Иствикские вдовы - Джон Апдайк

Долгое утро перетекло в день. Лектор повел их назад, мимо двухсоттонного мраморного изваяния девяти драконов, мимо бронзовых журавлей, символизирующих долголетие, мимо сандаловых тронов с подушками из бледного шелка и перегородчатых ширм, мимо заплесневелых сокровищ в виде канделябров, винных кувшинов, чайных сервизов, императорских печатей, резного нефрита и кораллов, по полам, выстланным золотыми пластинами, и отпустил у тех же Врат небесного спокойствия на простор площади Тяньаньмэнь, самого обширного городского публичного пространства в мире. Лектор отметил, что гигантский портрет Мао, висящий над воротами, находится строго на императорской оси; даже асимметричные родинки на лице Великого Кормчего были упорядочены. Их собственный кормчий, которого звали мистер Муир (не Д. Муир[21], мысленно обыграла его фамилию Джейн), взглянул на свои часы, большие и дешевые, и крикнул:

— Будьте у автобуса через час! И не делайте ничего варварского!

Пока китайские дети и коробейники со своими никчемными сувенирами глазели на них, как на больших, ростом с человека, животных, Александра, Джейн и Сьюки спорили, вставать ли им в очередь к мавзолею Мао в дальнем конце площади.

— Они что, все еще его обожают? — спросила Александра. — Я думала, что тот, другой, какой-то Дэн, затмил его…

— Не совсем! — резко прервала ее Джейн. — Новобрачные и люди из провинции по-прежнему приходят сюда. Бедолаги, да, они все еще его обожают. Как в России С-с-сталина. Те, кому не повезло при новой системе, вс-с-се еще его обожают.

— О, мы должны туда сходить! — сказала Сьюки. — Такого шанса у нас больше никогда не будет. Я хочу посмотреть на новобрачных!

Трогательные юные пары, хорошо одетые и скромно держащиеся за руки, действительно составляли часть двух длинных очередей. Но были там также и дети, по одному у каждой родительской пары, и пожилые люди в пижамах, и тайваньские бизнесмены в элегантных темных костюмах, курившие и перебрасывавшиеся шутками. За порядком в очередях следили стремительно передвигавшиеся стражи в униформах. Не успев еще ничего сообразить, Александра очутилась в зале, и ее взгляд уперся во всемирно известное лицо непримиримого Другого, двадцать семь лет безраздельно правившего четвертой частью всего населения Земли, императора, который наконец стал доступен пониманию своего народа. Тело лежало в хрустальном саркофаге и было прикрыто красным флагом. Лицо оказалось меньше, чем она ожидала, и мало напоминало известные портреты. Несмотря на культ личности, Мао выглядел невыразительно, лицо, ровно покрытое оранжевым гримом, мало напоминавшим цвет живой человеческой кожи, было словно сдувшимся и лишенным индивидуальности: это мог быть кто угодно, любой обездвиженный таксидермией бесстрастный китаец с волосами, строго зачесанными назад. Пока Александра разглядывала оранжевый профиль, у Мао открылся глаз; его черный зрачок, как ей показалось, скосился, чтобы посмотреть на нее, потом глаз снова закрылся, все это произошло быстро, как будто он просто моргнул, и ресницы снова слиплись, как склеенная бумага.

Сердце подпрыгнуло у нее в груди; она издала тихий высокий «хрюк», и шедшая позади пара посмотрела на нее неприязненно: священный момент встречи с трупом был испорчен для них какой-то представительницей варваров. «Не делайте ничего варварского». Сьюки и Джейн в очереди, двигавшейся по другую сторону хрустального гроба, уже проходили мимо, напялив на лица уважительное выражение. Обе очереди проследовали через официальный сувенирный магазин на шумную площадь, где уличные торговцы настырно предлагали всем вышедшие из употребления красные книжечки цитатника Мао и пресс-папье с его изображением. Александра спросила у спутниц:

— Это вы сделали?

— Сделали — что?

— Заставили Мао мне подмигнуть. Я чуть не умерла на месте от страха. Если бы я упала в обморок или закричала, нас всех упекли бы в тюрьму за нарушение порядка.

Сьюки весело рассмеялась. Джейн была решительно настроена обойтись без извинений.

— Мы не могли видеть, с-с-сработало или нет. С нашей с-с-стороны профиль оставался неподвижным.

Сьюки попыталась загладить вину, объяснив:

— Просто мы заметили, какое у тебя притворно-торжественное выражение лица, как у атеистки, присутствующей на мессе, ну и решили немного поддразнить.

— Я же находилась среди них, — сказала Александра. — Они, конечно, понимали, что я не китаянка, но, если бы не вы, вполне могли принять меня за лояльную путешественницу.

