Сыновний бунт - Семен Бабаевский

Вчера, желая приглядеться к Журавлям с другой стороны, Иван переплыл Егорлык как раз в том месте, где вода блестящей подковой огибала две крайние улицы и где, как казалось Ивану, лучше бы всего раскинуть парк и построить стадион. Уселся на горячий песок и теперь уже как бы снизу вверх смотрел и смотрел на лежавшее на берегу, как на карнизе, село…

Для читателей, надо полагать, будет не лишним узнать не только о том, чем занимался наш молодой герой, но также и о том, что говорили о нем сами журавлинцы, какое, так сказать, складывалось в Журавлях общественное мнение. Оно было разноликое и в какой-то мере любопытное. «Земля слухами полнится», — гласила русская пословица, и гласила справедливо. Если даже применить эти мудрые слова не вообще к земле, а исключительно к земле журавлинской, то и тут надобно признать: журавлинская земля ко всякого рода слухам была удивительно чувствительна. Так, например, достаточно было Василисе и Галине рано утром проводить в стадо своих коров и так, мимоходом, повстречаться со своими словоохотливыми соседками, как тотчас по Журавлям, подобно мощным радиоволнам, текли самые разноречивые слухи и толки. И сразу же, как это часто случалось в Журавлях, столкнулись все те же два враждебных лагеря: друзья и почитатели Ивана Лукича, или, по-журавлински, «книгинцы», и их недруги, или «шустовцы».

Причиной их споров были Журавли и приезд Ивана. Так, друзья Ивана Лукича утверждали, что Иван Лукич задумал свершить ещё одно доброе дело и тем самым ещё больше улучшить жизнь журавлинцев и ещё выше поднять славу Журавлей. «Какое же оно есть, это его доброе дело?» — язвительно спрашивали шустовцы. «Какое? А обыкновенное, Журавли будут уже. и не Журавлями, а небольшим степным городком…» Тут опять слышался насмешливый голос недруга: «Почему же он раньше этого не затевал? Или смелости не хватало, или с финансами в банке было туговато?» Нетрудно догадаться, что такой ехидный вопрос задал не кто иной, как пасечник Кузьма Антонович Шустов, который и сейчас ещё, сидя на пасеке, все думает о том, что вот-вот приедет гонец из района и его, Шустова, позовут и скажут: «Ну, Кузьма Антонович, без тебя, брат, дело у нас не идет… Бери любой колхоз и действуй… Правда, «Ставропольского сеятеля» нету, но есть же другие артели…»

«Почему раньше не затевал? — вопросом на вопрос отвечали книгинцы. — Смелости не хватало или финансов? Странный ты человек, Кузьма Антонович, честное слово! Живешь, можно сказать, в меду, а такой горький… И всё ты скулишь, и все ты чем-то недовольный… Так слушай, что я тебе отвечу: силенка у Ивана Лукича, как тебе это известно, завсегда была, и завсегда будет, и никогда не переведется, а также и в финансах недостатка не было… Неужели ты сам своей башкой не можешь раскумекать? Такое новшество Иван Лукич не начинал раньше исключительно потому, что не было своего архитектора. Иван Лукич терпеливо ждал, пока сын кончит курс науки, и вот дождался…» Друзья тут же добавляли, что Ивану нужно было ешё год учиться, но что Иван Лукич дальше ждать не мог, рассердился и досрочно вызвал сына телеграммой. «Ежели вызвал телеграммой, — возражали недруги, — то почему, поясните, молодой специалист притопал в Журавли на своих двоих и почему Иван Лукич не послал на станцию машину?» — «А ежели Иван сам того не пожелал? — в свою очередь, спрашивали друзья. — Ежели Иван — парень скромный и не захотел беспокоить отца?..» — «А почему Иван живет не в батьковом доме, а в землянке у брата?» — не унимались недруги.

Друзья Ивана Лукича не стали отвечать на эту, как они считали, «кляузу с закавыкой» и заговорили о том, что Иван, перед тем как отправиться в Журавли, якобы по просьбе отца побывал у министра финансов и упросил министра выдать «Гвардейцу» государственный кредит на перестройку Журавлей; что министр якобы выслушал и сказал: «Передай Ивану Лукичу, что «Гвардеец» получит и кредит и нашу поддержку… Дело это новое, нужное…» Журавлинские «оппозиционеры» и тут усомнились и высказали ту мысль, что вряд ли теперь найдется такой министр, который так легко разбрасывал бы государственные деньги. «Ежели и будем переделывать Журавли, — заявляли они, — то скорее всего не за государственный счет, а за чистые свои денежки — вынь их из своего кармана и положи на стол… Так что мы в эту затею не верим…» — «Эх вы, Фомы неверующие! — с улыбкой отвечали друзья. — Сколько раз вы уже садились в га лошу, так что готовьтесь посидеть в ней и ещё разок… Вам это по привычке! Почему мы так уверены? А хоть бы и потому, что ежели Иван Лукич один свершил в Журавлях такие дела, то вдвоем, сказать, два Ивана Книги, могут свершить вдвое больше… Так-то!»

