Сальватор. Том 2 - Александр Дюма

Он произнес эти слова едва слышно.

Сальватор оставался непоколебим.

– Дайте пройти! – приказал он.

– Еще одно слово, – не унимался нотариус, – в эту дверь войдет не только гражданская, но и реальная смерть, если вы отворите ее со столь страшными намерениями. Предупреждаю: я не только не переживу позора, но и не стану его дожидаться. Как только вы выйдете, я пущу себе пулю в лоб.

– Вы? – недоверчиво молвил Сальватор, пристально глядя на нотариуса. – Это единственный благородный поступок, который вы могли бы совершить и именно поэтому никогда этого не сделаете.

– Я покончу с собой, – прибавил нотариус, – и, умирая, унесу состояние с собой, а если вы дадите мне время…

– Вы глупец, – заметил Сальватор. – Разве мой кузен Лоредан де Вальженез не ответит мне за вас, как вы отвечаете за него?

Прочь с дороги!

Нотариус упал молодому человеку в ноги, с рыданиями обхватил его колени и, обливаясь слезами, вскричал:

– Сжальтесь, добрый господин Конрад! Сжальтесь надо мной.

– Назад, негодяй! – оттолкнув его ногой, проговорил молодой человек.

И он сделал еще шаг к двери.

– Я согласен, на все согласен! – завопил нотариус, хватая комиссионера за камзол и пытаясь его удержать.

Было самое время: Сальватор уже взялся за ручку двери.

– Ну наконец-то! Это было нелегко! – заметил Сальватор и отошел к камину, а нотариус снова сел за стол.

Очутившись на прежнем месте, нотариус вздохнул и сразу обмяк.

Сальватору это не понравилось.

– Ну-ка поторопимся! Я и так потерял слишком много времени. У вас здесь есть необходимая сумма или ценные бумаги на эту сумму?

– В конторе я держу около сотни тысяч франков в экю, золоте, билетах, – сообщил нотариус.

Отперев сейф, он выложил на стол сто тысяч франков.

– А остальные четыреста тысяч? – спросил Сальватор.

– У меня здесь восемьсот тысяч франков или около того в ценных бумагах, купонах, облигациях, акциях и так далее, и так далее, – ответил мэтр Баратто.

– Отлично! У вас целый день на то, чтобы обратить их в деньги. Предупреждаю, что мне нужна эта сумма в банковских билетах по тысяче или пять тысяч франков, а не наличными.

– Все будет исполнено как вы пожелаете.

– В таком случае пусть все будет в билетах по тысяче франков.

– Слушаюсь.

– Разложите полмиллиона франков на десять пачек по пятьдесят тысяч франков каждая.

– Как вам будет угодно, – кивнул нотариус.

– Хорошо.

– И нужны вам эти деньги…

– … завтра в девять часов утра, как я уже сказал.

– Они будут у вас нынче вечером.

– Еще лучше!

– Куда прикажете доставить?

– Утица Макон, номер четыре.

– Угодно ли вам сказать, как я должен вас спросить. Я полагаю, вы живете под вымышленным именем, раз вас считают мертвым?

– Вы спросите комиссионера с улицы О-Фер, господина Сальватора.

– Сударь! – торжественно произнес нотариус. – Обещаю, что нынче же вечером в девять часов я буду у вас.

– Не сомневаюсь! – отвечал Сальватор.

– Могу ли я надеяться, добрейший господин Конрад, что, в точности исполнив ваши приказания, я могу ничего не опасаться с вашей стороны?

– Мое поведение будет зависеть от вашего, сударь. Как будете поступать вы, так стану действовать и я. В настоящее время рассчитываю оставить вас в покое. Мое состояние слишком надежно укрыто в ваших руках, чтобы я искал для него другое место. Итак, временно я оставляю у вас четыре миллиона девятьсот тысяч франков: располагайте ими по своему усмотрению, но не переусердствуйте.

– Ах, господин маркиз, вы мой спаситель! – вскричал мэтр Баратто; его взгляд подернулся слезой от умиления и благодарности.

– Временно! – напомнил Сальватор и вышел из кабинета, где его мутило от отвращения и стыда.

XV.

