Дочь полковника - Ричард Олдингтон

– Мистер Каррингтон вовсе не пиявка, – с негодованием возразила Джорджи. – Он делает много добра!

– Спасая души от апоплексии, э? Ха-ха! Но я собирался спросить вас о другом: как, черт побери, мы все умудряемся жить?

И мистер Перфлит остановился как вкопанный, обратив на Джорджи торжествующий взгляд, словно говоря-«Вот отгадайте эту прелестную загадку!» Джорджи почувствовала, что его довольно костлявое колено прижалось к ее ноге. Она трепетно отодвинула ногу. Мистер Перфлит, не заметив, что их ноги соприкоснулись и он как бы покусился на ее девичью честь, продолжил прогулку и свои рассуждения.

– Вы, разумеется, ответите: сельское хозяйство! – объявил Перфлит, прибегая к излюбленному приему всех ораторов. – И я готов признать, что кое-кого из нас сельское хозяйство действительно содержит. Но в Англии дела с ним обстоят плохо, даже если на девяносто процентов воркотня фермеров и необоснованна. Как-никак в прошлом году Стимсу его образцовая ферма принесла пятьсот фунтов убытка… Кстати, он по этому поводу поднял самый непристойный шум, пытался представить себя прямо-таки благодетелем всего человечества. Лицемерный выжига добродушно забывает тот факт, что он получает в год несколько тысяч фунтов арендной платы за фермы, дома и землю, и фермеры оказываются в кабале у банков как раз потому, что первые сливки с их труда снимает он.

– Лиззи… – вставила Джорджи, пытаясь вернуть его к делу.

– Но, – неумолимо продолжал Перфлит, – как же остальные, число которых много превосходит тех, кто держится сельским хозяйством? Фабрика Крейги, которая, между прочим, заложена Стимсу… Это нелепый анахронизм, мисс Смизерс, хранит патриархальные порядки. То есть Крейги нанимает рабочих, не состоящих в профсоюзе, благо тут он их еще может найти, и платит им на полкроны, а то и на пять шиллингов больше, чем получают батраки в этом графстве. Он селит их, бесспорно дешево, в этих двух рядах отвратительнейших лачужек. Вы заметили, что по меньшей мере двадцать пять человек вынуждены жить на площади, величиной с половину дома, в котором проживает сам Крейги, в такой тесноте, что стоит кому-нибудь кашлянуть на одном конце улочки, как на другом у бабушки Бертон от испуга вываливается вставная челюсть?

– Я ничего не знаю о социализме, – сказала Джорджи. – Том Стратт…

Перфлит легонько погладил ее пальцы, чтобы она замолчала. Его ладонь была прохладной. Джорджи не могла понять, почему подобная фамильярность не только ее не возмутила, но даже была ей приятна.

– Совершенно очевидно, – продолжал Перфлит, – что он еще держится только благодаря этим особым обстоятельствам. Забастовка уничтожила бы фабрику, а потому рабочие не бастуют. Но все равно выжить ему не удастся. Под Криктоном открывается новая фабрика. Она его прикончит.

Мистер Перфлит теперь ласково сжимал ее руку: ему всегда легче думалось, когда ему удавалось взять за руку внимательную, пусть и глупенькую представительницу прекрасного пола.

– Вот почему, – сказал он, слегка помахивая свободной рукой, – нет ни малейшего смысла устраивать Тома Стратта на здешнюю фабрику, даже если бы его согласились туда взять, о чем нечего и думать.

– А! – сказала Джорджи, испытывая горькое разочарование, что вся эта невнятная болтовня свелась к негативному выводу. – Так что же им, бедняжкам, делать?

Он ободряюще сжал ее руку, и она вновь ее не отдернула.

– План кампании, – сказал Перфлит, снисходя в своих метафорах до уровня развития военного интеллекта, – крайне сложен. Мы должны вести атаку на трех фронтах одновременно. Вы, дорогая моя («мисс Смизерс» он не добавил), должны взять на себя расквартирование армии.

– Какой армии?

– Мистера и миссис Стратт с грядущим пополнением семейства. Марджи Стюарт ведь ваша приятельница?

– Да. Но при чем.

– Она сейчас здесь?

– Да.

– Превосходно! А теперь слушайте. – И мистер Перфлит опять сжал ее руку, но на этот раз с удовольствием заметив, что рука эта прохладна, изящна и пробуждает приятные ощущения. – Когда я как-то отправился сыграть на бильярде с милейшим спекулянтом Стюартом, я обратил внимание, что сторожка у ворот пустует. Так вот: отправляйтесь к Марджи, заручитесь ее сочувствием – сыграйте на струнах благородной жалости и прелести благодеяний и добейтесь от нее обещания предоставить сторожку Тому и Лиззи. Стюарт в отъезде, а после того, как Лиззи с Томом водворятся там, ему уже трудновато будет выкинуть их на улицу, ха-ха-ха!

