только свидетелем, но и активным участником небывалого дела. Мастерски владея словом, он с искренним восхищением рассказывает о нетриви­альных подходах белорусского лидера, о терниях, которые ему прихо­дилось преодолевать:

— Машеров, как учитель в прошлом, пожалуй, в числе первых пар­тийных лидеров своего ранга понял, что без коренной реформы эту про­блему не решить. На пленуме ЦК КПБ, состоявшемся 29 апреля 1974 го­да, Петр Миронович изложил ее в привычном для того времени дирек­тивном тоне: «...Важно уяснить и осознать, что всеобщее среднее об­разование означает не только новую «количественную» ступень: больше учащихся, больше учителей, большая степень укрупнения средних школ и т. д., сколько качественно новую сторону дела. А это требует углубле­ния, обогащения, в определенном смысле даже переориентации школь­ного образования... Иными словами, надо, чтобы выпускники средних школ получали не только аттестат об общем среднем образовании, но и документ, удостоверяющий их квалификацию, реальную подготовлен­ность к конкретному виду профессионально-трудовой деятельности».

Такая постановка вопроса и вызвала бурную общественную реак­цию. «Это естественно,— отмечал про себя Петр Миронович.— Шко­ла — чувствительный нерв общества. На ней повязаны интересы де­тей, родителей, дедушек и бабушек, по существу — всего народа». Ре­акция внутри республики его не пугала. Тревожило то, что скажут «наверху».

После обеда загремела »кремлевка». Стоял в кабинете Машерова аппарат с большим золотым гербом СССР на циферблате. Подняв трубку,;Петр Миронович услышал голос Прокофьева — министра СССР. Поздоровавшись, тот сразу бросился в наступление:

— Петр Миронович, что вы там натворили?! Педагогическая общественность Москвы, да и всей страны, бунтует, интересуется, что произошло в Минске.

— Пока ничего, Михаил Алексеевич,— спокойно ответил Машеров.— Вчера на пленуме ЦК поговорили о необходимости реформв средней школы.

— Вот как?! Не посоветовавшись с Минпросом?! — В голосе министра звучало явное раздражение.— Спешите, Петр Миронович, спешите. Вперед батьки в пекло лезете.

Машеров не обиделся. Прокофьев был старше его по возрасту, да и наркомпросовский опыт имел. Кроме того, он хорошо знал Прокофьева, поэтому другой реакции не ожидал. Даже если бы накануне пленума Петр Миронович и попытался посоветоваться с ним, то «добро» на ре­форму не получил бы. По той простой причине, что Минпрос монопо­лизировал образование, сделал его своей вотчиной, если хотите, чужим для общества монастырем, куда со своим уставом (точнее, мнением) никому не дозволено ходить. Минпрос и только Минпрос устанавливал, чему учить и как учить, выносил вердикт методикам воспитания, зажи­гал зеленый свет одному опыту и красный — другому. На уроки катего­рически запрещалось ходить родителям и даже партийным работникам, исключая разве только бывших учителей. Казалось бы, так и положено. Давно доказано: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник...» Но, с другой стороны, не надо быть Песталоцци, чтобы разобраться в облике учителя, помочь школе, классу распутать конфликты, которыми повязаны педагогические коллективы. Тоже ведь показатель нравственного климата в школах!..

И правомерно ли в таком случае, что общество в лице трудовых коллективов, общественных, научных организаций, творческих союзов напрочь отстранено от формирования просвещенческой стратегии и тактики? Любое их мнение Минпрос запросто может объявить не­компетентным или недостаточно обоснованным, любое предложение может отвергнуть как преждевременное или устаревшее. Забегая вперед, скажем: Беларусь по инициативе П. М. Машерова первой в стране и на много лет раньше других начала школьную реформу. Но М. А. Проко­фьев не жаловал «садовников» со стороны. Он до конца своих дней на посту министра просвещения оказался верен себе.

Машеров понимал, что такой снобизм Минпроса базировался не только на догматизме. Была у него и объективная основа. Советская школа стала одной из лучших в мире. Не кто иной, как президент США Р. Рейган, позже скажет

— У нас слишком многие учащиеся освобождаются от курсов профессионально-технического обучения и по подготовке в колледжи ради занятий сомнительной ценности, которые не готовят ни к труду, ни к получению высшего образования. Более того, мы отстаем от других индустриальных стран в области естественных наук и изучения математики... В Советском Союзе учащиеся усваивают основные понятия алгебры и геометрии уже в начальной школе. Высшие учебные заведения в СССР выпускают втрое больше технических специалистов, чем в США. Пора покончить с этим отставанием в области образования и потребовать, чтобы все американские учащиеся хорошо разбирались в естественных науках и математике, а также в истории, и хорошо умели читать и писать.

Советская школа действительно за короткий срок установила не­сколько мировых рекордов. И вот, наконец, всеобщее среднее образо­вание. Что оно несет людям, народу, стране?..

Из сумбура мыслей Машерова вывел настойчивый голос министра в телефонной трубке:

— Что вы замолчали, Петр Миронович? Поняли, наконец, что по­спешили?..

— Сожалею, что опоздал! — резко ответил Машеров.— Не заметил, как школа оказалась на обочине жизни.

— Ну, это вы уж слишком! — воскликнул министр.— Какой жизни?

— Научно-технического прогресса, электронной эры! — выпалил Машеров.

— Позвольте не согласиться с вами,— возражал Прокофьев.— Наша школа выступала и выступает как трудовая, политехническая.

— По идее — да, а на практике — и вы это хорошо знаете, Михал Алексеевич,— дело обстоит далеко не так,— доказывал Машеров.— В на­ших школах учащиеся не столько учатся труду, сколько играют в него, не получая после окончания десятилетки ни специальности, ни даже надлежащих трудовых навыков.

— Но ведь средняя школа не техникум, не профессионально-техни­ческое училище, не богадельня, в конце концов, где учат ремеслу,— раз­драженно говорил министр.— Это храм знаний!..

— Храм — это хорошо, Михал Алексеевич,— улыбнулся Машеров.— Только у школы не ритуальная задача. Она должна готовить своих пи­томцев к большой трудовой жизни.

- С вами трудно говорить! — вспыхнул министр, сухо попрощался и положил трубку.

Петр Миронович снова и снова в мыслях возвращался к этому