Десант из прошлого - Эдуард Кондратов

Сейчас, наверное, он, как и два года назад, бродит по раскаленным мостовым — безработный и нищий. Кто заслужил матрию на костях Джима, осталось для О’Нейла тайной.

Мартин не одобрял как саму идею Духовной Копилки, так и людей, охочих делать в нее матриотические «взносы». Но свои соображения на этот счет он держал при себе: упаси бог, если кто узнает, что ты посягаешь — даже мысленно — на самый священный институт республики. Принцип «единой семьи без секретов» считался на острове одной из основ фроянской демократии, и замахиваться на него было не только опасно, но и бессмысленно.

А в целом младший наставник группы созидателей жилищ Мартин О’Нейл относился к общественно-политическому устройству республики Фрой вполне терпимо. На острове не существовало безработицы, все без исключения республиканцы получали высокую заработную плату — одинаковую как для президента, так и для последнего грузчика. Это равноправие льстило самолюбию, оно убедительно свидетельствовало о справедливости и подлинной демократии, царящих в республике. Каждый фроянец был волен распоряжаться своим заработком как ему заблагорассудится, но все до единого предпочитали брать на расходы примерно от одной десятой до одной двадцатой части заработанных денег. Остальные откладывали в банке. Это объяснялось, во-первых, тем, что фролинги почти не на что было тратить — пища, спиртное, одежда стоили до смешного дешево. Второй и, пожалуй, главной причиной любви к лицевому счету были неслыханные проценты, — 40 годовых! — начисляемые на капиталы вкладчиков. Таким образом, по истечении контракта каждого из фроянцев можно будет назвать маленьким капиталистом: такими внушительными станут накопления. И те, кто пожелает вернуться к себе на родину, будут в состоянии открыть там свое собственное дело.

Вполне естественно, что Мартин О’Нейл, в жизни которого постоянная нужда была понятием обыденным, не мог не одобрять финансовой политики, проводимой в республике. Как и все прочие, он с легким сердцем предоставлял банку право распоряжаться своими деньгами. В этом пункте государственные интересы республики и его личные устремления находились в полном согласии.

Подходя к площади Гармонии, Мартин обратил внимание на скрюченную фигуру в полосатой форме хранителей покоя. По прядям ярко-рыжих волос, торчащих из-под пробкового шлема, и по узкой, костлявой спине он узнал Патрика Маклейна, разбитного парня, одного из немногих хранителей, с кем О’Нейл был хорошо знаком. Патрик шарил в траве, нелепо взмахивал руками и вполголоса ругался. В двух шагах от него валялся увесистый жезл Миролюбия, напоминающий резиновую дубинку, насаженную на гибкий стальной прут. А поодаль, в кустах, поблескивал металлом «друг ОА-14», один из роботов-пауков, которые находились в ведении хранителей.

Маклейн обернулся к Мартину. Его лицо, красное от жары и злости, перекосила гримаса.

— А-а… Чтоб ее!..

Он выругался и, поднявшись с колен, сунул под нос О’Нейлу маленькую пластмассовую коробку с крышкой, усеянной разноцветными кнопками.

— Видишь, отскочила одна… Проклятая!..

В самом деле, подушечки одной из кнопок не хватало.

— Ты знаешь, какой у меня шеф? — раздраженно продолжал Патрик. — Сволочь! Он меня в гроб загонит. Как стал старшим ревнителем, так будто подменили. Был человек — теперь пес.

— Ну, ладно, ты… Давай вместе искать, — добродушно сказал О’Нейл, опускаясь на четвереньки.

Раздвигая руками траву, отбрасывая сухие ветки, Мартин время от времени косился на замершего «друга». Стальной цилиндр на длинных членистых лапах был неподвижен, и только слабое мерцание глаза говорило о том, что «друг ОА-14» включен.

— Есть! Держи!

Мартин торжественно поднес ладонь к носу взмокшего хранителя. На ладони отливала перламутром серенькая кнопка.

— Уфф!.. Спасибо, дружище, выручил… А то бы мне…

— Что, важная штучка? — Мартин с любопытством взглянул на коробочку.

Патрик загорячился.

— У! Еще бы. Это же… Как его там?.. Ну, коробка дистанционного управления вон этим чертом… Видел, как они шпарят на площадь, когда тревога? Нажму я красную кнопку — он и давай чесать на своих шести… А синяя кнопка — значит домой, назад. Понял?

— А эти вот, серенькие, рядом со стрелками… Они зачем?

— Тс-с! Помалкивай… — Патрик огляделся, не слышит ли его кто, и продолжал уже шепотом: — Нельзя говорить, понял? Тебе как другу скажу, коли уж выручил ты меня. Стрелки — они указывают направление действия, понял? А кнопки возле стрелок — в атаку, значит, круши, «друг», направо, прямо или налево — какую нажму.

— Кого это… круши? — удивленно переспросил Мартин.

— Кого, кого! — сердито зашипел Маклейн. — Людей, конечно, врагов. Вдруг заваруха начнется. Или нападет кто. Жезлы не помогут — «друзья» выручат… Ха! Он хохотнул и больно хлопнул Мартина по спине. О’Нейл поежился и кисло улыбнулся:

— Ну, я пойду. Выпить хочу маленько. А ты как?

— Что ты! Дежурство, понял? Ну, давай, давай, хлебни там за меня…

— Пока! — Мартин махнул веселому хранителю и вразвалку направился к бару «Гражданское чувство», который прятался под голубой паутиной лиан в нескольких метрах от кромки площади Гармонии.

— Старина!

Мартин поднял над головой палец и многозначительно взглянул на коренастого бармена. Тот понимающе кивнул:

— Сейчас, минутку.

Навалившись грудью на столик, Мартин, казалось, внимательно рассматривал на свет широкую рюмку из дешевого стекла. Сейчас ему нальют третью, но и она вряд ли поможет по-настоящему встряхнуться. Беспокойство, вызванное разговором с Патриком, не проходило. Он боялся представить себе картину, на которую намекнул рыжий хранитель: безжалостные стальные пауки вгрызаются в толпу, рвут тела на части. Нет, не может быть!

— Пожалуйста…

Смуглая рука протянулась откуда-то из-за спины, поставила перед ним рюмку коньяку и исчезла. О’Нейл, не оборачиваясь, кивнул.

Проклятые машины!.. Везде. А ты, козявка, прислуживай им, подлаживайся, угождай. Даже на этом островке они хозяева. Как и всюду. Тот же Объективный Анализатор. Ну, что он, в сущности, такое? Ящик, набитый лампами и проводами. А верят ему больше, чем самому Высшему совету. Он ведь «объективный», не то что люди. Вот и решает: одному — матрию, другого — как щенка, с острова. А теперь еще эти. Думал — безобидные паучки, для маскировки. А они, оказывается, тоже против людей. А зачем все это? На кой черт выдумывать себе новые беды?

— Свободно?

Мартин поднял глаза: перед ним стоял смуглый черноволосый человек лет сорока. Лицо его, нервное и злое, было знакомо Мартину.