Свобода и любовь (сборник) - Александра Коллонтай

Подивилась Вася. Откуда у Владимира к собакам такая жалостливость? Неужто в угоду Савельеву? И досада на Савельева опять шевелится. Зачем Владимир с ним продолжает дружбу водить? Со спекулянтом-негодяем!

Пришел Владимир. А пудель вокруг него увивается, будто хозяина увидал. Владимир гладит пуделя, в беседу с ним пускается.

– Откуда собака, Володя? Савельевская?

Ничего подобного!.. Это пудель невесты Ивана Ивановича, она уехала. Иван Иванович просил пока у нас подержать.

– А Вася сказал, что это савельевский.

– Что-то он путает… Правда, последние дни собака на квартире Савельева была… Вася оттуда ее привел, потому и решил, что савельевский.

Слушает Вася, будто все просто и ясно. А змейка беспокойно ворочается. Тугим кольцом сердце обвивает. Верить? Не верить?…

Пришел Иван Иванович. Вася к нему. Чей пудель?

Иван Иванович обстоятельно рассказывает про невесту свою, про то, как она его просила пуделя «сберечь». Но где же ему? Его и дома-то не бывает! К Савельеву отправил. Там одна прислуга. Уходит часто, пуделя запирает…

Может, оно и так.

Но пуделя Вася невзлюбила.

Уехал Владимир Иванович на несколько дней. По делам синдиката. Вася одна осталась. Думала, тоскливо будет. А вышло наоборот. Осталась одна, и будто легче на душе. Вольготнее. Нет тяжести, что при Владимире на сердце будто камень давила. Нет и обиды затаенной, несказанной на Володю, что на Васю внимания не обращает. Будто Васи и нет!.. Понимает, что занят, другим голова заморочена, а сердце, глупое женское сердце, тоскует, просит ласки…

Без Владимира лучше. Одна так одна. Нет того, что ждешь, да прислушиваешься, да с собственной обидой борешься.

Пригласила Вася друзей своих: Лизу Сорокину, ребят с завода, Михайло Павловича. Ужин устроила. Васе приятно друзей у себя угостить.

После ужина беседовали о партийных делах. В саду погуляли. Хором пели… Хорошо было. Все довольны остались. А Вася больше всех. Это не то что с синдикатчиками или Савельевым разговоры в гостиной вести!..

Не заметила Вася, как без мужа летели дни. Вернулся Владимир с ранним поездом. Васю за чаем застал.

Вскочила Вася ему навстречу, а он не ее целует, а руку взял да долго от губ не отнимает… Поднял голову – в глазах слезы. У Васи сердце так и упало.

– Что с тобою, Володя? Опять что стряслось?

– Нет, Вася, ничего не стряслось. Только трудно жить мне, Вася… Устал от всего.

Присел к столу, голову на руки опер, а у самого слезы так и капают…

– Да что же с тобой, Володя? Что? Скажи, друг, легче будет.

– Будет ли легче, Васюк? – скорбно так спрашивает Владимир. Много я думал, голову ломал. Много, Вася, перестрадал я… Нет. Лучше не будет. Выхода-то нет.

И опять сердце Васи сжалось от жуткой догадки.

– Володя, не томи меня. Скажи, скажи только правду… Я так больше не могу… Измаялась!.. Покоя нет… – Говорит, дыханья в груди не хватает. Закашляла…

– Ну, вот видишь! Опять кашлять начала. Где с тобою разговаривать? – не то упреком, не то тоскою звучит Володин голос…

Вася кашляет, а Владимир хмурится. Папироску раскуривает.

– Выпей хоть чаю… Авось пройдет, советует Владимир.

– Нет, я капель приму.

Прошел приступ кашля. Вася Владимира чаем поит. А он уж обычным, деловым тоном рассказывает Васе, как трудно дело вести: сейчас грузчики расшумелись. За сверхурочные по высшей ставке требуют, а норму труда понизили. Синдикат из-за них убытки несет, а они с угрозами. Не заплатите – забастуем!.. Может, и подстрекатели есть. За всем не доглядишь. Не успел с поезда сойти, а Иван Иванович уже с докладом. Извольте радоваться: на несколько дней уехал, а тут сейчас уж и конфликт назрел. Чего другие-то правленцы смотрели? Надо было не допускать до обострения. А теперь начнется канитель. И пищу гулкому дадут.

– Так ты из-за этого сказал, что жить тяжело? Что выхода нет? Из-за грузчиков?

– Разумеется. А ты думала, из-за чего? Пыхтит Владимир папироской, лениво чай мешает ложечкой. И опять о конфликте рассуждает. Как теперь дело уладить, чтобы без скандала да шума? Вася одним ухом слушает. Верить? Не верить? Неужели из-за грузчиков плакать бы стал? Непохоже на Владимира!.. Что-то другое у него на душе… Голубой отрез?… Шевельнулась змейка у сердца. Не хочет Вася ей поддаваться. Может, в самом деле устал Владимир? Душу-то немало с делом в КК измотали. Теперь и мелочь расстроить может. Убеждает себя Вася. Хочется ей думать, что нет у Владимира иных забот, кроме деловых. Виноваты правленцы да грузчики.

