Воронье - Джордж Грин

РОМЕО стоял рядом с Шоном, и тот втолковывал ему:

— Ты был прав. Я вел себя как идиот. Я верю в людей, а они меня накалывают. Каждый раз. Они не знают, что значит доверять; они не знают, каково завоевывать доверие. Они ничего не ценят. Так как же ты можешь работать с ними? Они не ценят даже свою собственную семью. Как можно иметь дело с такими ослиными задницами? Я кончаю. Меня не волнует, что ты сделаешь с ними. Я пытался защитить их. Но вот такие эти люди. Откровенное животное себялюбие. Да ну их к такой-то матери. Ты не имеешь представления, как я ненавижу их. Они превратили мою жизнь в кошмар. Они хотят поиметь нас? Поимеем их в ответ.

В этом аду полуденной жары, под грузом злобы, висящим в воздухе, Ромео отчаянно пытался сказать что-нибудь. И наконец он справился:

— Дай мне поговорить с ними.

— Поговорить с ними? Да мы должны их покарать.

Наступило долгое молчание, после которого Ромео опять сказал:

— Дай мне поговорить с ними.

И Шон сдался:

— Ох, да делай что хочешь, мать твою. — И он отошел.

Ромео вытащил из багажного отделения свою сломанную саблю, подошел к фургону Ботрайтов и толчком сдвинул в сторону боковую дверь. Там было убийственно жарко, и семья, залитая потом, трепетала от страха, но они вели себя тихо, как церковные мыши. Тара сидела за баранкой. Митч на среднем сиденье. Пэтси и ребенок устроились сзади.

Все они уставились на клинок в его руках.

— Митч, — сказал Ромео.

— Сэр?

— Что вы там надумали, Митч?

— Сэр?

— Вы были готовы кинуться на него. Вы планировали это сделать?

— Нет, сэр.

— Если будете продолжать врать, я начну убивать. Скажите мне правду.

Митч понурил голову.

— Я не знаю, просто не знаю, что я тогда думал.

— Вы знаете, почему ваша мать до сих пор жива? — спросил Ромео. — Из-за Тары. Из-за тех слов, что она сказала вам на сцене. Что она сказала вам, Митч?

— Что вы находитесь здесь.

— Вот поэтому ваша мать и жива. А то бы вы увидели, как ее мозги разлетелись по залу. Это вы понимаете?

Раздалось какое-то странное хныканье. Ромео потребовалось несколько секунд, чтобы понять: его источник — это ребенок.

— Тебе бы лучше заткнуться, — сказал он.

Но Джейсу это было не под силу. Он продолжал рыдать. Наконец Ромео схватил его за шиворот, приподнял и приставил сломанный конец сабли к его горлу. Это заставило его замолчать.

— Вот что, публика, — сказал Ромео. — Вы должны верить мне. Никого вы не поимеете. Вы даже не знаете, где я буду. Я в постоянном движении. Как только Шон пошлет сигнал тревоги, я начну убивать. Или если я позвоню Шону, а он не ответит, я тоже начну убивать. Действительно начну. Я сделаю все, что необходимо. Я знаю, что у моего приятеля съехали мозги. Но я прикрываю его спину. Можете мне поверить.

Он мог бы устроить хорошую демонстрацию своих намерений, если бы не его слезы. Как только они хлынули, он не мог остановить их. Иметь дело с ребенком было унижением. Он грубо отшвырнул Джейса, вытер глаза рукавом, но слезы продолжали литься. Ему пришлось выйти. Направляясь к своему «соколу», он прошел мимо Шона и сказал:

— Они не верят мне. Я знаю, что не верят. Ну и черт с ними.

БАРРИС пришел домой после смены и разогрел банку куриного супа «Минестроне», от которого несло, подумал он, грязными опилками. Он включил телевизор и сел смотреть игру бейсбольных студенческих команд. Мировая серия. Университет Юты против Флориды. Он не болел ни за одну из команд, его не интересовали ни их талисманы, ни их фаны в боевой раскраске; он хотел лишь слушать голос диктора. Тишина в доме угнетала его. Она была как бы продолжением долгого молчания его жены Барбары, которым она комментировала его неверность. Нет, он не обманывал ее, во всяком случае не физически, — но она с самого начала знала о его чувствах к Нелл Ботрайт, и в ответ ему достались годы ее молчания. Он отвечал ей таким же молчанием, и они сорок лет вели такие безмолвные дебаты, и теперь у них было двое взрослых детей и семеро внуков, и Барбары больше не было, но ее молчание слышалось в доме громче, чем раньше, и Баррис включал телевизор, чтобы заглушить его.

