Чужой для всех - Rein Oberst

— Оберст, — засмеялся генерал. — Мы находимся в такой заднице, что для меня будет честью спасти хоть одну лишнюю солдатскую душу и вернуть позже ее в строй. Ни один ваш документ не стоит этого. Вы опростоволосились, оберст, хуже некуда, — генерал, устало вышел из машины. — А если серьезно, — он прищурил глаза, с неприязнью посмотрел на полковника и властно добавил, — на поле боя, в условиях окружения, при отсутствии связи с вышестоящим штабом, командование берет на себя старший по званию и должности. Выполняйте мой приказ. Раненых – в первую очередь, вы – за ними.

В этот момент к Клясту подбежал гауптман Грейвиц и тихо доложил. — Все готово, герр оберст. Военный катер ждет вас в условном месте.

— Прекрасно, — повеселел Кляйст. — Сейфы с грифом «Z» поедут со мной. Организуйте их охрану. Вы остаетесь здесь и обеспечиваете переправу всего отдела. Выполняйте.

— Герр генерал, — Кляйст тут же обратился Вейдлингу. — У меня хорошая новость. Я предлагаю вам совершить небольшую прогулку. В трех километрах отсюда, вниз по течению реки, меня ждет катер. Составьте мне компанию, переплывем вместе. Забудем служебные неурядицы. К тому же, майор Ольбрихт, как я знаю, жив и находится в гораздо лучших условиях, чем мы. Соглашайтесь.

— Нет, оберст, — резко возразил Вейдлинг, вытирая платком капельки пота со лба. — Я обойдусь как-нибудь без вашей помощи. Ваш мед недалеко от жала. Идите свое дорогой. Нам лучше вместе больше не встречаться.

— Как знаете, генерал, я не настаиваю.

— Кроме того, оберст, — генерал с отчуждением смотрел на армейского разведчика, — помните простую истину, отделившуюся овцу съедает волк.

— Чепуха. Вы не знаете наших возможностей. Когда надо, мы умеем хорошо кусаться. До скорой встречи на той стороне, герр генерал, — Кляйст отдал честь рукой и, круто развернувшись, поспешил к армейскому вездеходу.

— Это совершенно ни к чему, — вдогонку проворчал Ведлинг и подозвал адъютанта узнать, не ликвидирован ли затор.

Через полчаса, когда генерал проезжал по узкому и длинному мосту на правый берег реки Березина, вдруг слева, вдалеке, ниже по течению, до него донесся шум короткого, но яростного боя. Бой не смутил генерала. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он только ухмыльнулся и тихо сам про себя промолвил. — Отделившуюся овцу съедает волк. Не поверил оберст, а зря…

— …Вяжи его, Семен, да покрепче. Видишь, хлюст какой да еще брыкается.

— Под дых ему дам, и все дела.

— Смотри только, не убей. У тебя не кулак, а кувалда. За эту шкуру старший лейтенант сказал, нам по ордену дадут. — Да уж, разбегутся, — Иван закончил связывать руки немецкому офицеру. — Все подымайся, немчура, Гитлер капут.

— Капут! Капут! — замахал головой немец, бегая по сторонам маленькими глазками, видимо, высматривая, среди подошедших русских солдат в масхалатах, офицера. Его рот был забит кляпом.

— Все, Сергиенко, веди этого важного гусака к машине. Головой отвечаешь за него.

— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант. А как же вы?

— Мы с Петровым попробуем открыть сейф с документами. Пусть Зина вызовет взвод автоматчиков. Вдруг немцы опомнятся.

— Не опомнятся, командир. Видите, даже эти не сопротивлялись. Руки кверху и Гитлер капут.

— Много болтаешь, Иван. Выполняй приказ. Костин и Володин – вместе с Сергиенко.

— Есть, — сержант Сергиенко зло ткнул Кляйста в бок автоматом, тот согнулся от боли, замотал головой. — Вперед, немчура. Не вздумай бежать. Придавлю как клопа. Пошли, хлопцы.

Полковые разведчики бесшумно скрылись в густом ельнике, даже не почувствовав его колких иголок. Молодые сердца радостно погнали их в свою часть. Задание командира полка и армейского отдела СМЕРШ было выполнено.

Глава 9

— Ух, ух, ух, — пыхтел от удовольствия и напряжения Криволапов, стараясь в который раз за сутки угодить своей юной пассии француженке цветочнице Николетт.

— Жих, жих, жих, жих, — поскрипывала гостиничная кровать, временами стуча никелированной спинкой о межкомнатную перегородку, темпераментно вбирая в себя энергию и тепло обнаженных раскрасневшихся тел.

— А, а, а, а, — созвучно возгласам русского Ромео, постанывала горячая представительница Прованса. Ее тонкие пальцы, с каждым вздохом, с каждым движением сильнее впивались в мускулистую спину Степана и до умопомрачения страстно прижимали его к своей девичьей наливной груди, как будто бы Николетт хотела раствориться в объятиях молодого человека.

