Цветок Америки - Жеральд Мессадье

Мавританка вскинула мокрую голову и посмотрела на участников сцены: священника, карлика, Жанну. В глазах ее читался вопрос: это все?

— Ну вот, обряд совершен, — промолвил отец Штенгель, поставив бутыль на стол. — Теперь нужно вписать в книгу это крещение, свидетелями которого вы были.

Сняв с этажерки тяжелый толстый фолиант в переплете из бурой кожи с железными уголками, он положил его на стол, затем принес чернильницу и перо. Закладка помогла ему открыть книгу на нужной странице. Он сильно встряхнул чернильницу, наклонился, открыл ее и обмакнул перо. Записав беглым почерком несколько строк, он повернулся к Лейле:

— Как вас зовут, дочь моя?

— Лейла, — ответила она, вытирая затылок своим чепчиком.

Запах убийственно крепкого мясного бульона заполнил все углы. Лейла чихнула.

— Фамилия? Как звали отца?

— Мансур Имад ад-Дин.

Отец Штенгель был озадачен: как пишется это незнакомое имя?

— Подождите, — сказала Жанна. — Лейла, ты знаешь, что означает это имя?

Та с улыбкой кивнула:

— Милосердный Оплот Веры.

— Пишите, отец мой: Клеман Пилье.[11]

Священник явно удивился.

— Для публичного оглашения, — пояснила Жанна.

Он понял и вновь склонился над веленевой бумагой, повторяя вслух написанное:

— …Одиль, дочь Клемана Пилье… Свидетель — Жанна, баронесса де л'Эстуаль. Соблаговолите расписаться вот здесь, мадам.

Одиль с любопытством следила за этой сценой. Жанна поставила свою подпись.

— Ей тоже нужно расписаться?

— Если она умеет писать…

Новоявленная Одиль склонилась над книгой, взяла перо и под недоверчивым взором отца Штенгеля вывела свое имя: Одиль Пилье.

— Кто научил ее? — спросил священник.

— Я, — ответила Жанна.

Он покачал головой. Они вернулись в ризницу, где на столе остывал обед священника. Жанна развязала кошель, вытащила из него пять турских ливров и положила их рядом с тарелкой. Он поднял брови: крещение стоило десять солей, с богослужением — двадцать пять.

Отец Штенгель кивнул и спросил с задумчивым видом:

— Значит, это будущая баронесса де Бовуа?

Жанна улыбнулась.

— Разве не носила я это имя? — ответила она вопросом на вопрос.

В глазах священника зажегся лукавый огонек.

— Дочь моя, разрешаю вам прерывать мой обед хоть каждый день, — сказал он Жанне с торжественным видом и проводил обеих женщин к выходу из церкви.

Нырнув в снежную поземку, они все еще продолжали смеяться.

9

Путешествия

Франсуа венчался через полгода после своего сына, в декабрьские холода. Поскольку это был повторный брак, отпраздновали его скромно: на церемонии в церкви Сен-Пьер-ле-Вьё присутствовали только Жак Адальберт, его жена, Деодат, главный мастер печатни с двумя подмастерьями и, разумеется, Жанна с Жозефом, а также Фредерика. Франсуа курьерской почтой сообщил новость Францу Эккарту, которого не пригласил на свадьбу, сославшись на лютый мороз, свирепствовавший по обоим берегам Рейна.

В последующие недели Жанна убедилась, что Симонетта, невзирая на поспешное решение Жака Адальберта жениться, в момент свадьбы беременна не была: судя по расчетам, она понесла лишь в начале октября.

Посему обеим новобрачным предстояло разрешиться от бремени почти одновременно.

Жанна не знала покоя. Она сновала от Симонетты к Одиль и от Одиль к Симонетте, желая удостовериться, что спальни хорошо протоплены, щели заткнуты и пища подается здоровая. Из рациона были исключены пряности и лесная дичь: предпочтение отдавалось легким рыбным бульонам, белому мясу и молочным продуктам. Чтобы очистить воздух, Жанна велела постоянно жечь ароматические травы. И, вспомнив о подозрениях Карла VII относительно истинных причин болезни, унесшей в могилу хозяйку Боте, приказала промывать все овощи и фрукты уксусной водой. Были заготовлены груды прокипяченного белья.

— Хозяйка, можно подумать, будто вы сами собираетесь рожать! — заметила Фредерика.

В каком-то смысле это было верно. Жанна сгорала от нетерпения увидеть новые ростки.

Двадцатого июня 1495 года, после ужина, Одиль ощутила первые схватки. Франсуа послал за матерью, которая примчалась в сопровождении слуги, освещавшего дорогу факелом. Она приказала Фредерике поднять с постели повитуху, взяв с собой все того же слугу.

В третьем часу ночи повитуха перерезала пуповину и завязала узелок. Потом показала ребенка растерянному Франсуа: это была девочка.

— Небо возвращает то, что отняло, — сказала Фредерика.

Взмокшая Жанна посмотрела на сына: впервые за долгое время он улыбался. Поцеловав в лоб измученную первыми родами Одиль, он подождал, пока мать и ребенка вымоют, а затем уселся у изголовья жены. Домой Жанна и Фредерика вернулись перед рассветом.

Едва она оправилась от пережитых волнений, как через шесть дней наступила очередь Симонетты, вскрикнувшей от боли в восьмом часу утра.

Переполох был такой же, но на сей обошлось без факелов.

Симонетта произвела на свет мальчика.

В течение одной недели Франсуа стал отцом и дедом.

Все дружно решили, что обоих детей нужно крестить одновременно. Девочку назвали Франсуазой, мальчика — Жаном.

Жанна устроила великое пиршество на улице, как во время свадьбы Жака Адальберта.

Франсуа, обычно молчаливый, поднялся, как только было разлито вино. Он предложил гостям поднять бокалы в честь Жанны де л'Эстуаль: это она своей любовью и упорством добилась того, чтобы мог состояться сегодняшний праздник. Загремели радостные возгласы и аплодисменты. Соседи, стоявшие у окон, приветственно махали руками.

Жанна плакала от счастья в объятиях Жозефа.

Никто больше не вспоминал ни о таинственной карте, ни о новом пути в Индию, ни о Колумбе. Но однажды вечером, за ужином, появившийся в Страсбурге проездом Феррандо, которого генуэзские партнеры держали в курсе всех событий, вдруг опять заговорил на эту тему.

Колумб вновь отправился в путь двадцать третьего сентября 1493 года, на сей раз имея в своем распоряжении семнадцать кораблей и тысячу пятьсот человек. Тридцатого января следующего года он послал в Испанию судно под названием «Санта-Мария» под командованием Антонио де Торреса, с грузом золотых драгоценностей стоимостью примерно тридцать тысяч дукатов, отобранных у несчастных туземцев острова Эспаньола.

Однако выглядело все не столь радужно, как казалось на первый взгляд. Прежде всего, власть Колумба над открытыми островами все больше и больше оспаривали люди, которых он привез с собой: кастильцы, арагонцы, каталонцы и генуэзцы.