Сбежавшая попаданка, Вернуть невесту дракона (СИ) - Пасценди

королю. Девушка прекрасно об этом знала. И понимала, что если подтолкнет своего родителя на мысль о своем браке с родом Сагури, то тогда приблизится к цели…

Однако Маранта никогда не была настолько хитра, насколько сама полагала.

Уже после первого, как ей казалось, неуловимого намека, брошенного во время разговора с отцом, герцог Туки сразу раскусил всю цепочку мыслительного процесса дочери. Он не возражал против этого брака. Род золотых также привлекал его тщеславие. К тому же родство с ними помогло бы расширить сферу его влияния при дворе. Усмехнувшись, он сделал вид, будто не заметил тех тонких хитросплетений, которые плела его дочь, а лишь удачно проглотил наживку.

Спустя время Сэйгард был приглашен на аудиенцию к монарху. Он выслушал его величество с абсолютным спокойствием. Поблагодарил короля за проявленную заботу, согласился, что брак необычайно важен, как и важно не ошибиться при выборе будущей невесты, но ни одним словом не обмолвился о готовности взять в супруги Маранту.

Лишь обещал прислушаться, напомнив, что до тридцати лет не намерен вступать в брак.

Король остался доволен их разговором. Он приветливо кивнул. А напоследок просил чуть более внимательно присмотреться к девушке, намекнув, что союз принесет существенную пользу обеим сторонам.

Золотой не видел ничего предосудительного в том, чтобы последовать совету своего монарха.

Однако он никак не увеличил количество визитов в дом Туки и никоим образом не намеревался компрометировать знакомую. Количество их встреч, совместных прогулок и незначительных подарков, которые он отсылал во время праздников, оставалось прежним. Она была не единственной его подругой, с которой он водил знакомство с детских лет. И ни одна особа не могла сказать, что он как-то выделяет ее среди остальных.

И хоть Маранта и была осведомлена о произошедшем между Сэем и королем диалоге. Прекрасно ведала, что точной и нерушимой договоренности не возникло. А также не могла не заметить, что в поведении сиятельного по отношению к ней не изменилось ровным счетом ничего — все же, она была счастлива.

Наследница Туки торжествовала.

Что такое три года, когда Сэйгард в конце концов будет принадлежать ей?

Он и так уже почти в ее власти — ведь он не отказал? Не Отказал. А если бы она была не мила его сердцу, он бы сразу об этом сообщил. Такова его натура — она нисколько в том не сомневалась.

Граф Туки видел, что его дочь ушла несколько вперед в своих помыслах, но так как в некоторой степени он разделял ее взгляды, то переубеждать Маранту не стремился. К тому же она была так счастлива. Сияла и улыбалась, кажется, как никогда прежде. И немного подумав, он решил оставить все как есть.

После того, как Маранта полностью убедила себя в том, что Сэйгард женится на ней, она решила, что пришла пора начать убеждать и окружающих.

Приглашая в дом подруг, она обязательно включала в список гостей девушку, не умеющую держать язык за зубами. И во время милой девичей беседы о платьях и новых тканях из Алсора, или же о том, кто в новом сезоне самый завидный жених, Маранта как бы невзначай обороняла пару слов о своей не официальной, но вполне серьезной помолвке… Или же, как она сама говорила — о договоренности двух сердец.

К ее радости, она довольно быстро достигла желаемого. Слухи просочились в обширные круги и вертелись во многих кулуарах. Тогда-то в дело наконец вмешался граф и строго отчитал дочь, обвиняя ту в излишней болтливости. Маранта искренне возмутилась. Она была исключительно подавлена. И даже в сердцах решилась отказаться от еды на месяц (но доподлинно известно, что угроза длилась лишь до следующего утра).

Однако, говоря по правде, ее не столько расстроил гнев родителя, нежели то, что новость о ее помолвке никак не желала упрочиться в умах других девушек. До нее долетали чужие разговоры и она знала, как многие не верили в услышанное, а другие с усмешкой замечали, что Маранта не каменная кладка и вполне может быть подвинута.

После подобных новостей девушка плохо спала ночами.

Она с надеждой ждала, что кто-нибудь решится спросить у самого Сэйгарда, и тогда-то сиятельный подтвердит их помолвку. Поставит жирную точку. И можно будет наконец с триумфом посмотреть в глаза завистливых гадин!

Но столь решительных граждан, дерзнувших обратиться к золотому дракону, затрагивая вопрос личного характера, в королевстве не находилось.

Лишь раз кто-то из баронов — опять же по слухам — напился на одном балу и вскользь упомянул при сиятельном о Маранте. Но все по тем же слухам рои Сагури ответил совершенно нейтральным тоном и пронзил барона таким твердым взглядом, что поднимать столь щекотливую тему более никто не решался.

Однако Маранта не принадлежала к девушкам, предпочитающим долгую хандру. Она еще сильнее убедила себя, что он полностью принадлежит ей, и намеревалась убедить в этом не только самого сиятельного, но и всех остальных жителей королевства.

Мужи медленно покидали зал советов, негромко обмениваясь мнениями о полученных новостях. Рои Сагури любезно ответил на несколько незначительных вопросов, которые последовали от его соседа. Затем поднялся с места и уверенно двинулся к выходу.

Когда он практически поравнялся с массивной дверью, его остановил суховатый голос, напоминающий шуршание древних фолиантов.

Правлис Ванрол, глава казначейства, формой напоминал бочонок масла. Мужчина спешно семенил к золотому, вытирая роспись мастера Аврэаса полами длинной серой мантии. Правлис был набожен, суеверен, без труда подчинял в уме целые ряды цифр и в целом сам безусловно подчинялся логике. Однако неописуемо опасался нападения кусминов, от которых не было известий более столетий.

Ванрол подчас чересчур нервно интересовался вопросами, совершенно не касающимися его полномочий, и вот снова, поравнявшись с драконом, открыл свою излюбленную тему реставрации зачарованных ворот города.

Ему как-то приснился сон, о котором Сэй был уже не раз наслышан, так как каждый раз Правлис вспоминал новую деталь, на его взгляд, весьма существенную. К тому же, сон, со слов мужчины, имел свойство повторяться.

Во сне магические воздушные ворота столицы рушились. Кусмины наглым образом проникали в потаенные подвалы казначейства и злостно грабили все золото Ванрола. То есть, конечно же, золото его величества. На этой небольшой оговорке, глава золотых монет начинал кашлять и с усилием оттягивать ворот мешковатого одеяния, словно на его шее затягивалась веревка.

Страх имел место быть. Сагури в том его не винил. Король Имран не относился к тому типу правителей, которые с веселым безразличием могли бы не обратить внимание на столь несущественную мелочь, как оговорка в