— Лекса, — с нежностью произнесла Сьюки, — ты такая милая лапушка-лапушка. И такая тщеславная. С чего бы это ему подмигивать персонально тебе? Он лежит тут столько лет, мимо него проходят миллионы людей.

Джейн довольно сердито добавила:

— Они знают, почему ты оказалась в этой очереди. Прос-с-сто из глупого любопытс-с-тва. Напрасно ты думаешь, что эти люди так уж простодушны. У них теперь есть Интернет, и они все знают о Западе. Они знают, что наше желание увидеть тело Мао — ребячество. И знают, как мы использовали его фотографии во всех студенческих дортуарах, несмотря на его обещание похоронить нас.

— Это не мы, — сказала Сьюки, — а тот смешной лысый русский, у которого имя состояло из одних согласных. Мне так нравилось, когда он выкидывал свои номера в Голливуде. Помнишь?

Александра упорно не соглашалась.

— Нет, он подмигнул именно мне, — сказала она. — Интересно, та пара, что шла позади, видела это? К сожалению, я не знала, как у них спросить. Они, кажется, были немного недовольны.

По правде сказать, она ревновала: подруги сплотились против нее и пусть на секунду, но все же заколдовали.

А подруги чувствовали, что перешли границу, нарушив, пусть и в шутку, их триединство. После воссоединения могущество стало возвращаться к ним, они ощущали его покалывание — предвестие девчачьей радости от предвкушения злобных проделок, колдовства. В баре отеля за дурманящим сливовым бренди они сошлись на том, что их следующий невинный проект — легчайшее, хрупчайшее упражнение, не более сверхъестественное, чем гипноз и женская интуиция, — станет делом всех трех, объединенных под конусом могущества против кого-нибудь чужого.

На следующий день группа совершила двухчасовой перелет в древний Сиань, столицу императора Циня, место, где располагалось матриархальное поселение времен неолита, относящееся к 4500 году до Рождества Христова. Сиань — родина китайской керамики и, много позже, китайского коммунизма. К северу и западу от города — множество императорских гробниц, в том числе колоссальное захоронение самого Циня, в Подземном дворце которого, как предполагается, находится такое легендарное чудо, как ртутные реки. Охраняющая его армия терракотовых воинов была обнаружена в миле оттуда в 1974 году, когда крестьяне, роя колодец, откопали некую скульптуру. Все это поведал им мистер Муир, извиваясь и едва не падая в головной части движущегося автобуса. Потом он повел их в огромный павильон, где показывали панорамный фильм на сенсорных компьютерных дисплеях, расположенных над гигантскими склепами, в которых шеренгами выстроились терракотовые воины, насчитывающие в своих рядах несколько тысяч, хотя археологам удалось пока полностью собрать из осколков лишь около одной.

— Склеп номер один, — сказал мистер Муир, когда они сгрудились вокруг него, чтобы услышать, что он говорит, перекрывая гомон других туристов и голоса многочисленных гидов, рассредоточивших свои группы вдоль широкого прохода, окружающего склепы, — состоит из одиннадцати параллельных, углубленных в землю коридоров. Изначально они находились под деревянной крышей, устланной соломенными циновками и обмазанной глиной. С годами крыша обрушилась, и статуи воинов разбились. Ноги у них монолитные, а торсы полые внутри. Руки и головы приделывались позднее, а такие детали, как уши и брови, вырезались в последнюю очередь. Говорят, здесь не найти двух одинаковых лиц, но я в этом сомневаюсь. Думаю, существовало около четырех базовых типов, а технология состояла в том, чтобы смешивать их и подгонять. Хорошо видны этнические различия — вероятно, император хотел похвастать этническим разнообразием своей империи. У пехотинцев нет ни тяжелого оружия, ни шлемов; для командования было важней, чтобы они могли быстро передвигаться. У лучников были колесницы. Королеве Елизавете Второй, одной из немногих представителей Запада, которым когда-либо было позволено войти сюда в сопровождении военных, в качестве сувенира подарили копию такой колесницы. Ну, что еще мне вам сказать? Попытка придать скульптурам индивидуальные черты сама по себе любопытна, не правда ли, если учесть, что предпринята она по указанию деспота-законника. Те, кто бывал в Египте, могут сравнить это с египетским искусством создания надгробий: там все, за исключением фараона и его царицы, взаимозаменяемы, стандартизованы. В этих же воинах сенсационно то, что они выглядят исключительно естественно. Среди моих туристок-вдов были такие, которые говорили, что с удовольствием взяли бы одного из них с собой в качестве мужа. Уж он-то не храпел бы, уверяю вас.