Лица - Джоанна Кингслей

Несколько девочек прыснули, не понимая, что собираются делать «близнецы». Лекс держала стакан в левой руке, а правой обильно окропила водой волосы подруги.

— Нарекаю тебя Жени — джинном, творцом чудес!

Вокруг раздался громкий смех, и Лекс нагнулась к подруге:

— Нормально? — волнуясь прошептала она на ухо.

— Здорово, — ответила новообращенная Жени, улыбаясь и стряхивая воду с волос.

Лекс больше не возвращалась к своему мертвящему будущему. Вместо этого она шутливо завопила:

— К черту ноябрь! Он приносит революцию.

— Дома так и говорили, — рассмеялась Жени. Ей нравились шутки о России.

— Но у вас зашли слишком далеко. А я думаю о небольшом развлечении.

Жени по-прежнему соглашалась с планами подруги. Они написали любовное послание мисс Трашер, учительнице химии, и подписали его именем преподавателя французского языка Пьерра Руссо. А потом послали месье Руссо приглашение на ужин при свечах, от имени Мери Трашер. И стали внимательно наблюдать за учителями, подмечая признаки начинающегося романа. Но все оставалось спокойным, желанного скандала не возникало.

Потом занялись виноделием, вымачивая в водке дольки дыни и продавая их девочкам в общежитии.

На следующий день смотрительница заметила, что в корпусе Сьюзан Энтони несколько учениц не могли удержаться на ногах, и мисс Виллмотт строго отчитала Лекс и Жени у себя в кабинете. Старшая управительница, внучка основателя школы, заявила подругам, что ее заведение — не место для хулиганок и алкоголичек.

Девочки прыснули, однако утихомирились со своими проделками. Но только до февраля, темнота которого еще сильнее, чем ноябрьский сумрак, подвигала их на новые шалости.

Лекс была вдохновителем, а Жени исполняла ее замыслы. Она пролистала учебник по химии и по вечерам проскальзывала в лабораторию, испытать различные формулы. И через две недели нашла то, что им было нужно. Принесла Лекс бесцветную жидкость и торжествующе заявила:

— В ней секрет женственности.

Накануне соревнований по плаванию, которые школа Аш-Виллмотт проводила с гостьями из Гринвича, девочки пробрались в бассейн и опустили в воду сосуд с жидкостью.

На следующий день в десять утра началась встреча. Команда Гринвича выиграла заплывы в кроле и брассе. В марафоне они тоже оказались впереди.

Сидя на краю бассейна, Лекс свесила в воду руку и выдавила содержимое бутылочки.

Когда вокруг лидера команды Гринвича вода окрасилась в кроваво-красный цвет, та сбилась с ритма и в замешательстве остановилась. Вода продолжала краснеть, и марафон был сорван. Результат объявлен недействительным.

— Лучше уж такой выкидыш, — прошептала Лекс Жени.

Смех девочек не укрылся от тренера по плаванию, и он сообщил о своих подозрениях мисс Виллмотт. Старшая управляющая вызвала подруг к себе в кабинет и допрашивала с таким пристрастием, что те не могли не сознаться. Обе были временно исключены из школы.

На следующее утро в Аш-Виллмотт приехали родители Лекс. Жени мельком увидела их в комнате подруги перед тем, как они отправились к старшей управляющей. Маргарет Вандергрифф оказалась исключительно высокой женщиной, худое, плоское тело которой напоминало доску. Филлип, отец Лекс, был ниже и круглее жены. Его почти лишенные ресниц глаза пристально и проницательно смотрели сквозь очки. В их обществе Лекс вела себя подавленно, выглядела почти что мрачной.

Бернард Мерритт в школу так и не приехал, хотя позже в тот же день Жени узнала, что он разговаривал по телефону с мисс Виллмотт. Поступил бы он так, если бы она была его ребенком? — размышляла Жени. Филлип Вандергрифф — человек безусловно занятый — ставил дочь превыше всех дел.

А ее родители примчались бы сюда, чтобы защитить свою дочь? Или бы устыдились ее поведения? Она не могла представить их в Аш-Виллмотте, разговаривающих со старшей управительницей. Не могла вообразить, как они говорят по-английски и живут в Америке. Хоть и живые, они были погребены.

Потом от Бернарда пришло письмо, в котором опекун предостерегал ее от таких чертовских глупостей, напоминая, что она в Америке гость и должна вести себя соответствующим образом.

Слово «гость» резануло Женю. Оно означало, что даже в школе она не была у себя дома. А дальше Бернард писал, что дочь Вандергриффов ей не компания.

Холодное, ужасное письмо. Казалось, она совсем для него ничего не значила. Зачем же тогда он привез ее в Америку?