На пике блаженства, Степан, не ожидая от себя утонченной нежности, вдруг стал нашептывать девушке ласковые слова, а его руки, которыми он держался за стальные прутья кровати во время фрикций, незаметно сползли вниз. Пробежавшись пальцами по воздушной трепетной груди Николетт, скользнув по тонкой талии, он цепко ухватился, как за руль американского «Виллиса», за ее упругие, похожие на атласные мячики, ягодицы. Решительным движением, инстинктивно, в полузабытье, держась за них, притянул Николетт к себе и перешел на мощные завершающие аккорды. Девушка от вожделения вскрикнула, широко открыв глаза. Ее искусанные губы прошептали. — Еще, еще. Ван-н-ня!.

В какой-то момент, их настолько полно захватила необузданная страсть, что в своем исступлении, они даже не заметили, как провернулся ключ в замке входной двери и на пороге их небольшого гостиничного номера появился Франц Ольбрихт. Только когда, он заглянул на звуки в спальню, медленно и громко захлопал в ладоши, молодые люди, слившиеся воедино, словно Инь и Янь, поняли, что кто-то нарушил их сладкое уединение, что в комнате посторонние. Степан, не поворачивая головы, мозжечком почувствовал присутствие за спиной командира. Сгорая от стыда и досады, он вложил такой сильный выброс адреналина в последний толчок, что Николетт, с перепуга, от того, что кто-то смотрит на них, а также от удара Степана полетела с железной кровати вниз, увлекая за собой и разъяренного русского самца.

Грохот падающих тел, одновременно, с неистовым девичьим визгом и безудержным хохотом Франца, были подобны шуму звериного гона. Словно стадо мастодонтов протопало к водопою, по дороге устроив турнир. Франц смеялся долго и до слез. Такой комической картины ему еще не приходилось видеть. Его двойник, верный Клаус, дудел в дуду и топал ногами от полученного удовольствия, по крайней мере, ему так казалось, находясь в правом полушарии мозга. Эффект был потрясающий.

Николетт быстро пришла в себя. Потупив взор, но не сдерживая счастливой улыбки, прикрыв только нижнюю часть стройного тела, она без стеснения прошлепала в ванную комнату. Проходя мимо немецкого офицера, она резко вскинула голову вверх, отчего ее чувственные, развернутые в стороны с нежнейшими прожилками, белоснежные груди вызывающе ожили, а каштановые волосы побежали волнами по ее загорелым плечам. Девушка, словно «Свобода, ведущая народ» кисти Эжена Делакруа сошла с картины и обожгла офицера ненавистным взглядом. Однако ее движения выглядели неестественно, по-детски наигранно и нелепо и так не шли к хрупкой загорелой фигурке Николетт, что Франц вновь рассмеялся.

— Только знамени не хватает в руке, — проговорил он, сквозь смех, на отличном французском языке и отступил в сторону, пропуская девушку в ванную комнату. Лицо Николетт моментально зарделось. С ее опухших губ очень хотелось сорваться какой-нибудь возмущенной фразе, но она промолчала. Лишь сверкнула своими негодующими миндального цвета большими глазами и громко захлопнула за собой дверь. Она знала, кто был этот немецкий офицер. Это для него Степан покупал цветы, значит с его милым Ванн-ней, ничего не случится.

Степан же был полностью обескуражен и не знал как вести себя и что сказать своему командиру. Тот отпустил его на сутки в увольнение, а он безвылазно провалялся с юной мамзель почти трое суток.

Но его спас сам майор Ольбрихт. Когда девушка закрыла за собой дверь в ванную, он шутливо заметил. — Потомок Кутузова мстит Наполеону Бонапарту, беря ренту миленькими француженками. Браво, Степан! Браво! И здесь вы, русские, оказались на высоте. А глядя на тебя, не скажешь, что ты такой, — он на секунду задумался, как сказать, не обидев друга.

— Мачо! Мачо! — прошептал в ухо Клаус.

— Кто такой Мачо? — моментально пришел тому мысленный вопрос от Франца.

— Потом расскажу, говори.

— В общем, Степан, — подчеркнул командир, — Мачо ты, первоотстойный!

Франц вновь захлопал в ладоши.

Степан не понял командира и принял его фразу за оскорбление своего мужского достоинства. Он вскинул брови от удивления и сжал кулаки, тем самым показывая, что не намерен терпеть унижения, даже от старшего друга. Мозг Франца раскалывался от хохота Клауса. В ушах ревела сирена. — Остолоп ты, Франц, надо «первостепенный», а не «отстойный». Русский не понял твоей шутки, вот-вот бросится на тебя с кулаками. Исправляй ошибку.