Спешит Вася с рогожной. Наконец на своем настояла. Уломала правление. На уступки пошли. Рогожницы торжествуют. Васю до ворот проводили. Но Вася знает, если бы не предгубком, дело бы так не закончилось. Часто теперь Вася с ним видается. Ценить его научилась. Твердый парень. Хозяйственникам тоже поблажек не дает…

Пошла Вася к дому. Смотрит: двор грузчиками запружен. Гул от голосов стоит. Спорят. Крикуны среди них прямо заявляют: по высшей ставке! И никаких! А то направо кругом и с работы долой. Пускай тогда правление с конторскими сами грузят.

Замешалась Вася в гущу толпы. Прислушивается. Расспрашивает.

Узнали Васю. Обступили. Друг друга перекричать хотят. Все сразу недовольства свои выкладывают. Не доплатили. Сверхурочные не выдали… Неправильно расчет вели. Наступают на Васю, угрозы кидают по адресу правления. Потому что жена директора. Пускай похлопочет, пускай мужу дело растолкует. При такой расценке семейным крышка…

Слушает Вася, вопросы задает. Знакомы ей жалобы, близки, понятны. Обида в них накипела. Правленцы, конторщики хорошо, сытно живут, а с грузчиков «шкуру дерут». И ребятишки без одежи… Так дело оставить нельзя. Надо на правление насесть. Через союз. Без организованности, без плана ничего не получится. Выделились вожаки, с Васей столковываются. Порешили требования на бумаге сформулировать. А там, если правление не уступит, прямо в арбитражную.

Загорелась Вася. Забыла звание свое жены директора. Захватило дело грузчиков. «Свои», как не помочь советом! Народ неопытный, настоящих руководителей нет.

Пригласила вожаков в дом, там и требования сформулируют.

Вошли. Идут грузчики по парадным комнатам в Васину спальню, на директорскую обстановку косо посматривают. Тут только Вася сообразила: не след было грузчиков в дом водить. Но отступать поздно.

Сели за Васин столик. Формулируют.

На дворе тише стало. Гудеть перестали. Ждут. На группки распались. Беседуют. Курит»

И вдруг опять загудели. Автомобиль подкатил. Директор. Да прямо во двор.

– Это еще что за порядки такие? Митинги устраивать вздумали? С угрозами пришли? С недовольствами? – Грозой раскатывается голос Владимира. И не подумаю с вами здесь разговаривать! Здесь моя частная квартира. Ступайте к правлению. Недовольны расценкой? Жалуйтесь союзу!.. Правлению до этого дела нет. У него другие заботы. Бастовать хотите? Дело ваше. Коли союз решит, валяйте забастовку. А отсюда все чтобы моментально испарились!.. И слушать не стану. Поговорим в правлении.

Хлопнул дверью Владимир. В дом вошел. Прямо в спальню, к Васе.

Вошел, да так в дверях и застыл. Вася с грузчиками за столиком сидят, формулируют…

– А это еще что за новости? Кто вас пустил? Как смели ко мне без спроса ворваться? Вон! Вон отсюда!

– Да мы, Владимир Иванович, не сами пришли… Жена вот ваша…

– Вон, говорю я! А не то…

Весь побелел Владимир, глаза искры мечут, вот-вот в кулаки пустится. Грузчики к двери.

– Да ты рехнулся, что ли, Владимир? Как смеешь?… Я их позвала!.. Постойте, товарищи, куда же вы?

Метнулась Вася к грузчикам. Владимир на дороге перехватил, да так больно за руку выше локтя сжал, что Вася громко охнула.

– Ты пригласила? Кто тебе разрешил? Кто звал тебя в мои дела мешаться? Не ты за синдикат отвечаешь… Хочешь забастовки разводить, ступай на рогожную!..

– А!.. Так!.. Гонишь меня? За правду? За то, что со своим братом иду? За то, что интересов твоих директорских не соблюдаю? Премировочные понижаю?

– У! Святоша постылая…

Будто хлыстом Васю стегнул. Постылая? Она, Вася, постылая?

Стоят друг против друга. Злыми глазами в глаза друг другу смотрят. Как два врага…

А к сердцу подступает тоска, тоска несказанная, жуткая, смертельная… Неужели счастью конец?

Разошлись грузчики. Владимир в правление уехал. А Вася лежит поперек кровати, лицом в шелковое стеганое одеяло уткнулась. Слезами шелк обливает… Но не выплакать горя слезами!..

Не только то горе, что постылая, а то, что чужими стали, непонимающими… Точно два врага… Точно в двух лагерях…

Настали серые, безрадостные дни. Владимир много дома. Но что толку? Будто чужие. Разговаривают только о нужном. Каждый живет сам по себе. Вася опять хворает. Иван Иванович за доктором ездил. Доктор предписал: полный покой, поменьше волнений.

Владимир с Иваном Ивановичем да со счетоводом делами заняты, до ночи в кабинете сидят. Ужинать выйдут, занятые, угрюмые, неразговорчивые.