Прошу к нашему шалашу (сборник) - Виктор Савин

Потом обратился к товарищам:

- А почему лось стал безрогим? Почему нет на снегу крови? Раны у зверя на шее большие, а крови нет.

Друзья ничего Славику не ответили. Глаза у них застилали слезы.

Народ сгрудился возле милиционера, сидевшего на пеньке. На коленях у него лежала папка, а за спиной милиционера в шапке-ушанке с кокардой, изображающей дубовую ветку, стоял лесничий. Он что-то говорил милиционеру, а народ вокруг шумел, будто дремучий бор в непогоду.

- Конечно, это дело Якуни!

- Чье же больше. Только он один по лесу шляется с ружьем.

- Да и от следов никуда не денется, вот они: в валенках большущих шел, как на лыжах. И собачьи лапы тут же, рядом, отпечатаны.

- Понятно, он тут был со своим Дунаем.

- Пишите, товарищ милиционер, бумагу на Якуню. Мы все подпишемся. Проучить его надо. Гляди-ко, на лося позарился! Лось-то один на всю округу проживал. А какой красавец! Герой, как посмотришь на него, когда он возле артельного стада пасется. И как у Якуни хватило совести поднять ружье, целиться?

- А может, это не Якунине дело? - заметил лесничий. - Разобраться надо.

- Верно, разобраться надо, - с жаром сказал Славик. - Почему нет крови на снегу?

Наступила тишина. И в этой тишине вдруг кто-то крикнул:

- Якуня! Вон он, Якуня, идет!

Все посмотрели на Моховую гору. С ее кручи возле кромки леса спускался охотник. Он был в белом овчинном полушубке, шапке-ушанке из беличьего меха. Шел один, без собаки.

А когда Якуня подходил к толпе, милиционер встал, шагнул навстречу охотнику.

- Покажите-ка ваш патронташ! - сказал он Якуне. - Где вы взяли разрывные пули?

- Какие разрывные пули? - удивился охотник и стал расстегивать плоский длинный патронташ, которым был перепоясан вместо кушака.

- Лося-то вы убили? Сознавайтесь прямо, чтобы без канители, без следствия.

Якуня улыбнулся:

- А, вон что...

Он снял со спины связанную за лапы седую, с темными пятнами по спине и бокам, матерую рысь и кинул ее к ногам милиционера. Ощерившаяся, со злыми открытыми глазами, со стоячими ушами, точно надломленными на самых кончиках, она была как живая.

- Вот вам "разрывная пуля", - сказал охотник. - Пишите на нее протокол, а я распишусь... Я целую неделю ходил, выслеживал ее. Она выслеживала сохатого, а я ее. Только она опередила меня. В этом я виноват, сплоховал.

Милиционера и охотника окружили колхозники. Мальчишки, пробравшиеся вперед, с опаской поглядывали на валявшегося на снегу хищника. Он еще казался живым, злобным, ощерившимся.

Взяв предложенную милиционером папироску, Якуня закурил и рассказал любопытную историю.

- Сохатый-то безрогий, видите, - начал он. - Сейчас середина зимы. В это время лоси теряют рога. Трудное время для них. Это все равно что мне остаться в лесу без ружья. Любой хищник, из больших-то, станет смекать: нельзя ли поживиться. У человека хоть руки есть, он может схватить палку и обороняться, а чем станет обороняться комолый сохатый? В случае опасности только на ноги надейся. А ноги не всегда выручают... Еще на прошлой неделе я заметил, что рысь охотится за сохатым. Иду вон там по взгорью, возле Шихан-камня, вижу размашистые следы лося, сбитый с кустов снег - это через них перемахивал зверь, - а рядышком след рыси. Она, как кошка, ходит осторожно, когти спрятаны, на снегу видать лишь распушенные ямочки, а тут, гляжу, мчалась за лосем и когти убрать позабыла, наверно, нарочно их выпустила, жадюга!

Ну, смекнул это, и мне стало не по себе. Думаю, догнать-то ты его не догонишь, а хитростью взять можешь. Лось-то, он и чуткий, и сторожкий, а простоват. Живет больше на одном месте, облюбует себе лесные кварталы поглуше и здесь ходит по своим старым тропам, да еще, поди, и соображает: раз прошел здесь - никто не тронул, так второй-то раз идти совсем безопасно... Рысь этим и воспользовалась. Устроила засаду на лосиной тропе. Взобравшись на густую сосну, затаилась. А сосна тоже рыжая, разлапистая. Тут хоть того будь зорче, а врага и не заметишь. Ну, рысь-то прильнула к толстому суку и ждет. Уже знает, когда сохатый должен проходить под этим деревом. Часов у нее нет, а понятие о времени имеет. И вот сохатый идет. Не без опаски, конечно, идет. И уши насторожены, и глаза далеко вокруг все просматривают, и нос каждую струйку воздуха обнюхивает. И все-таки не всегда себя этим сбережешь. Беда нагрянет оттуда, откуда ее и не ждешь. В лесу-то всегда так: один хитрый, а другой еще хитрее. Каждый спасает свою жизнь как может... Вот так-то сохатый и шел, ветер ему был в спину, что делается вверху, на деревьях, не разглядывал: на деревья садятся лишь птицы, а их что бояться? А как оказался под кряжистой сосной, рысь-то на него и всплыла, на спину, на шею, вцепилась, вгрызлась когтями и зубами. Были бы у лося рога, он бы ее смахнул со спины-то, шмякнул на землю да копытом поддал. А рогов-то как раз на этот случай не погодилось. Что делать? Не погибать же зря? Тогда лось кинулся в лесную чащу, в самую урему, думал сбить там врага сучьями деревьев, метался в разные стороны. Но рысь сидела на спине, как присосавшийся клещ. Обессиленный и обескровленный, сохатый выбежал сюда, к речке. Перед самой гибелью он уже не бежал, а еле шел, пошатываясь из стороны в сторону. И наконец упал. Рысь вдосталь напилась горячей крови и ушла, сытая, отяжелевшая. Я немножко не застал ее здесь. Пошел по следу, отыскал. Вот возьмите ее. - И Якуня дотронулся ногой до рыси.

