Русь и Орда (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Да как ведь отомстишь-то со связанными руками и петлей на шее…

А потом были и рабские колодки, и вонючая яма-зиндан, да вылитые на голову нечистоты… И хлысты надсмотрщиков, рвущие кожу на спине, и крики русских девок по ночам — девок, глянувшихся татарам и прочим выродкам, заплатившим ордынцам за сладость… Когда освободил их князь Федор из Азака, тогда в сече побывать не довелось — но как же страстно хотел Андрей драться с погаными, воздать им за сестру и собственное унижение!

И вот, ныне довелось с татарами схлестнуться, одной сулицей в ордынца точно попал. И что же это, все⁈ Так только за себя и поквитался, не за сестру…

Велик страх смерти! Но пробудившийся в душе Андрея праведный гнев сильнее — и бьет его дрожь больше от ярости, нежели от страха! Так что глубоко вдохнул, ротник вскочил вслед за десятником, ринувшись ко второй лестнице, приставленной недалече…

Вовремя!

По последним ступенькам уж карабкается чернявый татарин с раскосыми глазами, уже показался он над кольями тына! А заметив налетающего слева русича, закрылся легким щитом-калканом, готовя ответный удар…

Да куда там! Закинув собственный щит за спину и перехватив секиру обеими руками, Андрей рубанул с жуткой силой — вложив в удар всю свою ненависть, страх и боль! Наточенный до бритвенный остроты боек с легкостью прорубил кожаное покрытие щита вместе с плетеной из ивы основой… И до кости распластал плоть на левой руке татарина, завопившего от дикой боли! Не смог поганый толком ударить в ответ — потерял равновесие от болевого шока, да неловкой попытки отмахнуться от уруса саблей, полетел вниз…

— За Яру!!!

Выкрикнув имя сестры, Андрей спрятался от стрел за заборолом — обструганной, верхней частью кольев тына, возвышающихся над полатями, с вырубленными в них узкими щелями-стрельницами. Расчетливо выждал ротник пару-тройку ударов сердца — выждал, когда очередной ордынец поднимется вверх! И резко распрямившись, уже на развороте, разогнав удар, обрушил топор на голову поганого, только-только показавшегося над тыном… Боек буквально расколол череп поганого, беззвучно рухнувшего вниз — да сбившего очередного ордынца, карабкающегося вверх по лестнице!

— За Яру!!!

Вновь спрятался за заборолом Андрей — но тотчас поплыл над крепостью гулкий звук княжьего рога, поплыл из Набатной вежи… А потом еще раз, и еще — и тотчас загремел громом Елецкий кром, окутались дымом две проезжие и три глухие башни!

Мгновением спустя по ушам ударил дикий, совершенно животный, жуткий рев боли — особенно громок он у ближних ворот в полуночной стене… Но прежде, чем ротник выпрямился бы, чтобы посмотреть вниз, он услышал клич сотского головы Никиты Рябого:

— Пришло время! Кидай кувшины с маслом — только сперва запалите их!

Простые глиняные кувшины с льняным маслом, чьи узкие горлышки забиты плотными пробками из пакли и грубой ткани — вот то немногое оружие, что есть у мужиков, не записавшихся в ротники, но все равно поднявшихся на стену. И теперь они принялись спешно подпаливать их по приказу десятника — кто кресалом, а кто и от пламени, разведенного под чанами с кипятком…

— Дай!

Андрей, порвавший свой страх в клочья с первым ударом секиры, требовательно протянул руку к ближнему мужику; запал в кувшине последнего уже весело загорелся… Не посмев отказать ротнику с бешено сверкающими глазами и брызгами чужой крови на лице, мужик отдал масло — и тогда Андрей, наконец-то распрямившись, с отчаянной, какой-то лихой радостью швырнул кувшин вниз.

В мостик из сушняка, служащий опорой для штурмовой лестницы поганых…

Ярко полыхнуло масло на татарском щите — кувшин разбился об калкан поганого, угодив в него скорее случайно. Но все же большая часть горючей смеси пролилась под ноги ордынца, мгновенно воспламенив сушняк! Татарин завопил от страха и неожиданности, оступился, рухнул вниз… И заорал куда громче, насадившись на колья, усеявшие дно рва!

