Мягкие зеркала (полная версия) - Сергей Павлов

Спина, блеснув серебром, шевельнулась, руки медленно выползли из карманов.

– Спасибо, Андрей.

– Ну вот и ладно.

Времени было в обрез. Попрощаться с Валаевым и на причал. Интересно, кто пилотирует люггер? Хорошо бы – Яан Сипп. Феноменально молчаливый парень. Шли бы на Япет с гарантией, что никаких вопросов.

Мертвец-в-Простыне – так называют Япет пилоты УОКСа. Мягкий такой юморок. Впрочем, гораздо принципиальнее то, что Япет был отцом Атланта и Прометея.

ПАССАЖ В ЧЕТЫРЕ РУКИ

Прогулка в новолялинском лесопарке им с Валентиной понравилась. Местность была живописная. Было много обомшелых старых деревьев, но гнилью не пахло, делянки выглядели опрятно. В букет летних запахов леса уже успели войти ароматы осени, кое-где отсвечивали желтизной визитные карточки листопада – первые во второй половине удивительно теплого августа.

Желтые листья Валентину явно интриговали. Она разглядывала их внимательно, с профессиональным (он это чувствовал) интересом. Хотел было полюбопытствовать, чем отличается увядающий лист уральского дерева от своего кавказского соплеменника, но передумал. Однажды какой-то банальный вопрос на прогулке в приморском парке вдохновил Валентину выложить всю сумму знаний, приобретенных наукой о семействе реликтовых за последние полтысячи приблизительно лет. Лекция была такая длинная, а ночь такая лунная… Он сделал себе зарубку на память: в обществе Валентины лирика для него, как ни странно, несовместима с ботаникой. Одно из двух.

К вечеру небо над лесопарком совсем очистилось, и здешняя ночь обещала быть тоже лунной. Закат застал их на просеке, отделяющей лесопарк от культурного парка с аллеями и цветниками. Приятно было идти, похрустывая гравием, поглядывать в небо и чувствовать запах раздавленных листьев. А когда Валентина спросила: «О чем задумалось Ваше Величество?» – он вдруг осознал, что думает о «Енисее», и почему-то ему было совестно признаваться ей в этом. Внимание Валентины отвлекла скульптурная группка оленей из отполированного до зеркального блеска металла. Оленье трио – самка, самец и детеныш – эффектно отсвечивало закатным пламенем, и возле скульптуры толпились люди. Он увидел сокурсника (в паре с медичкой из Центра), кивком поздоровался, перевел глаза на оленью семью. Головка самки то и дело склонялась к неуверенно стоящему на тонких ножках теленку – дескать, все ли в порядке, малыш? – а высоко поднятая голова самца медленно поворачивалась из стороны в сторону, словно выискивая опасность, и металлические рога вспыхивали багровыми отблесками. Люди смотрели молча. Какой-то особо осведомленный знаток монументального искусства бубнил про «удачную композицию», про «динамику изобразительных средств» и про то, что Новая Ляля имеет теперь «замечательный образец кинематической металлоскульптуры». Образец действительно замечательный, трудно с этим не согласиться, но голос был неприятный и мешал смотреть. Когда они уходили, знаток расхваливал «позицию» местных «мастеров светопластики» и «художников-имэджентистов». Это кошмарное слово – «имэджентисты» – Валентину очень позабавило.

С просеки они свернули в аллею. Закат догорел, вечерний сумрак сгустился, и ряды деревьев сделались темными, как стены ущелья. Неярко фосфоресцировали раковины парковых скамеек и светоузоры на плитах ковротуара; по слабым отблескам среди ветвей угадывались продолговатые пузыри лампионов, которые загадочно бездействовали в этом секторе, в то время как «прямо по курсу» – за тонкоствольной рощицей корабельных сосен – большой участок парка (по-видимому, центральный) уже сверкал скоплением огней.

Ужасно хотелось есть. Он было собрался предложить Валентине идти побыстрее…

– Гляди, Андрей, светлячок прилетел!

– Тебе показалось. Ну какие тут могут быть све…

Светлячок мелькнул у него перед носом и, пульсируя крохотным огоньком, пропал за темными кустами.

– Гляди-ка, еще один! И еще!.. Да их здесь уйма!

– Диво дивное!.. – Светоносных букашек он видел до этого только в субтропиках. – Южная фауна в северном Зауралье?..

– Тут чудеса, – пропела Валентина, – тут леший бродит… Знаешь, я немного устала. – Она взяла его под руку.

– Давай попробуем прибавить шагу. В центре парка наверняка есть рестораны или кафе. Поужинаем, потанцуем… И кто это сообразил привезти их сюда и выпустить на погибель?

– Никто их не привозил. Это, видишь ли… местное изделие.

– О, мастера светопластики! – Он рассмеялся. – Художники-имэджентисты!