Более того, кто-то из сторонников Ивана Лукича, желая нанести, решительный удар по щустовцам, пустил слух, будто сын Ивана Лукича приехал в Журавли не сам по себе, а что прислал его сюда не кто иной, как сам Хрущев. Шустовцы не только удивились, но даже растерялись: «Как это так Хрущев?» — «А вот так, сказал, надо ехать в Журавли, и все!» — «Не может того быть! Неве рим! Не дорос ещё ваш Иван до этого». — «А вот и дорос, — стояли на своем книгинцы. — И ничего тут удивительного нету. Никита Сергеевич пригла сил к себе молодого архитектора, обнял его, как сына, и сказал: «Это хорошо, Ваня, что крестьян ские дети становятся архитекторами. Села наши надо обновлять, сильно они заплошали по части строений. Так что тут нам без архитекторов не обойтись. Твоего батька я знаю. Добрый хозяин, богатеть умеет, а только богатеет как-то вкривь и вкось. О быте людей не заботится. Как-то я побы вал в Журавлях. Богатое село, на красивом месте лежит, а некультурное. С жильем плохо. Не хаты, а халупки. Стыдно колхозникам жить в таких хат ках допотопных… Так что, Ваня, приглядись хоро шенько к городскому строительству и поезжай в Журавли. Подсоби своему бате. Подскажи ему с научной точки зрения, какими должны быть Жу равли. Он мужик умный, поймет, а от меня пере кажи ему поклон».

Из приведенных высказываний нетрудно было заметить, что сторонники Ивана Лукича кое-что сознательно преувеличивали и приукрашивали. Но зато их противная сторона также сознательно не брезговала решительно ничем, даже мелкими клеветническими измышлениями. Так, например, небезызвестный нам Кузьма Антонович Шустов утверждал, что никто в Москве с Иваном не беседовал, а что будто бы Иван, затаив давнюю обиду, вернулся в Журавли исключительно с той целью, чтобы отомстить отцу… «И что за чепуха! — удивлялись друзья Ивана Лукича. — Как он отомстит? Каким таким образом?» — «А очень просто, — спокойно отвечал Кузьма Антонович. — У Ивана цель одна — взбаламутить наших людей, раздразнить своими красивыми прожектами, поманить, как дитя цацкой, а после этого уехать — пусть батько сам расхлебывает…»

От тех же обиженных и обозленных приверженцев Шустова исходили и совсем уже смешные слухи, которые, как говорится, не лезли ни в какие ворота. Так, позавчера в Журавлях стало известно, будто Иван явился в кабинет отца и, бледнея и не говоря ни слова, взял Ивана Лукича за грудки, тряхнул и с хрипотой в голосе сказал: «Ну, папаша, вот и пришла пора нам поквитаться…» Встреча эта могла бы кончиться дракой, и кто на этот раз вышел бы победителем, сказать трудно. Подоспел, к счастью, Закамышный и выручил из беды своего друга… Более того, ходили слухи и о том, будто Иван собирался пробыть в Журавлях недели полторы, пока и в Журавлях и в соседних селах узнают, какое важное дело начинается в «Гвардейце». Когда же друзья Ивана Лукича начнут поздравлять его и восторгаться им, Иван незаметно ночью переедет в «Россию» к Илье Игнатенкову и свой проект будет составлять не для Журавлей, а для Ново-Троицкого и этим окончательно посрамит своего незадачливого родителя. К этому прибавлялся и такой немаловажный факт. Будто бы Илья Игнатенков, не теряя времени, тайно приезжал к Ивану и они почти до утра беседовали…

Ох, эти слухи! Как же быстро они возникают, и, кажется, из ничего, а люди верят им, ловят их, радуются или огорчаются… Вот один из самых свежих. Вчера в Куркуле случилось несчастье: примерный бригадир-коммунист Егор Подставкин избил свою молодую жену, комсомолку. Утром следующего дня об этом узнали Журавли; и в поле и в селе только и говорилось, что о драке в Куркуле. Этот печальный факт в жизни куркуль-ских молодоженов недруги Ивана Лукича поспешили использовать против Ивана Лукича и его сына. Начал все тот же острый на язык Кузьма Антонович. «Ну вот, пусть Иваны Книги порадуются! — воскликнул он, когда к нему на пасеку приехал с этой вестью водовоз, шурин Шустова. — Получается точно так, как я и предсказывал: сперва начнутся драки в семьях, и они уже начались, а потом развернутся бои на собраниях. Драка в Куркуле только цветики, а настоящие ягодки ещё впереди. И в этом-то и есть главная цель Ивана-младшего, и он эту свою цель начинает успешно достигать…» Далее недруги Ивана Лукича рассуждали так: если вдуматься, в чем же суть той причины которая заставила Подставкина, человека неглупого и выдержанного, вдруг поднять руку на свою любимую жену? А причина кроется в том дурацком новшестве, которое затеяли два Ивана… Посудите сами. Всем известно, что Егор Подставкин и примерный бригадир, и по натуре человек смирный, тихий, и жену свою он так любит, что не только бить её, а и слово грубое не мог ей сказать. Известно также, что именно для своей Маруси, ещё не женившись на ней, но любя её страстно и думая о её счастье, Егор построил дом. Всякому известно, каких трудов Егору стоило это строительство, но он не испугался, не отступил, и дом получился как игрушка, жить бы в нем молодоженам и радоваться. Но не пришлось ни пожить, ни порадоваться… Приехал, как уверяли шустовцы, к Егору Иван Лукич, обошел вокруг дома, а потом отвел бригадира в сторонку, чтобы Маруся не слышала, и сказал: «Напрасно, Егор, старался. Дом твой надо ломать и переносить в Журавли, потому что по генеральному плану хуторов не будет, а будет одно укрупненное и благоустроенное село…» — «Как ломать? — бледнея, будто бы спросил Подставкин. — Почему переносить?» — «А вот так, ломать — и все!» — сказал Иван Лукич, сел в машину и уехал…. Тогда Подставкин, не в силах перенести такое горе, всю ночь пил и накопившуюся злобу и обиду утром выместил на ни в чем не повинной Марусе…