Аэролит

На следующий день бульвар Инвалидов, пустынный, безмолвный, тенистый, напоминал собой в половине двенадцатого ночи густой арденнский лес Путешественник, который въехал бы в этот час в Париж через ворота Вожирар или Пайяссон – если предположить, что путешественнику вздумается въезжать в столицу через эти ворота, которые не ведут никуда и не приводят ниоткуда, – он бы решил, что оказался в ста лье от Парижа, настолько было необычайно зрелище этих четырех длинных рядов высоких и мощных деревьев, чьи кроны были облиты лунным светом, а подножия тонули в темноте, исполинские эти деревья чем-то напоминали строй великанов, стоящих на посту вдоль стен вавилонского города Но человек, на лицо которому падала густая тень, ничуть, казалось, не был удивлен открывшимся ему зрелищем, которое, несомненно, поразило бы жителя наших далеких окраин, прибывшего в Париж Напротив, эти тенистые аллеи, которые мы сравнили с арденнским лесом, были привычны человеку, нарушавшему своим присутствием таинственную пустынность аллеи, более того, судя по настойчивости, с какой незнакомец выбирал уголок потемнее, он считал такое безлюдное место вполне подходящим для того, что он задумал.

Он бродил по бульвару как человек, вынужденный из серьезных соображений предпринять эту ночную прогулку, и пристально разглядывал все, что попадалось ему на пути Незнакомец то и дело озирался по сторонам, задирал голову вверх, оглядывался и, в отличие от друга Пьеро, избегал редкие уголки, куда пробивался лунный свет.

С первого взгляда было чрезвычайно сложно определить, к какому классу общества принадлежит этот человек Однако стоило понаблюдать за его походкой, жестами, проследить за его бесцельным хождением по аллее, присмотреться к тому, с каким пристальным вниманием он изучает тот или иной предмет, и становилось понятно, с какой целью он явился в этот поздний час на бульвар Инвалидов.

Казалось, его словно магнитом притягивает к себе решетка особняка, в котором живет графиня Рапт.

Пробираясь вдоль стены и опасливо вытягивая шею, он почти касался головой прутьев, пытаясь проникнуть испытующим взглядом в небольшую рощицу, раскинувшуюся в десяти шагах по другую сторону ворот.

Только два человека могли иметь достаточную причину для прогулок в полночь вдоль решетки этого особняка – влюбленный или вор.

Влюбленный – потому что стоит как бы над законами, вор – потому что нарушает их.

На влюбленного незнакомец похож не был.

Кроме того, единственным влюбленным, который мог бы здесь гулять, являлся Петрус, а, как известно читателям, Сальватор велел ему либо сидеть дома, либо гулять где-нибудь в другом месте.

Отметим, что Петрус свято исполнил предписание Сальватора и остался дома.

Правда, Сальватор совершенно его успокоил, зайдя в мастерскую накануне вечером и показав полмиллиона франков, которые Сальватору принес ровно в девять, как и обещал, мэтр Баратто.

Мы уже сказали, что незнакомец не был похож на влюбленного. Прибавим, что с Петрусом у него тем более не было ничего общего.

Это был человек среднего роста, и с какой бы стороны вы на него ни смотрели, он был похож на мячик. На нем было длинное одеяние, доходившее ему до пят, и, отвесно ниспадая от воротника до самой земли, напоминало скорее левит8 или персидское платье, чем обычный редингот. Широкополая шляпа с невысокой тульей придавала ему сходство с протестантским священником или американским квакером. Его лицо опушали широкие густые бакенбарды, поднимавшиеся до самых бровей и почти скрывавшие лицо.

Раз это не Петрус, стало быть, перед нами – граф Эрколано Если это не влюбленный – значит, вор.

Совершенно верно: это был граф Эрколано и вор в одном лице.

Уяснив себе этот вопрос, наши читатели без труда догадаются о том, чего он ждал, и поймут, почему его так манила к себе решетка особняка, в котором жила графиня Рапт Он прибыл на бульвар в половине одиннадцатого и обежал все уголки, обследовал все подходы и подъезды, после чего притаился в стороне. Наконец он проводил взглядом последнего подозрительного прохожего, замешкавшегося в этом пустынном квартале. С наступлением темноты он убедился, что является хозяином положения, и не спеша вернулся на дорожку, прилегавшую к парку графини Рапт.

Его можно было бы захватить с трех сторон, и чтобы отразить это тройное нападение, он с половины одиннадцатого сел в засаде у ворот и изучил возможные подходы, а также продумал, как отразить нападение.

К нему могли подкрасться справа и слева и неожиданно наброситься на него, когда он будет обменивать письма на банковские билеты. Впрочем, такого человека, как граф Эрколано, голыми руками было не взять Мы уже сообщили, что он Досконально изучил окрестности и убедился в том, что засада исключалась Кстати, на этот случай – человек этот был чрезвычайно предусмотрительный – он заткнул за пояс пару двухствольных пистолетов, совершенно незаметных под широким левитом, и длинный остро отточенный нож – так он надеялся защитить свое состояние или хотя бы продать его настолько дорого, что покусившимся на него пришлось бы раскаяться.