Судьба династии - Александр Широкорад

Принятию Кириллом императорского титула мешало вероисповедание великой княгини Виктории Фёдоровны. Ведь согласно 185-й статье «Основных Законов Российской Империи»: «Брак мужеского лица Императорского Дома, могущего иметь право на наследование Престола, с особою другой веры совершается не иначе, как по восприятии ею православного исповедания»[48]. При вступлении в брак с Кириллом Виктория осталась протестанткой. Уже в эмиграции «кирилловцы» распространили версию о том, что она позже приняла православие. Но никто и никогда не указывал точную дату (день, месяц) перехода Виктории в православие, а также какой священник совершал этот акт. Наконец, в православных святцах нет имени Виктория, хотя смена имён (при отсутствии такого же у православных) для инославных, переходящих в православие, обязательна. Так что российской императрицей, надо полагать, стала протестантка.

31 августа (13 сентября) 1924 года Кирилл издал Манифест о принятии им титула Императора Всероссийского. В манифесте кобургский император, как его прозвали «николаевцы», уповает на Бога и… Красную армию. Нет, я вовсе не шучу: «Пусть Русская Армия, хотя и называемая красной, но в составе коей большинством являются насильно призванные честные сыны России, скажет решающее слово, встанет на защиту попранных прав Русского народа и, воскресив исторический Завет — за Веру, Царя и Отечество, восстановит на Руси былой Закон и Порядок.

Заодно с Армией пусть всколыхнётся громада народная и призовёт своего Законного Народного Царя, который будет любящим, всепрощающим, заботливым Отцом, Державным Хозяином Великой Русской Земли, грозным лишь для врагов и для сознательных губителей и растлителей Народа»[49].

Суть же манифеста была в конце: «…А посему Я, Старший в Роде Царском, единственный Законный Правопреемник Российского Императорского Престола, принимаю принадлежащий Мне непререкаемо титул Императора Всероссийского… Сына Моего, Князя Владимира Кирилловича, провозглашаю Наследником Престола с присвоением Ему титула Великого Князя, Наследника и Цесаревича… Обещаю и клянусь свято блюсти Веру Православную и Российские Основные Законы о Престолонаследии…»[50]

«Императором» Великого князя Кирилла Владимировича признали немногие. О непризнании его объявили в печати вдовствующая Государыня Императрица Мария Фёдоровна и Великий князь Николай Николаевич. Не признало его большинство остальных членов Царственного Дома, в числе их старейшие: Королева Эллинов Ольга Константиновна, Великий князь Пётр Николаевич, Его Императорское Высочество Принц Александр Петрович. Не признали Архиерейский Собор и Синод, а также и Высший Монархический Совет, ибо «Великий Князь Кирилл Владимирович не мог быть венчанным на царство»[51].

Затушёвывать этот факт неким личным соперничеством не признавших его членов династии (как это до сих пор объясняют «кирилловцы») можно лишь в аудитории, не знакомой с сутью вопроса.

В архиве И.А. Ильина (юриста по образованию и доктора государственных наук) имеется аналитическая записка 1924 года (видимо, принадлежащая ему самому), в которой манифест великого князя Кирилла характеризуется как «самозванство»: «Необходимо признать, что законы о престолонаследии не благоприятствуют кандидатуре Великого Князя Кирилла Владимировича и книга Зызыкина толкует их правильно. Аргументация в пользу его кандидатуры — груба, невежественна и, главное, не объективна… Великий Князь Кирилл — провозглашая сам свои права — совершает акт произвола и никакие признания со стороны других Великих Князей в этом ничего не изменяют… Самим вождём «движения» преподносится не Монархия — а дело заграничной партии… объединившейся для агитации и борьбы за Престол… Бессилие и беспочвенность этой закордонной монархии — неизбежно поведёт её к соглашению с другими, враждебными подлинной России силами: масонством и католицизмом»[52].

Глава 12

Великие комбинаторы при дворе кобургского императора

Короля делает свита. Посему не грех немного рассказать об «особе, приближённой к императору» во время «кобургского периода». В январе 1925 года на виллу «Эдинбург» к его императорскому величеству императору Кириллу I прибыл представиться генерал-майор князь Павел Михайлович Авалов. Князь выразил императору верноподданнические чувства от всех чинов бывшей Западной армии. Авалов объявил, что теперь они объединились в организацию под названием «Балтикум» вместе с бывшими чинами «Железной дивизии». Их уже более сорока тысяч, и они живут и работают в разных местах Пруссии. Авалов заявил, что все они воодушевлены одним желанием — послужить своему государю и по первому кличу готовы явиться туда, куда будет приказано.

