Маша и Гром - Виктория Богачева

Сам таким был в первый срок в Афгане. Когда после бойни, которую потом в газетах называли «столкновением» или «перестрелкой» ты сидишь как дебил, пялишься в одну точку и вообще ни о чем не можешь ни думать, ни говорить. У тебя кровь может идти, кусок кожи как лоскут висит — а ты ничего не чувствуешь. Помогает, когда кто-то тобой руководит. Говорит, что делать, куда идти.

Как я и думал, она послушно поднялась и вышла из кухни. Я услышал плеск воды на улице. Руки сами потянулись к пачке сигарет, но я остановился. Нужно чем-то заняться. Ожидание выматывает сильнее всего. Наугад я щелкнул выключателем, и, к моему огромному удивлению, на кухне загорелась куцая лампочка, висящая под потолком. Я-то думал, что все провода давно срезали на металлолом. Надо выписать премию тому, кто помнил об этом богом забытом месте и исправно платил за электричество.

Занятие я себе нашел легко: деревенский дом отапливали небольшой печкой, которую сложил из кирпича мой отец. А для нее нужны были дрова. Огромная куча дров, потому что в последний раз тут протапливали комнаты лет десять назад, не меньше. В соседней пристройке, которая носила гордое название «сарай», а на деле была же покосившейся лачугой, точно лежал топор и старый, деревянный хлам. Он сгодится. А если нет — изрублю стол и стул. Последнему и так уже сегодня от меня досталось.

Я вышел на свежий воздух. Действительно свежий — меня, без куртки, пробрало насквозь. Девчонка обернулась на шум моих шагов: шипя и отфыркиваясь, она пыталась умываться ледяной, колодезной водой. Получалось у нее неплохо: смыла кровь с рук и лица, и перестала выглядеть так, как будто до морга осталась одна остановка. Она дрожала. Наверное, от всего и сразу: холодной воды, ветра, страха, стресса. Я ничего не сказал ей, а она не спросила.

В сарае нашелся старый топор, с которого я смахнул паутину, и старые деревяшки: поломанные стулья, одноместная лодка с выцветшей краской и с пробитым днищем, часть мебельного гарнитура. Хватит на месяц топки. Но я не собирался задерживаться здесь так долго.

Забавно. Вот вроде я здоровый мужик, спорт, качалки, бассейн, с Авёрой периодически мутузим друг друга в зале. А все равно выдохся, пока рубил. С дровами всегда так. Результата пять бревнышек, а запыхался так, словно весь день пахал. Я настругал щепок для растопки, не найдя никакой бумаги, и вышел из сарая, придерживая подбородков стопку разнокалиберных дров у себя в руках.

Девчонка к тому моменту вернулась на кухню. Так странно. Мельник уехал максимум пару часов назад, а казалось, что прошло уже несколько дней. Время в этой проклятой деревне замедлялось, ползло как гусеница, и за это я ненавидел ее еще сильнее.

Я сбросил свой груз на пол в коридоре и присел перед самодельной, но добротной печкой. Заслонка открылась со скрипом, и на меня дохнуло многолетней пылью и старым, очень старым пеплом.

Не сразу, но с помощью зажигалки и отборного русского мата, у меня получилось запалить щепки, а затем, понемногу, загорелись и разнокалиберные деревяшки. Чтобы протопить весь дом с нуля дров понадобится раз в пять больше. Значит, придется наведаться в сарайчик еще.

Несмотря на то, что я все еще стоял подле печи, Маша тоже подошла. Прихромала на одной ноге, держась за стены. На теплящийся внутри огонек, который я еще не успел прикрыть заслонкой, она смотрела почти с благоговением. Как мало, оказывается, человеку нужно для счастья.

Когда я уловил вдалеке звук машинного двигателя, то машинально вытащил пистолет и приложил палец к губам, смотря на Машу. Но она, кажется, и это еще мягко говоря, охренела от вида оружия в моих руках, поэтому замолчала сама по естественным причинам. Прислонившись боком к дверному косяку, я выглянул на улицу: машина подъехала и остановилась возле покосившегося забора напротив дома. Вероятность, что там не Мельник, а мой будущий убийца, была минимальной, но я не собирался давать судьбе второго шанса расправиться со мной. Поэтому я дождался, пока Мельник сам выйдет из тачки и, подняв руки, покрутится вокруг себя.

Что ж. Приятно, что он не сомневается во мне.

В четыре руки мы разгрузили машину. Жратвы он привез на роту солдат. А вот доставая из багажника несуразного вида куртки, мялся как невеста перед первой брачной ночью.

— Гром, ты уж не сердись, что было первое, то и захватил.

Я хмыкнул. По виду куртки больше походили на робу зэков при Союзе: грязно-серого цвета, на дешевеньком синтепоне, стеганные, безразмерные. Но когда мы занесли их в дом, Маша сцапала первую и закуталась в ней с такой скоростью, что я мальца устыдился. Да она же мерзла все это время. Хотя что я мог сделать?

Помимо жратвы и курток, Мельник привез еще сменные шмотки для нас обоих, две новеньких трубы, аптечку, сигареты и водку.

— Хэннеси тут нигде поблизости нет, — загоготал он, разводя руками.

— Пошли еще воды притащим, — хмуро велел я и увел его к колодцу.

Во-первых, пусть отрабатывает свои смешки. Во-вторых, хотел поговорить подальше от дома и девчонки в нем. Когда мы вышли за ворота, водитель сразу же посерьезнел.

— Там все носом землю роют, но пока ничего, — сказал он, оглядываясь по сторонам.

— Херово роете, — огрызнулся я.

Не так много времени прошло, чтобы успеть нарыть что-то. Да и не рядовому охраннику такие вопросы задавать. Вечером созвонюсь с Иванычем и Аверой, у них и спрошу. Пока возвращались обратно с полными ведрами, я думал, сколько важных встреч сегодня были похерены. Огорчительнее всего — с человеком из «конторы». В легализации бизнеса без них никуда.

Хорошо бы для начала выскочить из заварушки живым, а уж с делами я как-нибудь потом разберусь. Не впервой.

— Мы наших оттуда забрали, а этих п***ров уже не успели, менты с мигалками приехали, — пыхтя, рассказывал мне Мельник, таща в горку ведра с водой.

— Ну и хер с ними, — огрызнулся я.

Надеюсь, мудак, который отпинал меня по ребрам, пока я пытался очухаться после аварии, остался лежать там. Главное, что наших никого не было.

Притащив воды, Мельник спешно уехал. Я не хотел привлекать к себе внимание, а дорогая тачка, четырежды проезжавшая через нищий поселок, наверняка намозолила местным глаза. Интересно, много среди них осталось тех, кто помнил бы мою мать?

На