Дорога скорби - Дик Фрэнсис

Леди из Челтенхэма: «Печально, что вы могли так обмануться. Эллис совершенно невиновен. Я бы не подумала, что вы ему завидуете, но так говорят все газеты. Простите, Сид, но вам не стоит больше появляться у нас».

Разгневанный ланкаширский фермер: «Вы идиот, вам это известно? Эллис Квинт! Вы тупица. Жокеем вы были отличным. Бросьте эти претензии на звание Шерлока Холмса. Мне вас жаль, парень».

Леди из Йорка: «Как вы могли? Милый Эллис! Я должна сказать, что он стоит десяти таких, как вы».

Я выключил критикующие голоса, но они продолжали звучать в моем мозгу.

Пресса более или менее следовала в направлении «Памп». Эллис улыбался с фотографий на страницах почти всех газет. Суд прессы постановил, что Эллис Квинт — несправедливо обвиненный герой, а Сид Холли — вертлявая завистливая шавка, хватающая его за пятки.

Я знал, что будет плохо, так откуда это желание разбить голову о стену? Я всего лишь человек, и нервы у меня не из вольфрама, что бы об этом ни думали.

Четверг прошел примерно так же. Я все еще не разбил себе голову. Хотя и был к этому близок.

В среду Эллис опять предстал перед судом, и на этот раз его выпустили под залог. Позвонил Норман.

— Уши заткнули? — спросил он. — Как в прошлый раз?

— Наглухо, — уверил его я.

— Все было решено заранее. Заседание заняло две минуты. Только чтобы объявить решение. Пресса приехала, когда все уже кончилось. Эллис встретил их уже на свободе, широко улыбаясь.

— Черт. — Его адвокаты отработали свой гонорар, — продолжал Норман. — Глупо думать, что уравновешенный человек намерен убить себя — его галстук каким-то образом затянулся, но он старался его развязать. Полицейский, которого он толкнул, не представился должным образом и теперь разгуливает в удобном гипсе. Жеребец, в нападении на которого обвиняют Эллиса, жив и прекрасно себя чувствует. Поскольку можно отпускать под залог обвиненных в убийстве, нет необходимости дольше задерживать Эллиса Квинта по менее серьезному обвинению. И вот... он выходит.

— Он еще под следствием?

— Пока да. Его адвокаты просили назначить суд пораньше, чтобы он мог побыстрее покончить со всеми этими неприятностями. Разумеется, он не признают себя виновным. Адвокаты хлопают друг друга по плечам. И... Я думаю, что за этим делом скрыты какие-то маневры крупных фигур.

— Крупные фигуры? Какие?

— Не знаю. Просто чувствую.

— Может быть, отец Эллиса?

— Нет. Совершенно другие люди. Просто... когда наши рапорты — ваш и мой — дошли до государственной прокуратуры, появился новый фактор. Возможно, политический. Трудно сказать. Не то чтобы дело закрывают. Вокруг него уже слишком много шумихи. Больше похоже на смену направления. Даже официально, не просто через прессу, кто-то сильный пытается вас раздавить, и боюсь, что должен сказать — пытается вас дискредитировать.

— Спасибо за компанию.

— Сид, я серьезно. Смотрите.

Я чувствовал себя готовым, насколько это возможно, к чему-то вроде стирания в порошок, но на деле наступление велось тоньше и продуманней.

Эллис, как будто ничего не случилось, возобновил свою телевизионную программу и начал отпускать шуточки о Сиде Холли: «Сид Холли? Этот мой приятель! Вы слышали о том, что он родом из Галифакса, то есть Холифакса? Холли и факты — он их выдумывает».

Или: «Я люблю холлодец — я его ем». И старые шуточки в мой адрес например, «Холлилуйя». Остроумно. Весело.

Когда я посещал скачки — не так часто, как раньше, — ко мне или поворачивались спиной, или смеялись, и я не мог решить, что мне не нравится больше.

Я ходил только на скачки с препятствиями, зная, что в стиле Эллиса посещать самые фешенебельные состязания. Я признался себе, что в том, как я его избегаю, есть доля раболепного страха. Я презирал себя за это. И все же я уклонялся от встречи с ним лицом к лицу и в самом деле не знал, то ли это из-за растущего отвращения к тому, что он сделал, то ли из страха, что он может публично осмеять меня.

Он вел себя так, как будто бы не ожидалось никакого суда, как будто детали, вроде «Лендровера», секатора и результатов ДНК-тестов, которые связывали секатор с жеребцом миссис Брэккен, никогда не всплывут на поверхность, даже после того, как будет покончено с тайной следствия.

Норман, Арчи и Чарльз Роланд беспокоились о том, что, несмотря на все наши предосторожности, адвокаты Эллиса сумеют как-то отвергнуть факты, связанные с «Лендровером». Его адвокаты, как сказал Норман, опираются на чью-то невидимую поддержку, кто-то заставляет их работать и, возможно, даже платит огромные гонорары, и теперь на него работает адвокат, который за семь лет не проиграл ни разу.

