Нерентабельные христиане. Рассказы о русской глубинке - Петр Михайлович Давыдов

было – будто в те времена вернулись, когда пароходы ходили, школы работали, а у каждого дома во дворе штук по пять детишек играли. Идешь такой по дороге, а тебе отовсюду «здравствуйте» говорят. Хорошо дак.

Приехали действительно беженцы: говорят, в столицах все в конурах своих сидят, нос на улицу не кажут, чуть куда ногу не туда поставил – плати, мил человек, штраф. А уж если вышел, то чтобы в маске во всю морду и в перчатках – от них потом прыщи и дышать невозможно. «Дак чего тут-то не снимешь?» – это Вова-цыган говорит. Он у нас тем прославился, что у него три года назад коня сперли. Еле отыскали потом. «А что, тут можно без маски? И перчатки не нужны?» – ошалело так спрашивают. «Сожги все это дело в печке. Или в мусорку выбрось». Так хоть на людей похожи стали.

Но не всяк, кто без маски, человек. Это насчет мусора. Беженцы из Москвы (или из Питера, уж не помним) привезли с собой какого-то бедолагу-разгильдяя. Про таких Евстигнеев в «Зигзаге удачи» говорил: «Прихиндей». Как его, спрашивается, еще назвать, если он швыряет свой мусор прямо на дорогу? Это у нас-то. Идет, главно, курит, а чинарик свой нет чтобы в урну – на дорогу. Мы думали сначала, по невнимательности. Ладно, подобрали. А он второй, третий раз. Еще и акает: «Паамойку свааю пааближ пыставьте – таагда пыгаваарим». Серега помолчал-помолчал, потом тракторок свой взял, по дороге проехал пару раз, а мы собрали весь мусор за неделю, в ковш ему тоже кинули, и все это дело через прихиндеев забор высыпали. Аккурат до окна пришлось. Тот выскочил, акать начал, трясется: одно его слово, и мы тут все узнаем, кто он такой да с кем он в родстве. Серега его за шею приобнял, пригнул немного: «Тут обрыв, под ним – река. У нас в селе должно быть чисто. А тут ты акаешь. Это взаимосвязано». Прихиндей намек понял. Бросил ли курить, не знаем, но у дома поставил урну с крышечкой. Вовка-цыган говорит, алюминиевая.

Священник еще приехал. Он хороший, из настоящих. Сразу дом приходской поправлять начал, перезнакомился со всеми. В душу не лез, просто познакомился. Видать, знает, как в деревне себя вести надо. Да и вообще с людьми. Говорит, в городах служить нельзя, даже церкви позакрывали – полнейшая, говорит, самоизоляция. «Можно в вашей церкви послужить?» А мы только рады – у нас и служба-то раз в сто лет. «Давай, батюшка! Звони епископу, все с ним решайте, а как договоритесь, дак мы и рады». На Вознесение у нас народу было – никогда столько не видал, даже в Питере. После службы потом чай пили с рыбниками, так батюшка весь обрадовался: «Так у вас хорошо, что и уезжать не хочется – век бы здесь и жил с вами. Потому что вы хорошие тоже». Мы аж разулыбались, что в наших краях случай редкий.

У нас еще то хорошо, что интернета нет. Цыгана Вовки хватает. То есть никто не виснет перед монитором с тупым видом, никто за полночь фильмы не смотрит. Надоели новости – посылаем Вовку подальше, и все дела. Поэтому панике, которую распространяют всякие СМИ по городам и весям, мы практически не подвержены. Мы ей сначала подверглись без всякого интернета: в конце мая такое наводнение началось – мама не горюй. Река не просто из берегов вышла, она по глупости четыре дома в низинке затопила. Вот тут взгрустнешь, конечно. Знаете, как справились? Всем миром. Опять же спасибо «беженцам»: те увидели, что могут быть полезными, сразу какие-то работы устроили, звонить своим в Москву-Питер начали, чтоб людям одежду, продукты привезли. Прихиндей даже нарисовался, с лопатой и телефоном прибежал. И не акнул ни разу, когда звонил, такие дела, брат ты мой. Мы сразу и помирились все. Нет худа без добра, получается: из-за карантинов народ вернулся в село, из-за наводнения сдружился и уезжать не хочет.

Не то чтобы мы за ваши там карантины – ни в коем случае. Мы за умение людей помогать друг другу. И за рыбалку на рассвете. Так что приезжайте. У нас не только «Smoke On The Water» поют.

Часть 2. Русские и нерусские на Русском Севере. Удивительные рассказы удивительных людей

Как увидеть «згу» – поморские правила

Небольшая беседа с хранителем Никольской церкви в селе Ворзогоры о том, как смотреть на жизнь веселее.

Согласитесь, это очень распространенное мнение, будто бы жизнь в русском селе замирает с наступлением холодов до той благословенной поры, когда зелень, ветер и прочая романтика привлекут сюда обитателей городских джунглей. Три-четыре месяца в компании радостных горожан – а дальше наступает ссыльное унылое затишье.

С большой радостью мы убедились, что мнение это не совсем справедливо. При вдумчивом рассмотрении мы поняли, что совсем не: русское село, если оно не подвержено унынию, не только живет в тишине и смирении, но и восхищает, как и раньше, своим трудолюбием, неравнодушием, живым и деятельным интересом к новичкам. То есть неподдельным гостеприимством.

Николай Александрович Гунин – как раз из тех, кто не дает себе и селу погрузиться в безнадегу. Историк-краевед из онежского села Ворзогоры. Историю своей семьи знает аж на 16 поколений, до 1640 года, – все благодаря работе в архивах с данными переписей, знакомству с метрическими книгами. А еще Николай Александрович – хранитель и охранитель знаменитой и любимой многими из нас церкви во имя святителя Николая.

Именно здесь, в Ворзогорах, начал свою работу проект «Общее дело. Возрождение деревянных храмов Севера» чуть больше десяти лет назад. Это сегодня «Общее дело» объединяет архангельские, карельские, вологодские, коми, псковские села, а тогда были сомнения: потянем ли? Очень даже потянем, потому что, как оказалось, людей, небезразличных к своей вере, истории и культуре, на Руси все еще много, слава Богу.

Гунин проводит небольшую экскурсию по сельскому музею, который находится в библиотеке, рассказывает о быте поморов, их характере, кодексе чести, трудолюбии. Честное слово, потомкам есть чем гордиться. Попутно, походя так, объясняет, откуда пошло выражение «не видно ни зги». «Все очень просто: „зга“ – блестящее кольцо на дуге конской упряжки, на которой крепился колокольчик. Соответственно, если даже этого блестящего колечка не видать, то тьма действительно серьезная». В музее не счесть всего интересного, между прочим: и ледовые самокаты, и туфли, переделанные из калош (чтобы дамы могли спокойно ходить на танцы), и уйма всего другого. О каждой вещи хранитель храма и музея расскажет подробно. Напевная, несуетливая речь: «Дак Онега рядом!» Тут,