За Тихим Доном (СИ) - Вийя Шефф

Глава 21

Стою и смотрю через лобовуху, как Машу целует какой-то утырок. Нет, не так. Стою и смотрю, как МОЮ Машеньку целует какой-то конченный утырок.

Внутри такой вулкан разрывается, что перед глазами кровавые мальчики пляшут. Чьи-то грязные руки позволяют себе притрагиваться к ней.

Убью!

Наваливаюсь на капот и с силой качаю машину.

Парочка разлипла, а Клинская, увидев меня, отпрянула в сторону от бессмертного и врезалась взглядом в меня, широко открыв глаза. В них испуг. Не волнуйся, тебя не трону, а вот ухажёра твоего порву.

* * *

— Кто это? Ты его знаешь? — смотрит на меня Матвей, а потом бросает косой взгляд на неадеквата у машины.

— Знаю… И лучше с ним не связываться…

— Бывший?

— Нет, просто прохода не даёт.

— Понятно. Поклонник… — произносит с долей раздражения. — Маша, хочешь, поговорю с ним?

— Ты? Даже не вздумай! Он больной на всю голову. Посмотри на него?

Шолохов похож на зверя, который рвёт и мечет в клетке, готовый в любой момент прыгнуть на жертву. Глаза горят нездоровым блеском, а лицо перекосило от бешенства. Его вид вызывает ужас. У меня спину сковывает льдом.

Я видела уже его злым, но не таким. Сейчас он похож на разъярённого быка на корриде. Главное — красной тряпкой перед лицом не махать.

— Выходи или я разнесу ему тачку, — кричит Роман, пряча руки сзади. Он что-то держит.

— Я вызову полицию, — Матвей берет телефон.

— Нет! — останавливаю его. — Всё равно не поможет.

— Маша, ты чего? Чувак или обдолбанный, или пьяный. Покалечит и слова не скажет. Он же вне реальности.

— Меня он не тронет. А вот тебя…

Он отрывает взгляд от телефона и упирается им в меня. В глазах читается растерянность с частицей страха. Я бы тоже не хотела на его месте попасть под раздачу ни за что. Шолохов — спортсмен и знает как качественно отметелить человека.

— Выходи! — снова окрик снаружи.

Ненормальный уже демонстративно держит в руках биту, положив её на плечо.

Замах.

И я успеваю выставить вперёд руку, останавливая психа. Он опускает своё оружие.

— Уезжай, как только я выйду…

— Маша, ты с ума сошла вместе с ним? Нужно просто вызвать полицию. Они разберутся.

— Пока они приедут, он всё разнесёт. Да и бесполезно это. Я уже пыталась на него жаловаться, но меня никто и слушать не стал. Сказали — каждый ухаживает за возлюбленной по-своему. Уезжай, мне он ничего не сделает.

Машина качнулась — это очередное предупреждение.

— Выхожу я, — открываю дверь и на ватных ногах направляюсь к Шолохову.

— Маша, не делай ошибки, — выходит следом Матвей и пытается меня остановить.

Напрасно ты сделал это.

Два удара: один под дых, второй о кузов носом.

Меня передёргивает от вида крови.

— Ещё раз увижу тебя рядом с ней — ноги переломаю. — Рычит Шолохов в разбитое лицо Матвея, держа его за волосы. — И это не пустая угроза…

* * *

— Идём! — тащу её за локоть к своей машине, свидание закончилось.

— Я никуда с тобой не поеду. Отпусти! Мне домой надо, — упирается ногами в землю.

— Вот и поедем домой. Мой дом — твой дом, — хватаю за талию и поднимаю в воздух.

Брыкается, царапается, лупит кулаками и ладонями. Да мне пофиг! Мне на татами и похлеще прилетало.

Запихиваю в машину через водительское место, боюсь, что свалит и придётся ловить.

— Пристегнись!

— Да пошёл ты на хрен! Выпусти!

— Нет! — завожу тачку и рву с места в направлении дома.

Клинская дёргает за ручку, пытаясь открыть дверь.

— Не пыхти! — хватаю её за ворот пальто и, встряхнув, усаживаю на место. — Заблокировано. На ходу выйти хочешь? Совсем двинулась?

— Это ты психопат! Когда ты успокоишься и поймёшь, что мы не будем вместе?!

— Никогда, — выцеживаю слово по буквам, сжимая руль до хруста костей пальцев.

— Шолохов, да пойми ты — мы разные. Не предназначены друг для друга.

— Поэтому ты с уродами всякими встречаешься? — бросаю на неё гневный взгляд. — И лижешься с ними потом у подъезда?

— Это не твоё дело! С кем хочу, с тем и целуюсь.

Хватаю её рукой за лицо и большим пальцем пытаюсь стереть чужой поцелуй с губ.

Брезгую, до тошноты.

— Не тронь! — хватает за руку и отрывает. — Не прикасайся ко мне!

— Как подумаю, что он тебя облизывал, противно становится.

— А мне понравилось, — издевается, пытаясь меня задеть побольнее.

Знает, что я с ума схожу от того, что кто-то её может трогать, обнимать, целовать. И она им это позволяет, а от меня отмахивается, словно я назойливая муха.

— Напрасно ты это говоришь, я его номер запомнил, — угрожающе смотрю на неё.

Замолкает и округляет глаза.

Страшно, да? Правильно — бойся. И стороной обходи всех, кто на тебя смотрит. Про свидания вообще забудь! Их у тебя больше не будет. Если только со мной…

— Шолохов, пожалуйста, останови машину и выпусти меня. Умоляю…

— Нет.

Выруливаю резко вправо, пролетая на жёлтый, пока он не сменился красным, прямо перед носом другой машины.

— Ты нас угробишь! — быстро пристегивается и закрывает лицо руками.

— Не боись…

— Кто тебя водить учил? Камикадзе? Сбавь скорость, идиот!

Трусиха. Проверь почки. Кажется у тебя проблемы с выработкой адреналина.

На парковке у дома выкручиваю руль на максимум, заворачивая тачку по кругу, и торможу. Машина становится колом и ровно на моём парковочном месте.

— Приехали, — откидываюсь на спинку кресла.

Протягиваю руку и отрываю ладонь от её лица. Плачет.

Блядь… Ну, только не сейчас.

Выхожу, огибаю тачку и, открыв пассажирскую дверь, силой вытаскиваю упирающуюся Машу на улицу.

— Куда ты меня привёз? — осматривается сквозь слезы.

— Домой. Идём!

— Я не пойду! Я не хочу! — царапает моё запястье.

— А я хочу! — перекидываю её через плечо и несу к двери.

— Пожалуйста, не надо! Шолохов, ты же разумный человек. Тебя посадят, — плачет за спиной.

— За что? Я ещё ничего не сделал.

— Ещё… Это насилие, Шолохов, — рыдает в подъезде.

— Не собираюсь я тебя насиловать, — ставлю Машу на пол у лифта.

— Тогда зачем? Отпусти…

— Не могу, — толкаю её в лифт и хватаю за лицо. — Ты мне нужна… Как воздух… Я задыхаюсь без тебя, Машенька. Ты мой кислород…

Осыпаю её лицо поцелуями, а она не реагирует, только слезинки катятся из глаз.

— Не плачь, прошу… Не рви душу…

Лифт тормозит на этаже и я, подхватив Машу за руку, вывожу из него. На площадке только одна дверь — моя. Весь этаж этой части дома принадлежит мне.

Огромная квартира встречает глухой тишиной.

— Раздевайся, — требовательно.

Разносится