Аннибал. Юлий Цезарь. Марк Аврелий. - Моммзен

Заговорщики употребили все усилия, чтобы возбудить ненависть Брута к монархии. Они напомнили ему о мнимом его происхождении от Юния Брута, врага Тарквиниев, последней царской семьи древнего Рима. Жена Брута, как рассказывают, побуждала его действовать, нанеся сама себе раны и хладнокровно терпя боль. Кассий доказывал ему, что свобода может быть восстановлена только посредством убийства. Уговорить Брута принять участие в заговоре было нелегко, но, раз решившись, он бросился в это дело со всем энтузиазмом слабости. Он, впрочем, настаивал на том, что, убивая Цезаря, он посягает не на монарха, а на монархию; но Брут достиг обратного тому, к чему стремился: монарх был убит, а монархия осталась неприкосновенной.

Заговорщикам нельзя было терять времени. Цезарь собирался покинуть Рим 18 марта, и каждую минуту заговор мог быть открытым, могли быть возбуждены подозрения со стороны намеченной жертвы. После многих совещаний заговорщики решили совершить убийство в мартовские иды (15 марта), в заседании сената, на котором должен был присутствовать Цезарь.

Цезарь оставался глухим ко всем слухам и верным своему правилу: «Лучше умереть один раз, чем постоянно быть под страхом смерти». Накануне своей гибели, на обеде у Лепида, он выразил мнение, что лучше всякой другой та смерть, которой мы менее всего ожидаем...

На следующий день, 15 марта, Цезарь запоздал в сенат, и Децим Брут пришел за ним. Говорят, что жена Цезаря, Кальпурния, полная тяжелых предчувствий, не хотела отпускать его. Но, несмотря на ее убеждения, предателю Дециму удалось увести Цезаря. Он отправился на носилках через форум к театру Помпея, где происходило заседание. По дороге были сделаны попытки предостеречь его, но напрасно. Цезарь вошел в здание, сенат встал, чтобы приветствовать его, и Цезарь опустился на свое золотое кресло. Тогда подошел к нему Цимбер, один из заговорщиков, и подал ему прошение о возвращении своего брата из изгнания; прочие столпились вокруг него, между тем, как опасного для заговорщиков Антония задерживали разговором у дверей. Цезарь отказал Цимберу в его просьбе, и Цимбер, словно упрашивая его, взял Цезаря за руки, пока сзади подкрадывался к нему Каска. Цимбер хотел тогой опутать руки Цезаря, но Цезарь встал и крикнул; в это время Каска ударил его кинжалом. Это было сигналом к целому дождю ударов, от которых жертва защищалась несколько мгновений, успев ранить одного из заговорщиков. Затем Цезарь закрыл лицо тогой, пошатнулся и упал мертвый к подножью статуи Помпея...

Смерть Цезаря — одна из самых грубых и возмутительных сцен истории; убийство его, по словам Гете, было одним из самых безумных поступков, когда-либо совершенных. К тому же, поступок этот был бесплоден, ибо он не спас и не мог спасти Рим от монархии. Он поверг империю в новую междоусобную войну, принесшую с собой множество бедствий...

Три раба отнесли тело Цезаря домой, и народ с ужасом смотрел на кровь, струившуюся из нанесенных ему 23 ран. Через два дня тело было сожжено на форуме народом, между тем как «освободители своей родины» в страхе бежали из города. Прочтено было вслух перед народом завещание Цезаря, по которому он завещал своим наследником молодого Октавия, усыновленного им. Свои сады, по ту сторону Тибра, Цезарь оставил городу и известную сумму денег завещал каждому гражданину Рима. Особенно же потрясло слушателей завещания то, что Децим Брут, тот самый, который завел Цезаря в роковую западню, упоминался в завещании убитого как один из первых наследников его имущества...

МАРК АВРЕЛИЙ

I

7 марта 161 года после Рождества Христова в Лориумском дворце умер император Антонин. Расстался он с жизнью спокойно, с полнейшим равнодушием, как истый мудрец. Почувствовав приближение смерти Антонин привел в порядок все свои семейные дела, а затем велел перенести в комнату усыновленного им Марка Аврелия золотую статую Фортуны, так как эта статуя всегда должна была находиться в покоях императора. Отдав еще кой-какие приказания, он отвернулся и — почил навек.

Все римские власти, все сословия проявили соперничество в чествовании памяти этого императора, единогласно прославляя благочестие, милосердие и безупречную чистоту души его. Опечаленная толпа вспоминала о нем, как о таком правителе, который не пролил ни одной капли крови — ни римской, ни иноземной, и у всех было одно чувство горячей признательности к покойному за те дни мира и довольства, какими при нем пользовалась империя. Умершего императора стали даже сравнивать с благочестивым царем Нумой.

Слава Антонина, как наилучшего правителя, навсегда и безраздельно осталась бы с ним, если бы он не назначил своим наследником человека, не уступавшего ему в нравственных качествах, но зато превосходившего его блеском ума и таланта. Антонин отличался искренностью, нрав у него был веселый, добряк по натуре, с ясной душой, он философствовал, сам того не замечая; таким же был и Марк Аврелий, но ум его — беспокойный, пытливый — неустанно заставлял его копаться в своей душе и толкал его на путь личного совершенствования.

Смело можно сказать, что благочестивый Антонин и Марк Аврелий были достойнейшими в мире империи. Благотворный принцип усыновления сделал то, что римский императорский двор во II веке стал как бы центром добродетели. Утверждая такое правило, император Нерва подтвердил благородность своей души и дальновидность свою, так как этим актом он обеспечил людям счастье на целое столетие и, вообще говоря, положил начало века преуспевания во многих отношениях.

Марк Аврелий в первой своей тетрадке «Размышлений» сам начертал изображение той жизни, которой жили его достопочтенные родители, дед и наставники. По этим портретам можно судить, насколько тогда еще были крепки и прочны чувства честности, собственного достоинства и прямоты, а также дух гражданский и республиканский в старых римских фамилиях, видевших дурные времена при дурных императорах. В этих семьях чтили память Брута и Катона, преклонялись перед великими философами, которых не могла сломить никакая тирания, и рядом с этим клеймили время Домициана... Императорство Антонинов было в сущности победой той части римского общества, праведно-гневное настроение которого так хорошо изображено историком римским Тацитом. Это были люди мыслящие, соединенные чувством ненависти к деспотизму первых цезарей. И действительно, характер верховной власти Нервы, Траяна, Адриана, Антонина и Марка Аврелия был чисто республиканский. На этих императорах вовсе не было той печати, которая так заметна на правителях по праву наследия; от них не веяло также и духом военачальника: власть их была скорее широкой гражданской магистратурой, причем сам властитель как бы оставался простым гражданином. Этой чертой особенно отличался Марк Аврелий.