Путешествие шлюпок с «Глен Карриг» - Уильям Ходжсон

К этому времени все пространство над южной частью горизонта почернело; казалось, оттуда наползает высокая стена мрака, над которой горит багровое зарево, напоминающее отсветы сильного пожара. Я заметил, что солнце теперь едва пробивалось сквозь кипящие облака и было больше похоже на полную луну — бледное, с четко очерченными границами, оно почти не светило и не давало тепла; и это, как легко представить, казалось нам еще более пугающим, чем непроницаемая багрово-черная мгла, застилавшая горизонт к осту и к зюйду.

Меж тем волны час от часу становились все выше; на них еще не было грозных пенных гребней, однако один вид их убеждал нас, что мы поступили весьма благоразумно, приняв столь серьезные меры предосторожности, ибо такие волны могли предшествовать только самому жестокому и продолжительному шторму. Незадолго до вечера до нас снова донесся протяжный звук, похожий на тяжкий, мучительный стон; потом ненадолго наступила тишина, которую сменила какофония пронзительных звуков, похожих на вой и визг диких зверей, но и она продолжалась недолго, и вскоре все стихло опять.

Как раз в этот момент — видя, что боцман не возражает, — я встал рядом с ним на корме во весь рост, ибо до этого только время от времени выглядывал из-под настила; мне было очень приятно размять члены, ибо от сидения в неудобной позе они уже начинали затекать. Когда кровь свободно заструилась по жилам, я снова сел, но так, чтобы без всяких затруднений обозревать горизонт. Прямо по носу, то есть на зюйде (ибо под действием плавучих якорей наши лодки развернулись в обратную сторону), вставала сотканная из бурлящих иссиня-черных туч стена, которая за прошедшие часы выросла еще на несколько градусов; соответственно сократилась и видимая часть неба, которая, оставаясь все такой же багрово-красной, внушала своим видом еще больший ужас, ибо теперь походила на пенный огненный гребень, венчающий гигантскую волну некоего нездешнего моря, готового по велению высших сил обрушиться на наш мир.

Обратив свой взор в сторону веста, я увидел, что солнце садится в какую-то странную розоватую дымку, благодаря которой оно все еще имело вид тускло-красного диска. В небе над северным горизонтом неподвижно висели легкие перистые облака, которые лучи заходящего солнца чуть тронули золотистым багрянцем. Тут я должен сказать, что все море к норду от нас выглядело как океан тускло-красного пламени, тогда как буруны, продолжавшие нестись на нас с зюйда, казались на фоне этого огненного свечения горами свинцово-черного мрака.

Не успел я налюбоваться этой исполненной грозного величия картиной, как мы снова услышали далекий рев урагана; этот звук был столь ужасен, что я не в силах его описать. Казалось, где-то далеко на зюйде яростно трубит гигантское сказочное животное; прислушиваясь к этому реву, я с особенной остротой ощутил беспомощность наших крохотных суденышек, затерявшихся в безбрежных и пустынных просторах. Звук между тем нарастал, и, с тревогой глядя в ту сторону, я вдруг заметил на горизонте яркую вспышку. Она походила на молнию или зарницу, но была довольно продолжительной по времени; кроме того, я еще никогда не видел, чтобы молнии били снизу вверх. Однако я все же не сомневался, что столкнулся с какой-то разновидностью атмосферного электричества, ибо вспышки эти повторились еще много раз, и я имел возможность рассмотреть их более внимательно. Пока же я смотрел, голос шторма становился все громче и ужаснее.

Когда тусклый диск солнца уже почти касался горизонта, до нашего слуха донесся новый, высокий и пронзительный звук, способный подействовать на самый крепкий рассудок и на самую мужественную душу; в тот же миг боцман прокричал что-то хриплым голосом и с силой налег на рулевое весло. Его взгляд устремился на какую-то точку, находившуюся слева на крамболе;[77] повернувшись в ту сторону, я увидел, что море перед нами скрылось в облаках мельчайшей белой пены, и понял, что шторм наконец нас настиг. В следующее мгновение на шлюпку налетел резкий порыв холодного ветра, но мы не потерпели никакого урона, ибо боцман успел развернуть наше судно ему навстречу. Но вот шквал пронесся дальше, и на несколько секунд все успокоилось. Потом воздух снова наполнился таким громким ревом, что я едва не оглох. С наветренной стороны стремительно неслась стена водяных брызг и пены; ветер визжал и выл, ему вторил грохот тяжелых валов. За секунду до того, как вал налетел на нас, боцман швырнул рулевое весло под навес и, упав на дно, натянул на транец незакрепленный конец чехла, так что теперь вся шлюпка была накрыта им от носа до кормы. Оставалось только прижать чехол к бортам, что мы и сделали: боцман держал свой край с правого борта, а мне крикнул, чтобы я проделал то же самое с левого.

Должен сказать, что, если бы не предусмотрительность боцмана, нам всем пришел бы конец; впрочем, не знаю, что было бы для нас лучше, ибо то, что мы чувствовали каждый раз, когда тонны и тонны воды обрушивались на нашу тонкую крышу, не поддается описанию; к счастью, неистовый ураган частично разметывал валы, превращая их в пену, и воде не хватало плотности, чтобы потопить нас или проломить деревянные щиты навеса. Я говорю «чувствовали», ибо мне хочется описать наше положение как можно точнее; дело в том, что завывание и рев разгулявшейся стихии были таковы, что, кроме них, до нас не достигало никаких других звуков. Даже могучие раскаты грома не были слышны за этой адской какофонией. На протяжении, наверное, целой минуты наша шлюпка тряслась и вздрагивала так сильно, что, казалось, вот-вот развалится; впечатление это еще усиливалось благодаря струйкам воды, то и дело брызгавшим на нас из щелей между планширом и натянутым сверху шлюпочным чехлом. И еще об одном я должен упомянуть: пока длилась эта бесконечная минута, мне почудилось, что наша шлюпка перестала подниматься и опускаться вместе с волнами, хотя происходило ли это оттого, что первый порыв ветра выгладил водную поверхность, или же шлюпку удерживало могучей силой урагана, мне неизвестно, и поэтому я записываю только то, что «чувствовал» тогда.

Вскоре, однако, первоначальная ярость стихии несколько улеглась, и шлюпка стала сильно крениться с борта на борт, словно ветер дул на нее попеременно то слева, то справа; несколько раз в нас с силой ударяли плотные, тяжелые валы, но потом бортовая качка прекратилась, сменившись вертикальными колебаниями на высоких волнах, только теперь шлюпка резко вздрагивала каждый раз, когда оказывалась на гребне.

По моим расчетам, было что-то около полуночи, когда в небе вспыхнуло несколько молний, столь ярких, что они осветили внутренность шлюпки даже сквозь двойной слой парусины, однако никто из нас не слышал грома, ибо рев шторма по-прежнему заглушал все звуки.