Гендер и политика времени. Феминистская теория и современные дискуссии - Валери Брайсон

дискурс — например, через государственную политику, считающую, что «хорошие отцы» должны проводить достаточно времени со своими детьми, а «хорошие матери» — тратить часть своего времени на рабочем месте.

Важно отметить, что патриархат — это не система, например, как капиталистическое классовое общество, в нем отсутствуют всякие внутренне динамические эквиваленты капиталистической погони за прибылью. Это означает, что если капиталисты с благими намерениями не эксплуатировать своих рабочих ради извлечения прибавочной стоимости из их труда будут вытеснены из бизнеса, то в принципе равноправные и партнерские отношения между мужчинами и женщинами могут существовать. Однако патриархат до сих пор так же тесно связан с капитализмом. Как утверждала Линн Сигал (Lynne Segal), изменяющаяся природа патриархата, по этой причине, может быть понята только в контексте экономической эксплуатации и «все более тотального контроля транснационального капиталистического рынка» (Lynne Segal, 1999, p. 34; выделено в оригинале). В этом контексте, так как умеренные феминистские требования родительского отпуска и лучших прав для работающих неполный рабочий день вступают в противоречие с неограниченным стремлением к прибыли и свободной экономической экономикой — они будут восприняты в штыки могущественными экономическими интересами (см. феминистские дебаты о связи между капитализмом и патриархатом: Sargent, 1986; современное обсуждение Bryson, 2003; Davis, 2005).

От сестринства к солидарности — появление консенсусов?

Хотя понятие патриархата может обеспечить политически полезную картографию неслучайной и взаимосвязанной природы неравенства между полами в общественной и частной жизни, это еще не конец гендерной истории. Проблема остается в решении таких вопросов: как анализировать и бороться с неравенством между мужчинами и женщинами, в то же время понимая, что эти две группы не существуют в природе? Быть внимательным к различиям среди женщин и мужчин и понимать, что мужчины так же, как и женщины, могут терпеть убытки от доминирующих гендерных норм? Как пишет Венди Браун (Wendy Brown), «в это время феминизм оказался между двумя взаимоисключающими истинами: с одной стороны, не существует стабильного пола или гендера, а с другой — женщины часто чувствуют себя в плену своего гендера и сексуальных норм, регулирующих его» (Wendy Brown, 2003, p. 366). Выйти из этого тупика в последние годы старались различные исследователи. И хотя их предпосылки и теоретические позиции различны, их выводы все в большей степени сходятся в одну точку.

Так, если Коллинз защищает «обе/и концептуальную позиции», которые, по ее мнению, характерны для африканской мысли (Collins, 1990, p. 225), Браун сама предполагает, что так же, как в искусстве, мы имеем в данном случае два противоречивых «угла зрения» в «контрапункте», просто нужно научиться одновременно постигать «гендерное подчинение, эксплуатацию и насилие и … нестабильность конвенциональных гендерных норм и уязвимость мест их проявления» (Brown, 2003, pp. 366, 367). Различие Максин Молине (Maxine Molyneux) между «практическим» и «стратегическим» гендерными интересами (Molyneux, 1985, p. 232) начинается с признания различий среди женщин. Она предупреждает, что хотя стратегическими целями — женскими долговременными коллективными интересами — является прекращение женского подчинения и сексистского разделения труда, достижение этого приведет к немедленной потере поддержки, в которой многие женщины нуждаются, выполняя свои традиционные домашние обязанности, хотя их интересами также сформированы классовыми факторами. Поэтому непростой задачей для феминисток является политизация практических интересов и их трансформация в «стратегические интересы, которые женщины могут определить и поддержать», понимая, что единство вокруг отдельных программ «должно быть создано — оно никогда не будет дано просто так» (Molyneux, 1985, p. 234). Джудит Сквайерс связывает отличия между идентичностями, налагаемыми репрессивными отношениями власти, и теми, которые умышленно избраны угнетенными группами с политическими целями. В этом контексте она рассматривает феминистскую самоидентификацию женщин как стратегический акт осознанности исторической особенности такой идентичности. Такое действие, как нам представляет гендерная теория, удерживает нас «постоянно осведомленными о дополнительных требованиях группового сходства и помнящими об отношениях власти, создавших условия такой идентичности» (Squires, 1999, p. 73). Такие подходы ведут нас к развитию «стратегического сестринства», которое предложили Салли Баден (Sally Baden) и Энн Гетц (Anne Goetz) (1997) в их совместном выступлении на Всемирной конференции по положению женщин Организации Объединенных Наций в Пекине в 1995 году. Этот подход они видят как основу для создания альянсов между женщинами на глобальном уровне без утраты ими своих собственных исторических и культурных особенностей и своих различных опытов. Это, в свою очередь, кажется совместимым с политикой «как если бы женщины существовали», обоснованной Дениз Рали (Denise Riley), на том основании, что «мир ведет себя так, как если бы они однозначно были», хотя ее постмодернистский подход, кажется «деконструировал женщин из существования» (Riley, 1988, p. 112; Lister, 2003, p. 78).

В сочетании с «черным» феминистским анализом интерактивной природы различных форм угнетения эти подходы открывают путь идеи солидарности среди угнетенных групп: если различные формы угнетения взаимосвязаны, таким образом должны поступить и движения по борьбе с ними. В отличие от идеи сестринства, которая делает акцент на сходстве между женщинами, солидарность ведет женщин к поддержке друг друга в их борьбе без предположения, что они находятся в одинаковой ситуации. Это также предполагает, что они могут создавать альянсы с угнетенными группами мужчин, и, хотя «мужчины не станут жертвами сексизма, … есть его проявления, от которых страдают и они» (hooks, 1984, p. 72). Идея солидарности означает, что как «белые», так и «черные» феминистки должны поддерживать антирасистские движения, а женщины с высокими доходами должны поддерживать движения и политику направленной на справедливые изменения экономической системы не только потому, что это морально, но и потому, что это оспаривает несправедливые принципы отсутствия равенства среди тебе же подобных и приписывает некоторым людям большую ценность, чем другим. Аналогичные аргументы связаны с борьбой за права инвалидов или борьбой за права геев и лесбиянок. Такой общий интерес иногда принимает более сконцентрированные формы: например, нянечка-эмигрантка и женщина из среднего класса, взявшая ее на работу, обе станут малоимущими, если рождение детей будет рассматриваться как индивидуальная, а не коллективная ответственность, и обе выиграют от увеличения государственной финансовой поддержки. В терминах политики времени борьба феминисток за родительский отпуск или более приемлемые условия труда для неполной занятости — сможет достичь своей цели, будучи частью общей кампании за лучшие условия труда, вероятно инициированной профсоюзами, и эти мероприятия предполагают определенный уровень государственного регулирования, не совместимый со свободным рыночным капитализмом.

Такая солидарность, безусловно, не будет автоматической — женские интересы и восприятие часто будут различаться. Поэтому некоторые феминистки в последнее время пришли к выводу, что политика солидарности должна быть общностью в различиях. Такой подход отвергает сведение индивидуальности