Ораторское искусство - Александр Викторович Марков

Полагая же не без разумных оснований как по низшим, так и по высшим явлениям, что первый человек прежде всего обратил речь к Самому Богу, мы разумеем, что он, сначала заговорив сам, затем незамедлительно продолжал говорить, будучи вдохновлен одухотворяющей Добродетелью. Ибо мы полагаем, что человеку более человечно быть услышанным, чем слушать, лишь бы его слушали и он слушал как человек. Следовательно, если Тот, Кто есть Творец, и Начало совершенства, и Любовь, исполнил Своим дуновением первого из нас всяческого совершенства, мы ясно понимаем, что благороднейшее живое существо не прежде начало слышать, чем было услышанным. Если же кто-нибудь, возражая нам, укажет, что нецелесообразно было ему говорить, так как он был пока единственным человеком, а Бог без слов постигает все наши тайны даже раньше нас, то мы с должным при суждении о вечной воле благоговением говорим, что, пусть даже Бог ведал или, вернее, предведал (а это для Бога одно и то же) помыслы говорящего вне его речи, Он позволил, однако, и ему говорить, дабы в изъяснении столь великого дарования прославился и Сам благостно одаривший. И отсюда мы можем вполне определить то место, где впервые раздалась речь; ибо если человек был одухотворен вне рая, то вне его, если же в нем, то, несомненно, в нем и было место первой речи[34].

Данте изобразил Адама райским оратором, для которого рай – самый подходящий театр для публичных выступлений. После грехопадения этот театр опустел и разорился, а после Вавилона люди разошлись по разным странам, плотники не понимали каменщиков, и в результате образовались разные народы, каждый со своим родным языком. Даже в одной Италии есть три основных диалекта и не меньше четырнадцати наречий. Вернуться к латыни в качестве общего языка Италии уже невозможно – родные языки у итальянцев другие, а каждый язык и диалект имеет свои преимущества и недостатки. Какой-то очень певуч, какой-то краток и точен – но ни один из диалектов тоже не может притязать на звание общего итальянского языка.

Поэтому Данте говорит, что нужен гениальный поэт-оратор, который синтезирует итальянские диалекты, отобрав из каждого нужные речевые жанры. Из одного диалекта он возьмет стихосложение, умение создавать сладостные песни, лучшие, чем в других итальянских диалектах, из другого – умение говорить кратко и точно. Но и поэзия, и проза, и практическая речь – все должно быть подчинено придворным нуждам. Необходимо, чтобы стихи воспевали самых благородных королей, чтобы законы служили справедливости, подаваемой свыше, чтобы диалоги воспитывали придворных, которые научат благородству и верности всех остальных людей.

Итак, основная идея трактата Данте – виртуальный двор. В Италии нет единой монархии, но придворный язык создаст такой виртуальный двор, невидимое сообщество благородных людей, раскрывших все возможности народного языка и тем самым воспитавших итальянскую нацию:

Несколько отшелушив местные итальянские наречия и произведя сравнение между оставшимися в сите, отберем поскорее более почтенные и почетные. И первым делом обследуем сицилийские особенности; ибо сицилийская народная речь явно притязает на преимущественную перед другими честь, потому что всякое стихотворение, сочиняемое итальянцами, именуется сицилийским и потому что многие тамошние мастера пели возвышенно… Но эта слава Тринакрийской земли, если правильно усмотреть, на что она направлена, осталась, очевидно, лишь на поношение итальянских государей, которые поступают в своей гордыне не как герои, а как простолюдины. Действительно, славные герои – цезарь Фредерик и высокородный сын его Манфред, являвшие благородство и прямодушие, пока позволяла судьба, поступали человечно и презирали невежество. Поэтому, благородные сердцем и одаренные свыше, они так стремились приблизиться к величию могущественных государей, что в их время все, чего добивались выдающиеся италийские умы, прежде всего появлялось при дворе этих великих венценосцев; а так как царственным престолом была Сицилия, то и получалось, что все обнародованное нашими предшественниками на народной речи стало называться сицилийским; того же держимся и мы, и наши потомки не в силах будут это изменить[35].

В Италии достаточно благородных поэтов и правителей, но из-за отсутствия общего языка их слава мало кому известна, потому что есть завистливые поэты и потому что есть государи, которые поступают как простолюдины, думая только о практической пользе, а не о красоте слов и поступков. А настоящие правители прямодушны, у них что на языке, то и на уме, и, сказав слово «любовь» или «дружба» на родном языке, они и поступают соответствующим образом. Сицилийские правители привыкли, что при их дворе воспевают любовь: значит, риторика сицилийского двора обязательно должна быть принята всей Италией для создания народно-благородного языка.

Народный язык – не то же самое, что культурный язык. Например, жители Болоньи, первого университетского города в Италии, гордились своей культурой, своим языком, который правилен, выразителен, лишен излишеств. Но для Данте эта культура – признак городского языка, но не народного. Ведь слишком сильный лоск цивилизации мешает поэзии прорваться прямо к душам людей. Поэтам из Болоньи, которых любят не только в крупных городах, но и в селах, приходится обращаться к более мелодичным диалектам:

Следовательно, если болонцы берут, как сказано, и оттуда и отсюда, разумно полагать, что их речь путем смешения противоположностей, как упомянуто, остается уравновешенной до похвальной приятности; это, по нашему суждению, несомненно, так и есть. Поэтому, если ставящие их выше по народной речи имеют в виду при таком сравнении только городские говоры италийцев, мы охотно с ними соглашаемся; если же они считают болонскую народную речь предпочтительной безусловно, мы с ними расходимся и не согласны. Ведь она не та, что мы называем придворной и блистательной; потому что, если она была бы таковой, ни великий Гвидо Гвиницелли, ни Гвидо Гизильери, ни Фабруццо, ни Онесто, ни другие стихотворцы Болоньи не отклонялись бы от собственного наречия; а они были блестящими мастерами и отлично разбирались в народной речи[36].

Данте сравнивает искомый язык с пантерой (символ единства в пестром разнообразии), которую трудно поймать, но которая точно существует. В Италии нет ни единой монархии, ни единого диалекта. Но в ней есть особое чувство благородства, которое позволяет говорить, что народно-благородно-придворный язык уже виртуально существует. Данте вспоминает философско-грамматическое учение о субъекте (подлежащем) и предикате (сказуемом): в искомом народном языке субъектом является любой благородный оратор, говорящий просто и прямо, а предикатом – социальный институт, например правосудие или принятие решений лучшими людьми при дворе. Люди уже знают, что такое хорошо и что такое плохо, и имеют знакомые обычаи, умеют знакомиться и дружить. Нужны только благородные ораторы – и тогда вся Италия заговорит на честном и