Эра Дракулы - Ньюман Ким

Спустя неделю после ее смерти мы пробрались в склеп девушки днем и осмотрели тело. Она как будто спала. Признаюсь, тогда Люси показалась мне еще красивее, чем прежде. Тривиальность, простота исчезли, сменившись некоей жестокостью, и эффект получился тревожаще чувственным. Позже, в тот день, когда она должна была выйти замуж, мы проследили за тем, как «новорожденная» возвращается в гроб. Она заигрывала с Артом и, возможно, даже слегка его укусила. Вспоминаю алый цвет ее губ и белизну зубов, силу стройного тела в хрупком саване. Почему-то обычно я вспоминаю именно вампиршу Люси, а не «теплую» девушку. Она была первой тварью, которую я увидел. Теперь-то все эти черты стали такими обычными — видимая вялость, соседствующая со всплесками змеиной скорости, неожиданное удлинение зубов и ногтей, характерное для красной жажды шипение, — но тогда, появившись в один миг, они ошеломляли. Иногда я вижу Люси в Женевьеве, с ее быстрой улыбкой и острыми клыками на верхней челюсти.

Утром 29-го числа мы поймали ее и уничтожили. Нашли в трансе, подобном смерти, который нисходит на «новорожденных» в дневные часы, когда их рот и губы еще запятнаны кровью. Все сделал Арт, вонзив в девушку кол. Я хирургически удалил голову. Ван Хелсинг заполнил рот чесноком. Отпилив верх кола, мы плотно запечатали ее внутренний свинцовый гроб и быстро забили деревянную крышку. Принц-консорт приказал эксгумировать останки Вестенра и перезахоронить их в Вестминстерском аббатстве. Табличка на ее могиле проклинает убийцу Ван Хелсинга и, возможно, благодаря Арту, его сообщниками называют только Куинси и Харкера. Оба давно мертвы. Тогда профессор сказал нам: «Друзья мои, первый шаг сделан, самый мучительный шаг. Но впереди у нас — трудное дело: надо найти источник нашего горя и уничтожить его».[16]

Глава 14

ПЕННИ ЗАЯВЛЯЕТ О СЕБЕ

Он проснулся рано днем, сошел вниз позавтракать — кеджери и кофе — и прочесть сегодняшние телеграммы, которые Бэйрстоу, его слуга, выложил на столик в гостиной. Единственным интересным оказалось неподписанное послание из четырех слов: «Не обращайте внимания на Пицера». Он предположил, что Круг Лаймхауса имел полные основания полагать, что недавно арестованный сапожник не связан с делом Серебряного Ножа. Ему также доставили посыльным из клуба «Диоген» копии полицейских отчетов и личных показаний свидетелей. Борегар просмотрел их все и не нашел ничего нового.

«Газетт» сообщила о «жестоком убийстве еще одной вампирской женщины рядом с Гейтсхэдом вчера», предсказывая, что это свежее зверство «всколыхнет в глубинке панику, которая уже начала затихать в Лондоне». В остальном материал оказался пустяковым — читая между строк, Борегар заподозрил, что «новорожденную» уничтожил муж, когда та воспротивилась его попыткам обратить детей в вампиров, — хотя газета и делала резонный вывод, что, скорее, не «кровожадный маньяк из Уайтчепела» двинулся на север, а «убийство в Биртли — это реакция на лондонские преступления. Один из неизбежных результатов широкой огласки — распространение эпидемии. Как новость о самоубийстве вызывает другое, так и описанные в прессе детали одного преступления повторяются в следующем. Даже чтение о том, как совершаются злодеяния, ведет к дурным поступкам». Результатом страха перед Серебряным Ножом стало опровержение всеобщей веры в то, что вампиров нельзя убить. Хоть серебро и превратилось в редкий металл, каждый мог заточить ножку от стола или трость и пронзить ею сердце «новорожденного». Женщину в Биртли уничтожили сломанной ручкой от метлы.

В газетах пестрели колонки в поддержку недавно опубликованного эдикта принца-консорта против «неестественного греха». Пока остальной мир двигался вперед, к двадцатому веку, Британия возвращалась к средневековой юридической системе. Будучи «теплым», Влад Цепеш столь живо преследовал обыкновенных воров, что по преданиям горожане спокойно оставляли золотые питьевые чаши у общественных колодцев. Также Дракула ревностно следил за тем, чтобы поезда ходили четко по расписанию; в «Таймс» напечатали заметку о назначении американского «новорожденного» по фамилии Джонс, дабы тот надзирал за исполнением прихоти главы государства. Принц-консорт купил себе личный поезд, «Летучий карпатец», и в «Панче» часто появлялись карикатуры, в которых супруг королевы, стоя в кабине паровоза, дергает за сирену и разгоняет пыхтящий котел.

В Индии гремели антивампирские бунты, и сэр Фрэнсис Варни восставших не щадил. Принц-консорт все еще любил колья, но его протеже предпочитал казнить виновников, как «теплых», так и не-мертвых, бросая их в ямы с огнем. Аборигенов-вампиров привязывали к дулам пушек и простреливали их покрытыми серебром осколками.

Из-за мыслей об Индии Чарльз отвлекся от газеты и посмотрел на фотографию Памелы в черной рамке, стоящую на камине. Его жена улыбалась на жарком солнце, одетая в белое муслиновое платье. Округлый живот из-за ребенка. Мгновение, вырванное из прошлого.

— Мисс Пенелопа, — объявил Бэйрстоу.

Борегар встал и поприветствовал свою невесту. Та ворвалась в гостиную, сдернула головной убор с кудрей и аккуратно сняла какую-то невидимую пылинку с чучела птицы, сидящей на полях шляпки. Мисс Черчвард была одета в некий наряд с круглыми рукавами и зауженной талией.

— Чарльз, ты все еще в домашней платье, а сейчас уже почти три часа дня.

Она поцеловала его в щеку и тут же запричитала, как давно он не брился. Борегар попросил сделать еще кофе. Пенелопа села рядом с ним за стол и, словно приношение, водрузила шляпку на бумаги, машинально собрав их в аккуратную кучку. Застыв в столь странной позиции, чучело птицы выглядело изумленным.

— Я даже не уверена, соответствует ли приличиям то, что ты принимаешь меня в таком виде, — сказала она. — Мы еще не женаты.

— Дорогая моя, ты дала мне мало времени подумать о приличиях.

Она хмыкнула, не открыв рта, но нахмуриться не решилась. Иногда у нее получалось сохранять совершенно беспристрастное лицо.

— Как «Критерион»?

— Прекрасно, — ответила она, явно подразумевая противоположное. Уголки ее рта изогнулись вниз, и улыбка тут же превратилась в угрозу.

— Ты зла на меня?

— Думаю, у меня есть на это право, мой милый, — сказала Пенелопа, состроив обоснованную гримасу. — Мы договорились о прошлой ночи несколько недель назад. Ты знаешь, что она была важна для меня.

— Но мой долг…

— Я желала показать тебя нашим друзьям, всему обществу. А вместо этого испытала настоящее унижение.

— Едва ли Арт или Флоренс допустили бы подобное.

Бэйрстоу поставил на стол кофейный сервиз с керамическим кофейником, а не серебряным. Пенелопа налила себе чашку, потом добавила молока и сахара, ни на секунду не замолкая и критикуя его поведение:

— Лорд Годалминг был очарователен, как всегда. Нет, унижение, о котором я говорю, исходило от ужасного дяди Кейт.

— Диармида Рида? Газетчика?

Девушка отрывисто кивнула.

— Скорее, злодея. Он имел наглость — на публике, прошу обратить внимание — предположить, что видел тебя в компании полицейских в этом ужасном, гнусном, самом худшем районе города.

— Уайтчепеле?

Она глотнула горячего кофе.

— Именно в этом месте. Как абсурдно, как жестоко, как…

— Я боюсь, он прав. Думаю, я тоже видел Рида. Надо спросить его, есть ли у него какие-то соображения касательно этого дела.

— Чарльз!

На горле Пенелопы запульсировала крохотная жилка. Она вернула чашку на стол, но оставила мизинец согнутым.

— Это не обвинение, Пенелопа. Я был в Уайтчепеле по делам клуба «Диоген».

— О, по их делам.

— Именно, а их дела, как ты знаешь, это дела королевы и ее министров.

— Я сомневаюсь, что безопасность империи и благополучие королевы хотя бы на толику продвинется, если ты будешь возиться с низшими классами, выискивая что-то на местах сенсационных жестокостей.

— Я не могу обсуждать свою работу даже с тобой. И ты знаешь об этом.