А вязанки хвороста меж тем, запаленные еще парой разбившихся на «мостке» кувшинов, занялись уже вовсю, заставив татар спешно бежать… Кто был ближе к бровке рва — тот еще успел спастись. Но остальным, отчаянно верещащим от страха, обратный путь отрезало ревущее пламя! Пламя, вспыхнувшее сразу в нескольких местах и стремительно следующее навстречу друг другу, замкнув с десяток ордынцев в смертельной ловушке… Пламя, что уже облизывает нижние перекладины лестницы, в мгновение ока перекинувшись на одежду поганого, пытавшегося спешно вскарабкаться наверх…

Визг горящего заживо татарина на мгновение заглушил прочие звуки боя — и отвлек внимание ордынца, карабкавшегося по лестнице. Он сильно промедлил, испуганный грохотом тюфенгов и черным дымом, затянувшим мост… Когда же дым развеялся, жуткий вид кровавого месива у ворот там, где ранее стояли нукеры с тараном, буквально парализовал степняка! Да еще несколько мгновений он потерял, заворожено следя за тем, как ширится внизу пламя, отрезая путь назад… И лишь подгоняемый соратниками, уде понявшими, что выход теперь только один, наверх, он все же полез по лестнице. Потеряв, впрочем, всякую лихость и задор… Но стоило ордынцу лишь на мгновение отвлечься на крик горящего нукера, как слева на лицо его обрушился тяжелый удар секиры!

И последним, что услышал степняк в своей жизни, летя на колья, стал яростный крик уруса:

— За Яру!!!

Ак-Хозя не поверил своим ушам, услышав грохот тюфенгов! Но когда клубы черного дыма поднялись у каждой из стен Ельца, ему пришлось поверить… Особенно сильным грохот был у полуденной стены крома — как раз там, где урусы не успели достроить городни, и куда царевич отправил своих лучших нукеров.

Потомок свободных эмиров Волжского Булгара еще по-детски верил и как-то глупо надеялся, что штурм удастся продолжить. Но все надежды его обратило в прах пламя в крепостном рву, вскорости сожравшее и мостки из вязанок хвороста, и приставленные к стенам лестницы… А последний гвоздь в гроб его чаяний забил повторный рев тюфенгов! И тогда, видя сумятицу в рядах штурмующих, оставшихся без лестниц и таранов, Ак-Хозя поспешно воскликнул:

— Играйте отступление!!!

Громко грянули барабаны, призывая нукеров отходить — и те принялись спешно откатываться от стен крома, в одночасье потеряв порядок и присутствие духа! А вскоре началась паника и давка — свою лепту в усиливающуюся неразбериху внесли и стрелы, и арбалетные болты, летящие со стен града. Но хуже всего стало, когда тюфенги извергли пламя в третий раз…

Ударив каменным да железным крошевом в самую гущу татар!

Царевич, впрочем, не мог знать, что противник использует картечь — во время обороны Булгара тюфяки били лишь каменными ядрами… Но Ак-Хозя итак смог убедиться, что урусы стреляют чем-то более эффективным, нежели простое каменное ядро!

Огромная, смешавшаяся толпа ордынских нукеров неудержимой волной покатилась вниз, по косогору, безжалостно давя упавших по дороге несчастных… Теперь царевичу стало казаться, что урусы сохранили мост через малую речку вполне сознательно. И более того, он понял, что под бегущими в панике ордынцами бревенчатый настил его наверняка развалится!

— Да если урусы прямо сейчас пойдут на вылазку, они истребят все мое войско!

Царевич озвучил страшную догадку испуганным криком, также потеряв самообладание… Но положение спас Мамлек-бей. Мурза, видя бегущее воинство, повел своих всадников вперед — и прежде, чем замедлившиеся нукеры достигли моста, отборные всадники Синей Орды преградили им путь.

… Что кричал кюган нукерам, Ак-Хозя знать не мог. Возможно, грозил устроить общую казнь по старым монгольским традициям — когда из побежавшего десятка рубят голову одному нукеру, десятку из сотни, сотне из тысячи… Собственно, приказав сыграть барабанщикам отход, царевич как раз и хотел защитить своих людей от подобной участи! Вот только урусы всерьез напугали мокшу и нукеров Тагая неизвестным им оружием… Последние вообще могли предположить, что враг обрушил на них гром и молнию, или какое темное колдовство! Да и не все булгары были знакомы с тюфенгами…