- А так действительно бывает? - спросил милиционер у лесничего.

- Да, это так.

- Так, так, верно! - крикнул Славик. - Крови-то ведь на снегу нет. Рысь ее выпила.

ДРУЗЬЯ ЛЕСНИКА

На берегу речки Смородинки сидели охотники из Горнозаводска. Над костром в закопченных котелках варилась дичатина. Прохладный ветер теребил распущенные косы березы, срывал с нее золотые серьги и кидал в воду. Но серьги не тонули, а плыли по реке, покачиваясь на мелкой ряби.

Миновав речку вброд, к горнозаводцам подъехал на голубом коне в яблоках лесообъездчик Кузьма Терентьевич Кононов. Он походил на былинного богатыря. Но у него не было ни щита, ни лука, ни палаша.6 Из-за спины торчало лишь длинное дуло одноствольного ружья.

- Мир на привале! - приветствовал старик охотников.

- Милости просим! - ответили ему хором. - Привязывайте коня да садитесь с нами. Сейчас поспеет варево.

- А как охота, товарищи?

- Вот смотрите, Кузьма Терентьевич, - сказал пожилой формовщик литейного цеха Григорий Колымагин. - Обижаться на осень не приходится. Прежде, бывало, ходишь тут - хоть шаром покати, а нынче откуда что и взялось. Почти за каждым кустом если не тетерка, так куропатка вспархивает.

- Удивительное дело! - вмешался в разговор бухгалтер заводской конторы Воскобойников. - Я тут с детства околачиваюсь, на этих самых горках Моховушке, Известковой, Ягодной. Знаю, где что было у меня оставлено: в одном месте - рябок безголосый, в другом - глухарь подшибленный, в третьем - пара тетеревов. А теперь что случилось - словно на выставку пришел, на птичий двор... Это ваше дело, товарищ Кононов. Не иначе обобрали весной гнезда в соседних лесничествах, выпарили птицу в инкубаторах да и выпустили на свой околоток. Слезайте с вершней-то, присаживайтесь.

Ученик токаря из механосборочного цеха Бобыленков, молодой юркий паренек, сорвался с места, подбежал к лесообъездчику, подхватил одной рукой коня под уздцы, а другой взялся за стремя.

- Слазьте, дядя Кузьма! У меня вон тетерев варится. Отведайте.

Кузьма Терентьевич не спеша спустился с седла, привязал накоротко поводок к ноге лошади и пустил ее на лужок.

В кругу было восемь охотников, и каждый готовил для лесника место возле себя. Кононов подсел к старому бухгалтеру и сказал:

- Приятно, когда охотники возвращаются домой не с пустыми руками. За людей любо. И себе лестно. Пришел сезон охоты - пожалуйте, дорогие гостеньки, гуляйте по лесу, отдыхайте на свежем воздухе, ружьишком балуйтесь. А тут для вас кое что приготовлено.

- Очень благодарны вам, товарищ Кононов, - заговорили охотники. Большое спасибо!

Кузьма Терентьевич поднял кверху ладонь, будто защищаясь от удара.

- Только не мне спасибо, не мне. Не моя заслуга, что птица стала разводиться в лесу.

- А чья?

- Не бог же ее с неба послал!

- Не бог, конечно! Спасибо сказывайте не мне, а школьникам.

На разостланных газетах появились дымящиеся котелки.

- Давайте, Кузьма Терентьевич, сперва покушаем, а потом приступим к разговору, повеселее будет, - сказал Колымагин, положив перед лесником толстый ломоть хлеба и деревянную ложку, расписную, кировскую.

- Сам-то чем станешь хлебать? - спросил Кононов.

- У меня вот чумашек - самый охотничий прибор.

Формовщик показал ложку, сделанную из бересты, свернутой воронкой и вставленной в расщепленный ивовый прутик.

Когда охотники насытились, закурили в добром настроении, Колымагин легонько ткнул Кононова под бок:

- На данном этапе можно послушать и тебя, Кузьма Терентьевич. Ты ведь коротко рассказывать не умеешь. Бывало, придешь к тебе ночевать на сеновал, ты заведешь разговор с вечера, а закончишь, когда во все щели нагрянет рассвет.