Вышучивая эффект «южной фауны» и собственное легковерие, они зашагали быстрее. Рой «светляков» исчез.

До корабельных сосен было еще порядочно. Валентина сказала:

– Тихо как… И безлюдно. И есть хочется, и луны нет. И осень скоро…

– Луна взойдет позже. Во-от такая!

Разведя руками, чтобы показать ей, какая взойдет луна, он ощутил сгибом локтя, как напряглись ее пальцы. Валентина остановилась. Он посмотрел вперед. Со слабо светящейся ленты ковротуара уходила в кусты хвостатая тень.

– Не бойся, – сказал он уверенно, громко (с тревогой, однако, припоминая рассказ о том, что в прошлом году таежная рысь забрела прямо в парк возле Дворца Космонавтов). – Обыкновенная кошка.

– Величиной с болотного лешего, – добавила Валентина.

– С лешими, я до сих пор полагал, ты знакома заочно.

– Зато я очно знакома с пилотом, который успел позабыть, как выглядит силуэт леопарда.

«Хоть тысяча леопардов, – подумал он, глядя туда, где исчезла жуткая тень, – лишь бы не рысь…» К новолялинским леопардам он склонен был относиться индифферентно.

Нет, ему не верилось, что бродячая рысь может напасть на людей – не в ее это правилах. Но ведь темно и… кто знает…

В кустах сухо треснула ветка. Раздраженное фырканье. Снова треск и возня… Это его успокоило. Рысь не слон – пробирается осторожно, неслышно, обнаружить себя не дает – тем и сильна.

Где-то рядом пронзительно (как в тропическом лесу) заорала и громко захлопала крыльями птица. Будто в ответ в отдалении коротко прозвучал низкий и очень внушительный рык.

– Ты не волнуйся. – Он обнял Валентину за плечи. – Не стоит внимания.

– Напротив. Мне любопытно послушать рычание местных художников-имэджентистов.

От обочины отделилась хвостатая угольно-черная тень. Лениво так, не скрываясь, вышла на середину аллеи. Легла. Зелеными самоцветами сверкнули глаза. Угасли. Вспыхнули снова… Крупная тварь. Валентина права: силуэт леопарда. Точнее – черной пантеры.

Сзади зашелестела листва. Он оглянулся. Еще одна пара светящихся глаз…

– Пробьемся! – весело сказала Валентина. – Прикрой тылы, следи за флангами, а я беру на себя фронтальный прорыв.

– Давай-ка присядем, стратег. Имэджентисты впали в амбицию, и добром они нас отсюда не выпустят.

Раковина скамьи приятно пружинила – сидеть вдвоем здесь было удобно. И было бы даже уютно, если б не эти горящие в полумраке – слева и справа – две пары зеленых глаз.

Сверху посыпались листья. Опять заорала «тропическим» голосом неизвестная птица и, по-куриному шумно хлопая крыльями, тяжело приземлилась (точнее, плюхнулась) прямо перед скамьей. Засеменила по тусклым разводам светоузоров, беспорядочно меняя направление, волоча длинный хвост и громкими криками выражая свое недовольство.

– Индонезия, – сказал он. Погладил смутно белеющий возле скамьи ствол березы. – Римба Калимантана. Пантеры, павлины, удавы…

– Где ты видишь удава?

– Нигде. И не хотел бы видеть. – Он сжал Валентину в объятиях и сразу нашел в темноте ее губы. Сладко пахло жасмином.

– М-м… погоди! На нас смотрят.

– Кто посмел?! А… старый знакомый.

На них глядели розовые глазки-пуговки ярко люминесцирующего удава. Библейская рептилия, аккуратно так навинтившись на ствол березы лимонно-желтой спиралью, неприлично виляла хвостом. Из открытой пасти выпирал большой апельсин.

Он поискал, чем бы швырнуть в змеиную голову. Швырнуть было нечем. Валентина спросила:

– Не помнишь, кто первый из нас помянул удава?

– Счастье, что я не успел помянуть королевскую кобру… – Ладонь Валентины чуть-чуть опоздала закрыть ему рот. Ладонь он с удовольствием поцеловал. – Виноват, первый был я.

– Ну тогда ты обязан его развлекать.

– Нет, не обязан. Я не умею развлекать рептилий. И не желаю. Я умею и желаю развлекать тебя. Пусть свинчивается обратно. Вот выну у него изо рта апельсин и скажу, чтобы проваливал ко всем чертям.

– Вот вынь и скажи.

– Я раздумал. Освобождать пасти рептилий от фруктовых затычек – женская привилегия.

Валентина погрозила люминесцентному удаву пальцем:

– Искушение не состоится. Сгинь!

Удав поморгал розовыми глазами, съежился и угас.

Птица, силуэтом похожая на павлина, перестала кричать, развернула веером хвост – перья вспыхнули языками лучистого пламени. Мягко прозвучал женский смех. И голос: