Железная Империя (СИ) - Фрес Константин

Сбить спесь с возгордившегося мальчишки: ситхам свойственно бывать ослепленными тщеславием, и тогда их можно поймать и ранить, как это случилось, например, с Дартом Вейдером.

Но не на этот раз.

Но не с этим человеком.

Темная сторона, наполнявшая разум Эвана, подпитывающая силы Фреса, не затмевала его сознания и не лишала его контроля над ситуацией. Смеющийся, зубоскалящий, он видел все, и ни малейшая деталь не ускользала от внимательного взгляда его серых холодных глаз.

Вместе с ударами сайбера Фрес обрушивал на старика чудовищные по своей силе удары Силы, и каждый его выпад, каждый его удар был внезапен именно этим — придется ли телу сдерживать натиск молодого соперника, или же еще и сметающая все на своем пути лавина Силы обрушится на дрожащие от усталости и боли руки?

— Я знаю твой Ниман! — крикнул сенатор, переводя дух и наблюдая, как ситх неторопливо прохаживается мимо, ухмыляясь и размышляя, как бы еще удивить старика. — В этом весь ты — все, и вместе с этим ничего! Ты не способен удивить меня, не старайся! Ты стал сильнее, но остался все тем же!

Фрес хохотнул, озорно блеснув глазами, и закивал головой, соглашаясь. Несмотря на браваду джедая, ситх словно чувствовал, как у сенатора горят натруженные ладони, как ломит плечи, которым пришлось сегодня сдержать так много беспощадных ударов, и как тянут старые раны, спрятанные надежно под одеждой.

— Как это по-джедайски, — заметил Фрес, все так же неторопливо прогуливаясь возле замершего сенатора. Ситх словно нарочно давал сенатору передохнуть, перевести дух, еще больше подчеркивая свое превосходство. — Бросаться оскорблениями, выводя соперника из себя и обращая против него же самого его Силу, когда своей недостаточно. И совсем не по-джедайски признать, что слаб, — серые глаза фанатично разгорелись, в них промелькнул ледяной ад. — Я в последний раз предлагаю тебе уйти. Я слишком долго был добр к тебе.

Лицо Джейкобса исказилось, губы нервно задергались от еле сдерживаемого гнева.

— Ты-ы?! Добр?! Ко мне?! Что ты возомнил о себе?! — прохрипел сенатор, и в его голосе проскользнула лютая злоба, такая, какой с лихвой хватило бы и на пару ситхов.

— Я возомнил? А ты? Отчего ты даже не допускаешь мысли о том, что я могу быть сильнее тебя? Потому что сам хотел бы превосходить меня, но не можешь? И хочешь остаться первым хотя бы в своих мыслях?

Фрес поднял торжествующий взгляд на сенатора, глянул ему прямо в глаза, и усмехнулся, глядя, как на лицо отца наползает темная тень гнева и дрожь бессилия.

— Ты хорошо научил меня, Учитель, — отчетливо произнес Фрес, и в его голосе проскользнул ледяной острый яд. — Лучше чем кто-либо. Лучше чем кого-либо. Я благодарен тебе за это. Именно ты, — ситх указал на отца рукой, — сделал меня таким, какой я сейчас есть, Учитель.

Эти простые слова, казалось, ужалили старика в самое сердце, и он, взревев, яростно накинулся на Фреса, обрушив на него всю свою мощь, всю Силу, все свое умение, откинув вмиг нерешительность, жалость и всякие мысли о том, что перед ним стоит не враг, не безликий ситх, нет — а сын, его сын, которого не хотелось ни калечить, ни убивать.

Он хотел достичь: хотел ранить, хотел убить, уничтожить этот вечно жгущий его стыд и гложущее разочарование — сына, взявшего от отца все, но не оправдавшего надежд, и обратившего все знания не в то русло.

Стыд.

Мрак, накрывающий разум и зажигающий алым пламенем глаза обоих — отца и сына.

Старый джедай дрался, как никогда, его руки были ловки и быстры, словно в молодости, и один его зеленый клинок поспевал за обоими алыми лучами, как бы умелы они ни были.

И Фрес, отступая под этим неистовым натиском, отбиваясь, смеялся, сверкая злыми глазами, потешаясь над гневом, вытянутым из самого темного, самого грязного уголка души сенатора.

— Ты не сможешь меня удивить, мальчишка.

— Ты не сможешь быть сильнее меня, не посмеешь, старик.

Игры кончились: своим смехом, своими колкими словами Фрес вывел из себя сенатора, извлек то самое темное пятно на белоснежном полотне, так тщательно скрываемое ото всех, и оно вдруг растеклось, расползлось, пачкая все кругом.

Сенатор сожалел; он сожалел о том, что был далеко не так хорош, как сын, и о том, что сын не был так великодушен и не исполнил его мечту, не подарил ему повод для гордости, и в этих сожалениях было намного больше тлеющих огненно-алых искр, чем можно было себе предположить.

Мягкие, плавные движения старика были неизменно парированы четкими, отточенными ударами юноши, словно контролирующего не только свои действия и свое тело, но и всю схватку в целом, и зеленая раскаленная игла никак не могла найти брешь в алой сфере клубка, чтоб пронзить его и добраться до живого нутра.

Она не поспевала; она была слишком медлительной и слабой, в то время как алый шар, катающийся вокруг нее, только ускорялся, и каждый раз выскальзывал из-под ее разящего острия.

Кружась вокруг сенатора, Фрес словно продолжал дразнить его еще сильнее; каждый раз, когда удар сенатора, казалось, достигнет своей цели, алый луч останавливал и отталкивал его, и казалось, что для успеха сенатору не хватает совсем чуть-чуть.

Самой малости.

Смелости.

Жестокости.

Ну же, говорили безумные глаза Фреса, осмелишься ли ты немного помочь себе? Переступить через эту невидимую границу?

Очередной удар алого сайбера Фреса, обрушившийся на сенатора, синими раскаленными ситхскими молниями оплел зеленый клинок, заставив старика корчиться от невыносимой боли в выворачиваемой из сустава руке. Электрические шипы, ловко взобравшись по запястью, по плечу сенатора, раскаленными струнами перетянули руку джедая, и он закричал, отшатнувшись, выдернув ее из оплетающих молний.

Этому он Эвана не учил; это был первый из приготовленных сенатору сюрпризов, и не самый шокирующий.

Фрес, не ослабляя своего напора, нанес еще один удар, под который джедай еле успел подставить зеленый луч, и толчком Силы откинул изломанное болью тело отца прочь, подальше от себя, с трудом переборов в себе искушение перечеркнуть алым лучом темные одежды. Ярость кипела в нем, наслаждение движением, схваткой наполняло его молодое тело Силой через край, и он, прохаживаясь мимо поверженного врага, нестерпимо, до зуда в ладонях хотел причинять боль еще и еще, хватать джедая Силой и ломать, давить, швырять из стороны в сторону, вытрясти из упрямой головы все радужные иллюзии, весь джедайский мусор, все шелуху, которой обычно джедаи себе забивают головы, чтобы мир не казался таким жестким.

Вытрясти бы всю ложь, которой джедаи отгораживаются от ситхов!

— Теперь тоже будешь отрицать мое превосходство? — зло произнес Фрес, искоса посматривая на поверженного отца. Раздражение выходило из него в виде порывистых движений, нервных шагов, и алые лучи превращались в горящие лопасти, когда ситх вращал рукоять своего сайбера, разрубая ни в чем не повинный воздух. — Ладно, оставим эти споры — вообще-то, мне все равно. Мне давно все равно. Я еще раз, но уже в самый последний раз предлагаю тебе уйти, забрать свою дочь и уйти. Ты стар и слаб, отец; я уже десять раз мог убить тебя, но я хотел, чтобы ты понял, — Фрес глянул в глаза отцу, и, чуть повысив голос, повторил: — Ты должен правильно понять, кто и какое место занимает в нашей сегодняшней встрече.

Он остановился, обернувшись к отцу, и сенатор, еле ворочаясь на земле, с ненавистью сжал рукоять своего оружия.

— И кто же ты? — спросил сенатор, приподнимаясь на локтях. — Кто же ты?

Фрес свысока рассматривал поверженного джедая, и его губы изогнулись в неприятной, холодной гримасе.

— Пока что, — жестко произнес Фрес, — я твой сын. Именно поэтому ты все еще жив. Именно поэтому я стараюсь говорить с тобой. Но я ситх, а ты — джедай. Дальнейшее будет зависеть только от тебя.

— Нет! — с ненавистью выдохнул джедай, поднимаясь.

— Нет? — непринужденно переспросил Фрес и легко, нарочно подчеркнуто легко, словно и не было этого выматывающего поединка, отошел чуть назад, и алый луч его сайбера навис над корзинкой с ребенком, заходящимся в крике, и чуть качнулся, словно примериваясь разрубить белеющие в полумраке простыни пополам. — А так?