Потому что пообещал отцу. И только лишь поэтому. Отец был в тюрьме, Дмитрия тоже от нее заперли. Обратиться можно было только к Бернарду, а он больше походил на тюремщика, чем на стража.

Визит Вандергриффов и особенно разговор в кабинете с Филлипом подействовали на мисс Виллмотт, и та изменила решение. После Пасхи девочек восстановили, и те до конца учебного года демонстрировали образец поведения.

— Побесимся летом, — успокоила Лекс подругу, да и саму себя тоже. Они планировали провести это лето вместе на вилле Вандергриффов в Адирондаксе. Американка нарисовала Жени райскую картину: они станут свободно лазить по горам, бродить в лесах, купаться, кататься по озеру на лодке, ездить на лошадях, испытывать водные лыжи, а в укромных уголках, где некому сделать им замечание, будут устраивать пикники. Рай только для двоих, и никакой мисс Виллмотт, скрючившейся за деревом.

Но за две недели до выпуска Лекс мечта разбилась. До конца мая Жени тянула и не говорила Бернарду о своем намерении. Потом написала ему письмо. Как только опекун прочитал послание, он позвонил в общежитие и яростно потребовал, чтобы девочка, как только объявится, тут же ему перезвонила.

Еще до разговора Жени поняла, что все кончено. Ей захотелось бежать, спрятаться у Вандергриффов и никогда не возвращаться оттуда.

— Пока ты в этой стране, я за тебя отвечаю, — заявил ей Бернард. — Я привез тебя сюда, и ты будешь делать то, что я тебе скажу.

— Но меня пригласили. Спросите у ее родителей, — умоляла она, зная, что это бесполезно.

— Я не собираюсь разговаривать ни с какими родителями! У тебя, кажется, все перепуталось в голове, ты позабыла, кто есть кто. Это я отдаю тебе приказы, а не наоборот. Я устроил, чтобы ты поехала на лето в Кейп Код. Будешь там нянькой у ребенка или не знаю, черт побери, как еще это называется. Станешь ухаживать за ребенком одного из сотрудников моей компании. Прекрасная работа для тебя. Великолепное место.

— Пожалуйста, не отсылайте меня.

Обнаженное одиночество, прозвучавшее в ее голосе, лишь на мгновение смягчило Бернарда.

— Я не считаю, что я несправедлив, Женя. Большинство подростков в Америке летом работают. И я так поступал в твоем возрасте. Работал до третьего пота. Поэтому и стал таким, каким ты видишь меня сейчас. Праздность и развлечения — только для маленьких детей и бездельников. А ты, Женя, не принадлежишь ни к тем, ни к другим. До сих пор тебе все подавали на блюдечке. Теперь нужно начинать учиться жить самостоятельно.

Жени повесила трубку и несколько часов, слишком подавленная, не могла рассказать о звонке Лекс. Бернард был ужасно несправедлив. Как он мог сказать, что до сих пор ей все давали просто так? Наоборот, у нее все отнимали. А с помощью Лекс все постепенно приходило в норму…

Подруга нашла ее в четыре вечера лежащей на кровати и прячущей в волосы лицо.

— Я ждала тебя после занятий. Что случилось?

Жени рассказала, Лекс села на край ее кровати, и девочки в молчании посмотрели друг на друга. Потом Жени встала.

— Я закончу школу, — решительно заявила она. — А потом уеду куда-нибудь подальше, только чтобы его больше не видеть.

— Правильно, — согласилась Лекс.

— Найду работу, стану врачом…

— Подожди. Ты говоришь ерунду.

— Знаю, — отозвалась Жени.

— Он, конечно, сукин сын. Последнее дерьмо. Но он держит тебя в руках. Лето будет ужасным, просто чудовищным. А потом ты вернешься на это пепелище[4], а я окажусь в мертвящих счастливых охотничьих угодьях.

Девочки основа замолчали, размышляя о невеселом будущем. Но вдруг Лекс увидела проблеск света.

— На Рождество приезжай к нам — если мы обе до него дотянем. Я заставлю отца прищучить Бернарду задницу. Он сделает это для меня. А отец умеет добиваться того, чего хочет. Так что — на Рождество.

Но Рождество звучало для обеих так, словно было в следующем тысячелетии.

— А может быть, — проговорила Женя, — Бернард хочет сделать как лучше для меня.

— Если бы это было так, мы провели бы лето вместе.

— Нет, я хочу сказать, что я и впрямь не знаю, как жить независимой. И он пытается меня этому научить. Как будто он и есть мой отец.

— Нет, он не твой отец.

Женя кивнула, и слезы снова покатились по ее щекам.

Через три недели Женя находилась уже в Труро — местечко на Национальном побережье Кейп Кода по соседству с Провинстауном, на оконечности мыса, где земля заворачивалась, словно язык, стремящийся достать до собственного основания.