Жорж Санд - Наталия Венкстерн

Летом 36-го года совместное путешествие по Швейцарии еще более закрепило дружбу Жорж Санд и графини д'Агу. Миром, благодушным весельем и поэзией веяло от воспоминаний путешествия в Шамуни, музыкальных вечеров в Женеве, бесед с Листом. Графиня льстиво выражала Жорж Санд свою дружбу, Лист был искренно ей предан. К странностям Жорж Санд, к ее безапелляционности и резким манерам относились, как к очаровательному чудачеству. По швейцарским горам рядом с изысканно одетой графиней появлялся «великий Жорж» в красном жилете, в мужских сапогах и панталонах. Зимой совместная жизнь в Отель де Франс на улице Лафит еще тесней переплела эти три жизни. Жорж Санд была хорошим слушателем. Лист, как всякий художник, искал аудитории и одобрения. Весной 37-го года дружеская идиллия из Парижа была перенесена в Ноган, где Жорж Санд в атмосфере поэзии и музыки могла отдыхать от своей бурной молодости. Этот внутренний отдых не прошел бесследно и в ее творчестве. Моменты мистического экстаза, которые Лист охотно делил с ней, беспредметная мечтательность, которая охватывала их во время дней бродяжничества по Швейцарии и в летние вечера в Ногане, вдохновили Жорж Санд на несколько произведений, в которых она отходит от своего страстного проповедничества. «Орко», «Мозаичисты», «Ускок»— рассказы, в которых автор ищет только занимательности фабулы. Они мало характерны для творчества Жорж Санд и свидетельствуют только о ее неопределившихся художественных задачах в 36–38 годах, когда, исчерпав до конца свои прежние темы о семье, любви и равноправии женщины, она еще не находила в себе достаточно четкого мироотношения, чтобы перейти на более глубокие социальные темы, характеризующие второй период ее деятельности.

В салоне, где царила графиня д'Агу, Жорж Санд завязала много знакомств и новых дружб.

Генрих Гейне, жадный ко всем встречам и впечатлениям, которые мог дать ему Париж, галантно разыграл страстную влюбленность: его острый и едкий ум быстро схватил смешные стороны возвышенной Лелии, но он осторожно скрывал от нее свои сарказмы. Он льстил ей, называя ее своей кузиной по родству с Аполлоном, и в течение многих лет Жорж Санд видела в его озлоблении и насмешках только шалость слишком острого ума и добродушную шутливость.

Там же она познакомилась с Ламеннэ и, увлеченная красноречием аббата, заинтересовалась его идеями об отделении церкви от государства и о народовластии под покровительством «святейшего престола». Аббат был слишком серьезен, сосредоточен и прямолинеен, чтобы искать светских знакомств. Тесной дружбы между ним и Жорж Санд не завязалось. Он принимал ее излияния, отвечал на них, но, привыкший к роли духовного проповедника, всегда оставлял между собой и ею то расстояние, которое приличествует пастырю.

Обиженные польские эмигранты, носители аристократических польских фамилий, нашли себе гостеприимный приют в эклектическом салоне графини. Жорж Санд горячо симпатизировала их оскорбленному национальному чувству. Она всей силой своего литературного влияния поддерживала Мицкевича, когда надо было поставить на сцену театра Porte St-Martin его пьесу «Барские конфедераты». Она вступила в тесные дружеские отношения с Альбертом Гжималой. Она, как добрая мать, хотела усыновить всех обиженных, какого бы рода ни была обида, от которой они страдали.

Среди этих обиженных в салоне графини она встретила и Шопена.

Двадцативосьмилетний Шопен был уже знаменит. Большой художник, оскорбленный патриот, замученный жизнью, много страдавший, физически слабый, деликатный и брезгливый, он производил с первого взгляда впечатление человека, нуждающегося в поддержке. У него были капризы и требовательность больного ребенка, гордость угнетенного человека. Первое его знакомство с Жорж Санд никак не ознаменовалось. Она приняла его, как одного из многочисленных друзей мадам д'Агу, с которым она общалась с рядовым дружелюбием. Впечатление, которое она произвела на Шопена, было совершенно отрицательным.

— Какая антипатичная женщина, эта Санд, — сказал он, — можно усомниться в том, что это в самом деле женщина!

Шопен был сыном домашнего учителя, но, несмотря на свое скромное происхождение, давно приобрел вкусы, привычки и надменность польского пана. Шумливость и безалаберность богемных избранных натур он воспринимал, как отсутствие культуры, и брезгливо от них отстранялся. Он полагал свое достоинство в изящной одежде, вежливом и сдержанном дружелюбии, в своевременном молчании и в скупости слов. Он был консервативен, хорошо воспитан и изыскан.

При первом знакомстве демонстративная развязность манер, резкая оригинальность, крайности в убеждениях Жорж Санд должны были показаться ему не чем иным, как нарушением общественного приличия. Он скрыл свою антипатию под маской уважения и светской любезности, и Жорж Санд по свойственной ей недальновидности не заметила ее.

Знакомство тянулось около двух лет.

Шопен никогда не имел поверенных. В переписке с его самыми близкими друзьями — доктором Матушинским, Гжималой, Фонтаной — чувствуется большая любовь, которая выражает себя скупо и сдержанно. Боясь резкости и грубости, он боится одновременно и откровенности, способной вызвать их. Он скрывает свою боль под маской добродушно-иронического отношения к самому себе; он горд и боится сочувствия, как оскорбления. Он не оставил ни дневников, ни писем, по которым можно было бы узнать историю его любви к Жорж Санд. В 36-м году он нашел ее антипатичной, через два года между ними возникает длительная связь.

Шум, обсуждения и сплетни, которые всегда с таким искусством умела поднимать Жорж Санд вокруг всех интимных и общественных событий своей жизни, были не только неприятными, но и мучительными для Шопена. Он любил ее и мало заботился об эффектности этой связи. Ценя и уважая ее творчество, он все-таки больше любил в ней Аврору Дюдеван, чем знаменитую Жорж Санд. Ему, как некогда Мюссэ, хотелось вынести свое чувство за пределы литературных салонов; ему хотелось любить для себя, а не для потомства и не для издателей корреспонденции великих людей.

Осенью 38-го года юг и солнце стали манить их прочь из Парижа. Морис, сын Жорж Санд, был малокровен, и доктора предписали ему перемену климата. Шопену с его начинающейся чахоткой север был вреден. Жорж Санд, матерински обеспокоенная здоровьем обоих, решила провести зиму на острове Майорке. Шопен, все еще озабоченный внешним декорумом своих отношений и соблюдением приличий, выехал через несколько дней после Жорж Санд, чтобы соединиться с ней в Перпиньяне. Там должно было начаться совместное путешествие, медовый месяц их любви.