К моему удивлению, несмотря на окружающий меня барьер позора, мне предлагали работу. Честно говоря, предложения часто сопровождались извинениями типа: «Правы вы или сели в лужу с Эллисом Квинтом...» или «Даже если вы совершенно не правы в случае с Эллисом Квинтом...» — худо-бедно выходило, что нужен им я и никто другой.

Ну, порадуемся и этому. Я раскрывал маленькие загадки, проверял кредитоспособность и репутации, находил украденных лошадей, ловил разных воров — обычная работа.

Наступил июль, начавшийся с ливня, от которого разлились реки и пострадала обувь зрителей на ипподромах. Но ни одну лошадь не покалечили во время полнолуния — может быть, потому, что ночи были дождливые, ветреные и облачные.

Пресса в конце концов утратила интерес к ежедневному изничтожению Сида Холли, и шоу Эллиса Квинта прервалось на летние каникулы. Я пару раз ездил в Кент, привез Рэчел несколько новых рыбок, сидел с ней на полу, играл в шашки. Ни я, ни Линда не заговаривали об Эллисе. Она каждый раз говорила мне «до свидания» и спрашивала, когда я приеду снова. По ее словам, Рэчел больше не снились кошмары. Они отошли в прошлое.

Незаметно наступил и прошел август. Ни одна лошадь не пострадала.

«Горячая линия» остыла. Индия Кэткарт занималась любовницей одного члена кабинета, но каждую пятницу привычно отвешивала мне пинка. Я на две недели съездил в Америку и проехался верхом по горам Вайоминга, окунувшись в умиротворение лесов и синеву близкого неба.

В сентябре, в одно субботнее утро после ясной лунной ночи, обнаружился жеребец с отрезанной передней бабкой.

Я услышал об этом по радио, когда пил кофе на кухне.

— Слушатели могут припомнить, — говорил диктор, — что в июне в подобном же нападении экс-жокей Сид Холли обвинил Эллиса Квинта. Квинт открещивается от этого последнего инцидента, торжественно заявляя, что он совершенно не в курсе дела.

Звонков из «Памп» по «горячей линии» не было, но Норман Пиктон накалял провода.

— Вы слышали? — требовательно спросил он. — Да. Но без подробностей.

— На этот раз — годовалый жеребенок. Двухлеток сейчас в полях нет, но зато есть сотри годовичков.

— Да, — согласился я. — Начинают продавать жеребят.

— Тот, о котором идет речь, принадлежит кому-то из окрестностей Нортгемптона. Они с ума сходят. Их ветеринар избавил животное от страданий. Но знайте вот что. Адвокаты Эллиса Квинта уже заявили, что у него алиби.

Я молча стоял посреди своей гостиной, глядя в окно.

— Сид? — М-м.

— Вы должны будете разбить это алиби. Иначе оно разобьет вас.

— М-м.

— Черт побери, скажите же что-нибудь еще.

— Это может сделать полиция. Это ваша работа.

— Посмотрите проблеме в лицо. Они не будут сильно стараться. Они собираются поверить в это алиби, если оно достаточно надежно.

Я в оцепенении спросил:

— Вы думаете — вы действительно думаете, что суперреспектабельный адвокат может посмотреть сквозь пальцы на то, что его клиент калечит... убивает... жеребенка — или кому-то платит, чтобы тот это сделал, — чтобы бросить тень сомнения в деле о другом жеребце?

— Если ставить вопрос так — то нет.

— И я не верю.

— Итак, Эллис Квинт устроил это сам, а что он устроил, то вы можете разрушить.

— У него было больше двух месяцев, чтобы составить план.

— Сид, — сказал он, — отступать — это на вас не похоже.

Я подумал, что, если бы его постоянно, безжалостно и систематически преследовала клевета, он мог бы чувствовать то же, что и я, и если не отступить совершенно, то, по крайней мере, устать от сражений.

— Полиция Нортгемптона вряд ли примет меня с распростертыми объятиями, — сказал я.

— Раньше это вас никогда не останавливало.

Я вздохнул.

— Вы можете выяснить в нортгемптонской полиции, что у него за алиби?

— Попробую. Я перезвоню вам.

Я положил трубку и подошел к окну. Небольшая площадь выглядела мирной и безопасной, обнесенный оградой сад — зеленым пристанищем, где поколения детей состоятельных родителей резвились и играли, пока их няньки сплетничали. Я провел детство в трущобах Ливерпуля, мой отец умер, мать болела раком. Я никоим образом не сожалел о разнице в происхождении. Может быть, из-за этих трущоб я сейчас еще больше ценю этот сад. Я гадал, как поступили бы дети, выросшие в этом саду, с Эллисом Квинтом. Позже Норман перезвонил еще раз.