Продайте мне хоть что-нибудь! - Татьяна Рудина

Ну и ладно, сказала я себе, допив последний глоток. Будем, значит, без красоты жить. И пошла спать, потому что именно это надо делать ночью, как мне всю жизнь внушают.

Хотя я с этим тоже всегда была не согласна. А если я люблю ночь? А утро не люблю. Особенно раннее. Ну не люблю я просыпаться рано! Я поэтому и работу такую выбрала, чтобы не видеть темноту за окнами с утра. Я эту темноту только ночью люблю!

Сплошное непонимание. Трагическое, я бы сказала.

На следующее утро, нет, конечно не утро, а день, потому что, когда я просыпаюсь, это для всех время обеда, но для меня – утро, я пошла посмотреть на мою несчастную любовь. Дело было плохо. Пятна никуда не исчезли.

За любовь надо бороться, сказала я себе и высыпала тонну порошка в таз с водой. Пускай мокнет. Ну оно и помокло. Когда я к нему вернулась, пятна стали фиолетовые.

В чистку не взяли, сказали – бесполезно.

Я подумала немного и отдала его перекрасить. Я думаю, не надо говорить, в какой цвет.

А в какой же еще?

Он – цвет моей жизни.

И не надо пытаться ему изменять, он же и отомстить может.

Кот тут ни при чем.

И вино не виновато.

И вообще это главный цвет!

Много ЧЕРНЫХ платьев не бывает!

Тем более маленьких черных! Оно же в маленькое превратилось от покраски.

Классика! На все времена!

Глава 5 Важные вещи

8 Марта

– Я люблю 8 Марта.

– Я люблю Новый год.

– Пусть кто-то говорит – это советский праздник!

– Пусть кто-то говорит – чему радоваться, еще на год стала старше!

– Для меня это святой день!

– Для меня это волшебный день!

– Я всегда жду чуда в этот день.

– Я всегда жду чуда в этот день.

– И муж прекрасно знает это.

– И муж очень хорошо это знает.

– И в этом году он подарил мне на 8 Марта…

– И в этом году он подарил мне на Новый год…

– Не какое-нибудь колечко.

– Не какую-нибудь цепочку.

– Не красивую сумку.

– Не обалденную пару туфель.

– И даже не духи.

– И даже не цветы.

– Я не говорю уже об обычных цветах.

– Я не говорю уже о духах.

– А он подарил мне…

– А он подарил мне…

– Вы себе не представляете!

– Вы даже не можете себе представить!

– Пароварку!

– Какую-то старушечью вязаную кофту!

– Это мне?

– Конечно, тебе, дорогая!

– Что ты хочешь этим сказать?

– В каком смысле?

– Ты намекаешь, что мне уже необходима более здоровая пища?

– Я действительно прочитал одну статью о вреде жареного.

– Так ты о себе беспокоишься или на мой возраст намекаешь?

– Я ни на что не намекаю.

– Может, ты хочешь сказать, что я плохо готовлю?

– Ты прекрасно готовишь.

– А чего это ты на пареное решил перейти? Молодость уходящую продлить хочешь, чтоб за бабами продолжать волочиться? Хрен тебе.

Сам себе пареное и готовь на здоровье.

На твое мужское здоровье, которое тебе действительно уже давно необходимо!

– Это что, мне?

– Конечно тебе, нравится? Померяй.

– Ты что, издеваешься?

– Неужели не нравится? Я так долго выбирал.

– Нет, ты лучше скажи, что ты хочешь этим сказать?

– В каком смысле?

– Ты видел меня когда-нибудь в чем-то подобном? Или намекаешь на мой возраст?

– Тебе не угодишь.

– Да уж, можно подумать, ты когда-нибудь старался это сделать!

– Хорошо, я ее сдам.

– Да, чтоб мои глаза ее не видели!

– Давай!

– Нееет! Я оставлю ее, чтобы она не давала мне забыть о приближающейся старости! Жди, скоро, совсем скоро ты ее на мне увидишь!

Вот порадуешься тогда, если доживешь, конечно!

Когда Восьмое марта приближается,

В душе становится тепло.

И позабытое давно

Со светлым чувством пробуждается.

И вспоминается нам детство,

Мимоза и родная мать,

И мальчик, провожавший до квартиры,

Как он баланс пытался удержать.

И в этот день становимся мы чутки

К обидам, необдуманным словам.

Мы любим этот день не понарошку!

Мужчины! Это хоть понятно вам?

Подарки в этот день необходимы!

Духи, кольцо иль розочек штук пять.

Как солнца луч, влетевший в подземелье,

Они нас радуют опять, опять, опять.

Но есть тупые твари в мире этом,

Которым непонятен сей закон.

Наука не торопится с ответом —

Зачем живем мы с ними? В чем резон?