– Какая отличная мысль! А мне и в голову не пришло…

– Интеллект, дорогая моя, интеллект! – сказал Перфлит с глуповатым самодовольством. – Это наше единственное оружие. Только так хитроумные Одиссеи способны одолеть этих сельских Аяксов.[59] Ах! Если бы мы только могли покончить с гнусной Библией и возродить эллинизм! Какой это был бы ренессанс! Цель, достойная того, чтобы посвятить ей жизнь! Гомер! Гомер – вот, где спасение!

Джорджи была так шокирована, что вырвала у него свою руку, и тут же смутилась: ведь таким образом она подчеркнула, что они прохаживались под руку. Мистер Перфлит сохранил полную невозмутимость.

– Кстати, а вы читали Гомера? Если хотите, я одолжу вам моего Бутчера и Ланга.[60] Зайдите на минутку, пока я поищу.

Джорджи не знала, как поступить. Нравственный кодекс Клива возбранял благовоспитанной девушке входить в дом, где ей хотя бы минуту предстояло пробыть наедине с мужчиной. Именно так Марджи безвозвратно сгубила свою репутацию, хотя, как ни странно, ее это нисколько не заботило. А тем временем Перфлит уже увлек Джорджи в гостиную и, расписывая великолепие Гомера, отыскал на полке нарочито архаизированный перевод «Одиссеи». Открыв книгу наугад, он принялся читать гекзаметры с той невероятной монотонностью, которой литературные снобы пытаются придать себе значительность на манер У.-Б. Йетса.[61] Без всякой задней мысли он напал на страницу с очень поздней интерполяцией, повествующей о том, как Афродита и Apec попались в сеть Гефеста под громовый хохот бессмертных богов. Мистер Перфлит читал с упоением. Но, случайно подняв глаза, сразу умолк, ошеломленный ужасом в глазах Джорджи. Она мало что поняла, кроме одного: он читал про то, как мужчина и женщина лежат вместе в одной постели!

– Богини, – непринужденно заметил мистер Перфлит, – предпочли при сем не присутствовать, как мне следовало бы вспомнить.

И вежливо поклонился Джорджи, которая уже не сомневалась, что он совсем свихнулся. И поспешила встать.

– Не торопитесь так!

– Боюсь, мне пора. Мама меня уже ждет.

– Какая жуткая штука семья! – с глубоким чувством произнес мистер Перфлит. – Каждый ее член мешает остальным делать то, что им хочется, и они называют это любовью!

– Право же, мистер Перфлит, вы говорите такие странные вещи! И вы так мне и не сказали, как по-вашему можно помочь Лиззи и Тому с остальным.

Мистер Перфлит, словно Феджин,[62] погладил нос с таинственным видом.

– Не тревожьтесь. Я этим займусь.

– Ну так до свидания.

– До свидания. Можно я зайду на неделе сообщить вам положение дел?

– Да, конечно. Приходите к чаю.

Мистер Перфлит поморщился.

– Терпеть не могу чайные баталии! Я загляну около шести, вы пригласите меня пройтись по саду, и там я представлю мой доклад.

И безмолвно условившись о свидании наедине, они расстались. Мистер Перфлит проводил Джорджи до калитки, благодушно журча о флоксах, гвоздиках и нимфах. Он, кладя начало своему эллинистическому ренессансу, все-таки настоял, чтобы Джорджи взяла Гомера. Она взяла книгу так, словно от прикосновения крещеных пальцев переплет мог вспыхнуть серным пламенем.

Через несколько шагов Джорджи столкнулась с кузеном, которого в эту минуту хотела видеть меньше кого бы то ни было. Он смерил ее негодующим взглядом.

– Глаза меня не обманули, и ты действительно вышла из сада этого невежи Перфлита?

– Он не невежа.

Бедняжка Джорджи! Почему она такой неблагодарностью встречала щедро изливаемые на нее нежные заботы? И почему ей никогда не удавалось защититься?

– Что ты там делала? – вопросил кузен, сверля ее взглядом. И Джорджи с ужасом почувствовала, что краснеет. Запнувшись, она ответила:

– Я… я заходила за книгой.

И подумала: «Я же лгу!»

– За какой книгой?

– Не знаю… Вот за этой.

Кузен сурово забрал у нее книгу, словно предвидя, что это окажутся произведения маркиза де Сада,[63] а вернее, Джеймса Лавберча,[64] который, несомненно, во всех отношениях был кузену ближе.

– Гомер! Зачем он тебе понадобился?

– Я… Он срочно нужен Марджи, и она попросила меня зайти по дороге…

– Хм! – изрек кузен, неохотно возвращая книгу. – Ну, что же. Но мне не нравится твое знакомство с подобным типом. Перфлит – мерзкий выскочка. На днях вечером я проходил мимо трактира, так он, слово благородного человека, сидел там, пил и гоготал с Джаддом и другими рабочими. Потянуло в родной хлев, не иначе.