Питчер из Юты промазал с первым броском. Наверно, что-то ему помешало. Зрители пришли к тому же выводу. Баррис ел свой суп. Показали повтор. Цветной комментатор возразил: никаких помех не было. Сегодня Нелл сказала Баррису: «Я люблю тебя, дорогой». Она помахала ему рукой, сидя в своем большом кэдди, как королева Голливуда, и сказала во всеуслышание всему миру: «Я люблю тебя, дорогой».

Он прожевал кусок тоста, поджал губы и привел их в прежнее состояние. Он попытался представить, что могло бы быть. Господи, если бы только он не был таким идиотом.

Он прикинул, были ли за последние сорок лет хоть четыре минуты, когда он не думал бы о Нелл Ботрайт.

«А могу ли я сейчас?.. Безнадежно — я слышу, как забивают гвозди в крышку моего гроба, но… может, наконец, я позволил бы ей прийти?»

«Оплошность или накладка, — бормотал цветной комментатор, — но в одном можете быть уверены: об этом мгновении будут говорить годами. Это ключевой момент — не в этой обыкновенной игре, а действительно ключевой момент в мировой серии Университетских игр…»

Я люблю тебя, дорогой.

Может ли это быть правдой? Ну хоть на мгновение? Ты же можешь заново испытать привязанность к человеку, которого когда-то любила, разве не так? Внезапный прилив чувств, словно та часть твоего сердца, которое ты наглухо закрыла, снова открылась?

Однажды, еще в колледже, она сказала: «Ты просто потрясающ, Баррис». Но он заслужил эти ее слова всего лишь умением набрасывать деревянные кольца на горлышки молочных бутылок. Но он верил, что Нелл в самом деле так считает. Она не льстила ему и не флиртовала с ним. В этот один-единственный момент она в самом деле любила его.

Или после сорока лет размышлений на эту тему он продолжал верить — так и было.

Внезапно он услышал взрыв громкой музыки, который заставил его подпрыгнуть. Он не понял, откуда доносились звуки. Но не из телевизора. Не из телефона и не из микроволновки. Так что за чертовщина?

Снова. И тут только он понял: дверной звонок.

Теперь он давал о себе знать так редко, что Баррис и забыл, как он звучит.

Он вышел в переднюю и открыл дверь. На пороге стояла девушка. Лет двадцати или около того, блондинка. Стройная, с хорошей фигурой, но с простым невыразительным лицом.

— Офицер Джонс? — сказала она. — Вы меня помните?

— Конечно, — соврал он.

— Меня зовут Черилл. «Возрождение веры».

Ага. Наконец-то он вспомнил. Та девушка из церкви.

— Ах да. Что, снова наступило время?

— Сэр?

— «Вознесение сердца»?

— О нет, сэр. Мне просто нужно поговорить с вами.

У нее был серьезный голос.

— Полицейские проблемы? — прикинул он.

— Я звонила в участок, но они сказали, что вы ушли домой. Я затрудняю вас?

— Отнюдь.

— Я решила поговорить именно с вами потому, что знаю вас. Вы единственный офицер полиции, которого я знаю.

Он смутился — стоит ли приглашать ее войти? Если станет известно, что к тебе в дом зашла молодая девушка, то чужие языки не удержишь. Но волнует ли его, что будут болтать чужие языки? Да ради бога. Он отошел в сторону, и она вошла. Гостиная была скупо обставлена и чисто прибрана — поскольку Баррис не пользовался ею, — и он предложил ей присесть на лимонно-зеленую кушетку с подушками, — а сам устроился в кресле с оборками. В последний раз он сидел в нем в день похорон Барбары.

— Итак, — сказал он, — чем я могу вам помочь?

— Вы знаете, где я работаю?

— Вроде у Чамми. Вы по-прежнему там?

— Да.

Этот универсальный магазин располагался рядом с трассой I–95. Похоже, что он стоял там с давних пор. «Неужели вся ее карьера связана только с ним?» — подумал Баррис.

Хотя кто он такой, чтобы судить о чужой карьере? Особенно учитывая его собственную.

— Словом, так, сэр. Я думаю, мне кое-что известно.

— Простите?..

Эта девушка ходила в класс изучения Библии, который вела Барбара. Баррис прикинул, не собирается ли она обрушить на него какое-то религиозное откровение. Типа того: сэр, откуда нам известно, что Иисус воскрес во плоти? Если она спросит что-то такое, придется признать, что от него нет никакой пользы.

Но тут она удивила его:

— Я думаю, мне кое-что известно о джекпоте.

— Простите?..

— Выигравший билет был продан в нашем магазине.

Ага. Вот как.

— И что это за парень, который выиграл? Не Ботрайты, а другой парень?

— Какой другой?

— Шон Макбрайд. Разве вы не видели объявление по телевизору?

— Нет, — сказал он. — Я был на пресс-конференции, но я там работал. Ну, вы понимаете, обеспечение безопасности. Снаружи, на стоянке. Так что по сути я ничего не знаю. Что, появился какой-то другой победитель?