Как можно быть таким отпетым идиотом,

Не понимающим совсем души моей полет,

Чтоб принести в подарочной коробке с бантом

Обыкновенный пылесос.

Иди ты в жопу со своим подарком!

Я подарю тебе в мужской день молоток,

Чтоб постучал ты им по кумполу, любимый,

Мысль, может быть, хоть дельная придет!

Шуба

Сидит

– У Юльки такой мужик хороший был, бизнесмен. Офис свой шикарный был. На Патриарших сидел. Пока на кокс не подсел.

– А как же он подсел?

– Так она и посадила.

– Ужас какой! И что сейчас?

– Оба в полной жопе сидят. Вот что. Норку свою продает. Тебе не нужна? Хорошая. Новая. Почти.

– А Светку помнишь? Хорошая такая. Светка.

– А, помню. И что?

– Да ничего. Просто хорошая. Собак любит. Все возила их в Таиланд продавать.

– Ну и что Светка-то?

– Да все нормально у Светки. В Таиланде и сидит.

– А чего она там сидит?

– Да посадили ее там. Пять лет дали. За таблетки. От похудения. Их запрещено вывозить, а она перла на продажу. Отсюда собак, а сюда таблетки. Ну и сидит.

– А чего ж тогда нормального-то?

– А хорошо сидит. Нормально.Она с начальницей тюрьмы – лучшие подруги. У нее все чего хочешь есть в камере. Кур заказывает. Копченых. Ну и разного, чего еще любит.

– Но сидит?

– Сидит, сидит. Светка-то. А почем Юлька норку-то отдает?

Маргарита Николаевна

...

Маргарита Николаевна проснулась раньше будильника. Опять. Она уже давно не удивлялась этому. Очень редко ей удавалось проспать до его звонка. Она уже не помнила, когда это было в последний раз.

На часах было 7.15. На 45 минут раньше. Это еще хорошо. А то, бывало, и на два часа раньше просыпалась.

Но главная проблема – в последнее время Маргарита Николаевна совсем стала плохо засыпать. И спать хочется, а заснуть – ну никак! Из-за этого появилась усталость, особенно во второй половине дня, когда начиналась самая работа. Раздражительность, которой раньше в себе не замечала.

Лежала иногда да четырех утра, а то и до пяти. Вставала, курила. Снова ложилась. А нет сна, и все! И курить-то уже ночью не надо было бы совсем, а все бока отлежишь – встанешь, покуришь.

И к врачам идти не хотелось. Знаем мы этих врачей – посадят на таблетки, что они еще могут. А потом что?

Нет, только не снотворные. Гадость – всем известно.

Вот от этой бессонницы все и началось.

Все эти мысли полезли, которых сроду не было.

Про Витьку-то всегда думала. И до бессонницы. А как про него не думать? Единственный сын. И такой непутевый – вот что значит без мужика рос.

Отец Витькин бросил их – еще года мальчишке не было. Уехал куда-то. Ни алиментов, ни помощи, хоть иногда. Да какое там! Пропал, и все. Не было отца у Витьки. Никогда не было.

Воспитывала как могла. В школу часто ходила. Вызывали. Уже с детства хулиганом был. Связался с компанией – самая шваль, какая есть. Их во дворе все боялись. И старше Витьки все на два-три года. Ну чему хорошему они могли его научить?

Закончил девять классов еле-еле. «Поваром, – говорил, – хочу. Повар никогда не пропадет». Он готовить-то действительно рано научился. И хорошо готовил.

Маргарита Николаевна приходила с работы – а у нее ужин на столе. Хороший парень, чего говорить. Заботливый. Если б не компания.

После колледжа в армию забрали. Десантником.

Когда пришел из армии – думала, вот сейчас работать пойдет, полегче жить будет.

Но поваром не захотел. «Какие повара? Ты что, мать? Я теперь – десантник. Не пропадем!»

И пошел охранником на автостоянку. Работал в ночные смены, а днем отсыпался. А в выходные – он два через два работал – таскался неизвестно где.

И опять дружки какие-то появились. И старые не отставали, школьные еще.

Ой как ей все это не нравилось. Не доведут до добра эти дружки.

Хоть бы девушка какая-нибудь серьезная появилась. Он с ней никогда о девушках не говорил: «Всему свое время, мать. Дождешься, успеешь еще бабкой побыть».

Хоть бы скорее. Семья будет – остепенится.

Но этой ночью ей не спалось совсем из-за других мыслей. Витька тут ни при чем.

Когда они появились у нее? В какой момент? Уже и не вспомнишь.

Магазин.

Работала Маргарита Николаевна в нем уже очень давно. Восемнадцать лет. Сначала, еще когда молодой была, работала в «Хрустале». Хорошие времена были. Хрусталь был дефицитом, и все продавщицы были, что называется, в шоколаде. И пересортицу делали, третий сорт за первый торговали, чего греха таить. И наоборот – с первого в третий перекидывали для своих.