Дорога камней - Антон Карелин

— Итак, — развернувшись, сказала Принцесса, и в лице её каждый заметил неуловимый остаток ускользающей, растворяющейся печали, проявления которой позволялись Инфантой столь редко; затем голос её обострился, ожесточился, охладел.

— Хватит тянуть время, — продолжала она. — Пора начинать. Вы, чернокрылые, всегда были лучшими и слишком к этому привыкли. Быть может, каждого из вас поодиночке превосходил и превосходит Гленран, может, нет; в любом случае он сейчас далеко. И никогда ещё не было случая, чтобы пятеро из вас не справились с одним, кто бы он ни был. Что это значит? Значит, вы никогда с усердием не тренировались биться специально против одного. Я имею в виду, против этого одного. Потому что из всех остальных в известном мне мире сравниться с вами могут лишь двое: высший Алый Рыцарь храмов Госпожи и один семидесятипятилетний старик.

Они молчали, внимательно слушая и ожидая. Инфанта никогда ничего не говорила просто так; читая свою мораль, она уже знала, что и как предстоит сделать всем шестерым; и каждый был готов начать прямо сейчас, не раздумывая, повинуясь её словам.

— Мой милый братец вмешался, чтобы уберечь от нашего гнева своего непобедимого бойца; судя по обстоятельствам, он выступил практически спонтанно, и вмешательство его не было подготовлено. Вы пребываете в ошеломлении до сих пор и по-прежнему считаете, что он победил без единой потери. — Голос её хлестнул по мрамору и стеклу, по воинам, стенам и потолку: — Почему вы не правы?!

Накатило и сорвалось краткое молчание, лишь ветер сипел за окном.

— Даже так он выдал часть из того, на что способен, — помедлив, видя, что другие молчат, ответил Керье, приглаживая рукой короткий, непослушный тёмный вихор. — В любом случае мы уже знаем, что при внезапной атаке нам с ним не тягаться, и что его клинки проходят сквозь все защиты, которыми мы снабжены... Но я уверен, наша Госпожа увидела большее, и её проницательность приведёт к иному исходу... в следующий раз.

— За что я люблю тебя, Керье, — усмехнулась Принцесса, как горячий нож сквозь на глазах тающее масло, двумя плывущими шагами преодолевая остывающий, раздающийся перед ней мужской слой, ощущая неторопливо слабеющий запах пота, усаживаясь и поудобнее устраиваясь в своём огромном кресле, — так это за твой неисправимый оптимизм. — Она помолчала. — Хотя, впрочем, ты-то остался в живых, — мельком посмотрела на Фрадина, тусклое лицо которого осталось неизменным, и на Большого, который заметно помрачнел. Усмехнулась. Помолчала. Улыбнулась, ехидно и одновременно тепло.

— Я кое-что приготовила для вас, птенцы, — нежно проворковала она, кончиками пальцев поглаживая упругий, гладкий кожаный подлокотник. — Ну-ка, все вниз. Располагайтесь удобнее, можете лечь... Из рук все убрать. Расслабиться. Глаза закрыть.

Телохранители, позвякивая железом, опустились на пол, кто-то прислоняясь к стене, кто-то растягиваясь на голом мраморном полу, укладывая обнажённое оружие рядом. Отчасти знакомые с возможностями и методами Принцессы, все шестеро уже догадывались, что с ними будет сейчас.

— Закрыли глаза? Успокойтесь. Ну, готовы? — Каждый, не поднимая век, кивнул. Голова Фрадина на длинной тонкой шее (он весь был тонкий и длинный) свесилась на грудь.

— Соберитесь. Мы начинаем, Тар.

И грянула тьма со всех сторон, резкое шуршание стремительно разворачивающихся теней проникло каждому в мозг; дёрнулась, лунно осветляясь, становясь чётче, застывая, изображение-картинка. Мгновенно установилась, обрела живость, блеск, глубину, запах, материальность, звук — и, двинувшись, нахлынула одной волной, поглощая всех шестерых.

— Убейте их, — тихо сказал Принцесса, растворяясь в ночной темноте. И тут же на рыцарей обрушилась чёрная, размытая в движениях тень, несущая смерть каждым блеском клинка.

7

Шестеро медленно приходили в сознание. Лица любого из них, на сей раз смертельно бледные, некоторое время отражали бессмысленное отупение. Затем, каждый по-своему, но все очень, по сравнению с людьми обычными очень быстро, они стали приходить в себя. Теперь их кожа горела, в сердцах начинало брезжить понимание. Желание разобраться во всем до конца. И чувство, которое Катарине нравилось в Драконах едва ли не больше всего, — бессилие смириться. Холодная, упорная, расчётливая ярость, бушующая в глазах.

Инфанта сидела, поджав скрещённые ноги, и рассматривала телохранителей, не отрываясь, каждого по очереди. Задумчиво-расчётливо, уверенно мерцали прищуренные глаза. Одухотворение застыло и не гасло в них: Принцессе очень понравилось увиденное. Она никак не могла остыть; горячие щеки рдели.

Наступила секунда, когда каждый из шестерых — кто застывшим, кто едва заметно подрагивающим, кто живым, отошедшим, внимательным, кто до сих пор багрово-яростным лицом, — уставились на неё, ожидая. У любого из них сейчас были сказочные, потрясающие, едва ли не бездонные, очень разные, но одинаково звенящие глаза.

— Что мы имеем? — не давая им передышки, не ругая, не жалея, не охлаждая их, спросила она, желая с каждой фразой наращивать темп. — Каждый из вас видел его, он был материален, не мерцал, появляясь то тут, то там, — он всего лишь двигался втрое быстрее вашего; начал точно так же, как в прошлый раз, — и на сей раз, в присутствии всех шестерых, довёл дело до конца. Можете добавить что-нибудь ещё?

— Косые восходящие парирования, — выплюнул, судорожно выдыхая, Лагер, пылающая красная шея которого напоминала пузатую стенку парового котла и правую сторону которой он никак не мог отпустить сжатой левой рукой, сглатывая в каждой паузе, новый раз ощущая, как бьётся, выбрасываясь мощной струёй, освобождённая кровь. — Атакуя... одновременно прикрывается, каждый шаг наращивает темп. Идёт по восходящей дуге. Хых. Если сбить с ритма, можно резко сократить... преимущество... хых... резко... сократить.

— Никогда не смотрит за спину, почти не оборачивается, — быстро, задыхаясь, словно торопясь опоздать, заметил Глаад, держащий у сердца холодную бледную руку, — в самом начале бросил в него три «крошки»... от двух он увернулся... одну отбил: очень развитое круговое зрение... Бьётся с ним постоянно, может... носит все время. По меньшей мере несколько лет.

— Очень похоже на школу танцоров, — поднимая бесцветные, неживые рыбьи глаза, тихо вымолвил Фрадин, который сам являлся одним из лучших её мастеров, — но вертится гораздо меньше. Волчок не использует совсем, но умудряется отталкиваться от пола практически каждый шаг. Может, из-за кругового зрения... сначала я думал, только из-за скорости. Теперь... — он сделал вдох, помолчал и свистяще медленно выдохнул, — я почти уверен, что он наполовину шагает, наполовину летит. Бьётся в полуполете, отталкиваясь от земли сильнее и гораздо легче получая разворот... Поэтому... так сильно бьёт с размаху. Поэтому... так хорош в прыжках... в налётах сверху, в прыжках... в прыжках... — пряча глаза, утихая, прячась и замирая, закончил он, костлявой ладонью потирая лицо.