На следующий день его сиятельство был приглашён к завтраку и представлен «императору» и «наследнику престола». Как писал Г.К. Граф: «За столом он сумел на всех произвести приятное впечатление, особенно на княжон. Своими рассказами он их очень смешил. Во всяком случае, и в следующие свои приезды он был приглашаем»[53].

Как тут не умилиться российскому обывателю начала XXI века — к императору в изгнании прибыл князь-аристократ, да ещё герой Гражданской войны — какая пастораль! Увы, Авалов настолько же был князем, насколько Кирилл — императором.

Жил-был в Тифлисе еврей-ювелир Рафаил Берман. И, говорят, жил не хуже других, но, увы, его сын Пейсах не захотел пойти по стопам отца. Впрочем, такая ситуация была у многих евреев-ювелиров. Вспомним хотя бы, как огорчили сыновья главного нижегородского ювелира Мойшу Свердлова. Наш же юный Рафаилович увлёкся музыкой. В 1901 году его призвали в армию и зачислили капельмейстером в 1-й Аргунский казачий хор. Однако хорошего музыканта из Пейсаха не получилось, и он выбирает военную карьеру. Он отличился в русско-японской войне, получил «Георгия» и первый офицерский чин. Где-то около 1905 года он крестился и стал Павлом Вермонтом (Бермондтом). Как видим, небольшое удлинение, и фамилия звучит как немецкая. Но этого нашему Рафаиловичу оказалось мало, и он каким-то способом усыновился князем Михаилом Аваловым. Замечу, что в отличие от тех же Рюриковичей, в Кахетии числились десятки князей, иной раз не имевших и пары слуг. Среди таковых был и Авалов. Итак, теперь наш Рафаилович на службе был Вермонтом, а при необходимости в иных местах представлялся князем Павлом Михайловичем Аваловым.

При «проклятом царизме» военная карьера Рафаиловича не удалась, и он к февралю 1917 года дослужился лишь до ротмистра. Первые два года после падения монархии судьба носила нашего героя то в Киев, то в Питер, и вот, наконец, в Митаве всплыл полковник Вермонт.

Тут по указанию германского генерала Гольца наш герой собирает большую рать. Правительства стран Антанты по существу не возражали против перехода немецких войск в части Вермонта. По признанию руководителя британской военной миссии в Берлине генерал-майора Малкольма, «постольку, поскольку полковник Вермонт предполагает использовать свои войска против большевиков, он может оказать нам услугу». Переходу немецких солдат в войско Вермонта способствовали и обещанное высокое жалованье (солдатам 11 марок в день, офицерам — до 40 марок), и возможность безнаказанно грабить местное население. Недаром английская газета «Морнинг пост» писала, что немецкие солдаты в Прибалтике «в первую очередь заняты воровством и грабежом, а военная служба у них на втором месте».

Под нажимом англичан воинство Вермонта в августе 1919 года формально подчинялось генералу Юденичу, воевавшему на севере Эстляндии с большевиками.

Юденич потребовал, чтобы Вермонт принял участие в походе на Петроград. 30 августа в Ригу явился сам Юденич и вызвал Вермонта из Митавы.

А наш Рафаилович взял да и не приехал. Юденич был взбешен. Он-де при царе-батеньке был генералом от инфантерии, главнокомандующим Кавказским фронтом, а сейчас командовал Северо-Западной армией, а тут какой-то ротмистр, объявивший себя полковником, взял да и послал…

Таким образом, положение генерала Юденича в глазах латвийского правительства, латышской армии и союзных миссий оказалось нелепым. Однако Юденич отправил к Вермонту в Митаву начальника своего штаба полковника Генерального штаба Прюффинга с требованием, чтобы полковник Вермонт немедленно явился в Ригу к генералу Юденичу дать свои объяснения. Но полковник Прюффинг вернулся в Ригу, так ничего и не добившись от Вермонта. Юденич и представители Антанты неоднократно писали Вермонту, пытаясь доказать, что от его выхода из Митавы и благоприятного разрешения запутанного курляндского вопроса зависит судьба Петрограда и всего объединённого Северо-Западного фронта. Но всё было напрасно — Вермонт упорно молчал. Генерал Юденич уехал из Риги, направив Вермонту свой ультиматум — в десятидневный срок обсудить положение, подчиниться и прислать ответ.